Галактион под ее взглядом пригладил вечно растрепанные белокурые вихры.

«Хорошо, хоть чистые», – мельком подумала Нина.

Парень стал рассказывать про коня, что ему чистить и кормить доверили. Рассказывал, руками размахивая, глаза таращил:

– Ты, Нина, и не видала таких еще! Ну прямо огонь с пламенем. Грива пышная, шелковая, не путается совсем. Грудь широкая, да выпуклая, а ноги – это же красота какая! Тонкие, да крепкие. И хвост…

– Вот ты, пока до хвоста не дошел, я уж едва не подумала, что девицу описываешь какую. Тебе жениться скоро надо, а ты только в конях красоту и видишь.

Он осекся, посмотрел на нее со смятением в глазах. Нина вспомнила, что зазноба его в лупанарии осталась, а ему отворот дала. Немудрено, что отрок только на лошадей любоваться стал, а девиц, небось, и знать не хочет. Говорил он ей когда-то, что лошади, может, и глупые животные, однако не предадут тех, кого полюбили.

Нина прокляла свой язык неразумный, поднялась, обняла его за плечи, присев рядом.

– Прости меня, Галактионушка. Не подумала я, что словами своими бабьими тебя обижу. Не принимай к сердцу. Что конь-то?

Галактион, насупившись, высвободился.

– Что ты со мной как с мальцом каким? Подумаешь – девки. Они, вон, под каждого ложатся, у кого кошель тяжел. А хороший конь не каждому себя взнуздать позволит, не то что объездить. А девки мне свои закрома уже открывали, много их там отирается, при ипподроме-то. Да только дурные они все…

– Это тебе с девками просто не свезло. Вот попадется хорошая… – Нина опять запнулась. – Ты, главное, слушай свое сердце, а не конюхов ваших глупых. Так что конь-то?

– Да конь ничего. Я вот просить тебя хотел на ипподром зайти.

Нина пересела на свою скамью обратно:

– Ты уж не обессудь, но коней я лечить не умею.

– Да не коней. У нас старший конюший Стефан мучается. Я его уж сколько раз просил к тебе прийти.

– Может, он ко мне идти не хочет. Не каждый, знаешь ли, женщине себя доверит. Потому ко мне чаще женщины за отварами приходят. А мужчины – они к Гидисмани идут. Или к аптекарям подальше да подешевле. А с чем он мучается?

– У него ноги болят. Распухают. И ноги, и пальцы на руках. – Галактион посмотрел на свои руки, поднял глаза на Нину.

Она покачала головой:

– Есть у меня снадобья от боли в суставах. Да только в разных случаях разные средства и помогают. Хоть поговорить с ним надобно. Отчего же он с лекарем не посоветуется? И при дворце лекари есть, и при монастырях.

– Он лечиться идти не хочет, говорит, что, прознает кто, и его прогонят. А куда он тогда денется? Стар он уже. Ему, поди, уж за сорок перевалило.

Нина кивнула.

– Стар, ничего не скажешь. Так от меня ты что хочешь?

– А ты бы завтра зашла на ипподром со мной, да с ним поговорила бы. Да, может, мазь какую ему дала… – Он умолк, плечами пожал.

– Женщинам порядочным на ипподром ходить не след. С чего это я туда пойду?

– Со мной можно, я скажу, что ты аптекарша, за лошадиной мочой пришла. Ты ж говорила, что тебе для каких-то снадобий моча нужна.

Вот уж и правда, за чем еще почтенная аптекарша на ипподром прийти может.

В конце концов Нина согласилась прийти, но после полудня. Сказала, что вот только с травами разберется и заказы приготовит. А там Галактион пускай зайдет и проводит на ипподром.

На том и распрощались.

Едва успела Нина прибежавшего Фоку с заказами отправить, как постучали в дверь опять. Выглянула, а на пороге стройная невысокая фигурка, с головой закутанная в темный плащ из плотного шелка. Увидев чуть позади пришедшей Марка, немого коренастого охранника лупанария, Нина открыла дверь пошире, пропуская девушку. Марк остался на крыльце, сел под портиком, к стене прислонившись.

Девица скинула с головы плащ, и Нина узнала Дарию. Опустилась на скамью, разглядывая гостью. Дария изменилась – раздалась немного в бедрах, налилась в груди. Уверенностью веет – уже не забитая худенькая девчонка. Глаза все такие же огромные, яркие, да брови вразлет.

– Значит, Ариста тебя ко мне послала, – тихо сказала Нина.

– Я сама упросила ее, почтенная Нина. Хотела тебя увидеть… – Она замолчала, залилась краской.

– Сперва расскажи, с чем послали тебя, – сказала аптекарша, жестом приглашая гостью присесть.

– Велела Ариста про кольцо спросить. – Дария закрыла глаза, чтобы в точности вспомнить. – Сказала: кольцо то неширокое, серебряное, без камней и эмалей. А по всему кольцу надпись пущена тайными письменами. А внутри кольца – другая надпись.

– И что написано?

– А что написано – не сказала, – пожала плечами Дария. – Сказала лишь, что ежели ты знать надпись будешь, то кольцо такое заказать сможешь. А надо то самое найти. Что за кольцо, Нина? Ариста велела в тайне все держать, говорит, что тех, кто про кольцо болтать будет, в подземелья отправят. Дорогое, видать?

– Ни к чему тебе это знать, Дария. Дела у Аристы такие, что, ежели знать, можно и голову потерять. Она и с неразрешенными товарами путается, и с бандами разбойничьими, и с пиратами якшается. Ни тебе, ни мне с ее головорезами и бандитами встречаться не надобно. Так что и правда про кольцо молчи. – Нина задумалась и настороженно продолжила: – Расскажи-ка мне, какие у вас в лупанарии новости и сплетни.

– Со мной девицы сплетни не очень-то обсуждают, – вздохнула девушка. – Но я узнала, что Ариста наша патрикией[21] сделаться решила.

– Хозяйка лупанария – патрикией?!

– Во дворец хочет быть вхожа. Уж зачем ей это – не знаю.

– Да кто же во дворце хозяйку лупанария привечать станет? – усмехнулась Нина. – И как это она замуж за патрикия выйдет? Да если и выйдет – сошлют ее в далекую фему[22], и не видать ей ни дворца, ни города родного.

Нина помолчала, вздохнула:

– Хотя, может, это и к лучшему.

– Аристу сошлешь, пожалуй, – фыркнула Дария. – Зачем ей во дворец, не пойму. Она в последнее время каких-то латинян все привечает, видать, опять какие товары без пошлины-коммеркия перевозить будут ее головорезы. Тогда ей бы, наоборот, от дворца подальше держаться надо.

– Тебе-то Ариста сама ничего не рассказывает?

Девушка покачала головой:

– Я у нее навроде бестолковой канарейки. Наряжает, работой не обременяет, к посетителям не выпускает. Учит, как ходить да беседы вести, учителей наняла. Они меня счету и грамоте учат, да еще философии. Скука смертная! Я ей пожаловалась, так она сказала, что, если я подобру учиться не буду, так она меня плетьми поучит. Говорит, что сделает из меня золотую птичку, которую и наследнику предложить не стыдно будет. Хочет, видать, меня продать подороже.

У Дарии задрожали губы. Она отвернулась, шмыгнула носом. Подвинула к себе плошку с травами, стоящую на столе, вдохнула горький аромат. Чихнула.

Нина после недолгого раздумья сказала:

– Дария, учить тебя – это Ариста хорошо придумала. Грамотному человеку в большом городе лучше живется. А не знаешь, зачем ей вдруг кольцо это понадобилось?

– Не знаю, Нина. Она в последние дни задумчивая стала, сидит себе, вино из своего серебряного кубка потягивает да улыбается гадко так. Змея рыжая. – Дария поежилась.

Но тут же усмехнулась горделиво:

– Зато я узнала про тайный ход, что вокруг всего лупанария идет. Там в каждой комнате можно подсмотреть да подслушать, что творится. Ход этот в ее комнате начинается за полотном с фавном и нимфой. Так что я все ее секреты смогу теперь вызнать.

– Вот как узнала, так же теперь и забудь! Ариста дважды не задумается – за такое тут же велит своим душегубам тебя извести. И следов никто не найдет. Тайком за ней подглядывать да в дела ее лезть опасно!

Нина задумчиво посмотрела на девушку:

– Может, она и сама тебе все расскажет, ежели спросишь. Она, видать, тебя в свои преемницы готовит. Только для такого дела надо крепость иметь. А если упорства и силы не хватит, то бежать тебе от Аристы надобно. Но мне ты однажды уже отказала, верно, и сейчас слушать не станешь?