— Ты только посмотри, что делают, разбойники! — в комнату забежал взмыленный Иосиф Фёдорович. — Короче, нам дают либо дефицитную 35 миллиметровую цветную плёнку при расходе 1 к 4, либо черно-белую при расходе 1 к 10. Это же грабёж!

— Как 1 к 4, когда простая репортажная съёмка идёт 1 к 3? — опешил я. — Мы что, должны всё кино снять с одного или двух дублей?

— Вот и я говорю, грабёж, — закивал головой дядя Йося, рассматривая нарисованные на ватмане квадратики. — Что будем делать, курьер? Слушай, а может, снимем чёрно-белое кино?

— Аха, фильм ужасов, — рыкнул я. — Значит сюжет такой: в ленинградском БДТ завёлся злой маньяк-убийца, актёр-неудачник. И пока актёрская труппа репетировала свой бездарный спектакль, он поодиночке перерезал каждого артиста. Причём последним умер главный режиссёр, который успел выбежать на крыльцо с топором в спине и крикнуть: «милиция, убивают, спасите!».

— А разве такое возможно в нашем Советском союзе? — пролепетала напуганная Любочка.

— Не обращай внимания, это у нашего Феллини юмор такой, могильный, — отмахнулся Шурухт и спросил конкретно меня, — смета готова?

— В процессе, — я кивнул на почти пустой лист ватмана, — но если мы хотим без проблем отснять нашу весёлую фильму, то уже 5-го июня в здании БДТ должны скомандовать: «Камера! Мотор!». Вот и считай, дядя Йося, всех ведущих актёров на следующие семь дней нужно где-то поселить, желательно за городом подальше от ресторанов и кабаков. Потом их нужно кормить, поить и возить каждый день на автобусе с работы и на работу. Ещё нужен дополнительный охранник, чтобы нашу кинотехнику из БДТ не растащили по винтикам. Сам знаешь, кому отвечать придётся, ха-ха.

— С охранником согласен. Но зачем людей перевозить за город? В гостинице получится и дешевле и удобней, — возразил директор Шурухт.

— Возможно, но за городом они все будут на виду, в кулаке, если и выпьют по чуть-уть, то у нас на глазах, — я сжал кулак. — А в Ленинграде кто-нибудь может вечером загулять и получить травму лица. Теперь посчитай, во что обойдётся дополнительный день или два съёмок, которых у нас, кстати, нет. То Вицин уезжает, то Филиппов, то Смирнов, то Дмитриев — граф Нулин, из чужих краёв.

— Может быть, ты и прав, — прошептал Иосиф Фёдорович.

Ближе к семи часам вечера я худо-бедно расписал своими каракулями весь лист ватмана. Примерная смета кинокомедии достигла 110-ти тысяч рублей. А собственно говоря, с чего ей было расти? Киноплёнки нам дали в обрез. Львиная доля съёмок должна была состояться либо в БДТ, либо в кинопавильоне, а на дорогую уличную натуру оставалось совсем чуть-чуть экранного времени. Поэтому дядя Йося пораньше отпустил ассистентку Любочку домой, а затем сказал, чтобы я эти каракули больше никому не показывал и потребовал увеличить расходы хотя бы до 150-ти тысяч, но аккуратно.

— Считайте, что уже сделано, — хохотнул я.

Затем легким движение руки увеличил сумму транспортных расходов, нарастив километраж на поиск загородной натуры и съёмку очень важного в кавычках эпизода, когда наш главный герой Зайчик катается на теплоходе с Наташей и объясняется ей в любви, двухсуточная аренда теплохода так же вошла в смету.

— Вот, это уже больше похоже не правду, — важно крякнул Шурухт.

— Могу ещё добавить вертолёт? — подмигнул я.

— Нет, вот так оставь и больше ничего не трогай, — замахал руками дядя Йося и попрощался со мной до завтра.

«Детский сад», — тяжело вздохнул я и набрал московский телефон Нонны Новосядловой, по моим расчётам актриса уже должна была вернуться из Щукинского училища в свою съёмную комнатушку в коммуналке. С одной стороны я был рад, что хотя бы на птичьих правах вернулся в киноиндустрию, а с другой чётко осознавал, что меня можно турнуть в любой момент. Поэтому именно сейчас захотелось услышать дорогой сердцу голос, поэтому именно сейчас до меня долетали томительные длинные гудки.

— Хто? — послышался в трубке надтреснутый тенор какой-то старенькой женщины.

— Позовите Новосядлову, это её спрашивают из прокуратуры, — грубо и беспардонно проревел я, припоминая слова Остапа Бендера: «Побольше цинизма. Людям это нравится».

— Слушаю, — через полминуты услышал я нежный и немного испуганный голосок Нонны.

— Привет, это Феллини из Италии, ха-ха, — захохотал я. — Запоминай, а ещё лучше запиши: 5-го июня первый съёмочный день. Завтра в училище по твою душу придёт телеграмма.

— Правда! — взвизгнула актриса. — Это же замечательно! Я честно очень-очень рада! А я думала, что про меня уже забыли.

И в этот момент дверь в рабочий кабинет отварилась и вошла ещё одна знакомая актриса, Ирина Губанова, которая с порога тут же громко и чётко заявила:

— Уже весь «Ленфильм» гудит, что 5-го у вас съёмки, а мне кто-то обещал роль!

— Лично я, про тебя никогда не забывал, — сказал я в трубку и, зажав её одной рукой, спросил у Ирины Игоревны, — что ты говоришь?

— Опять врёшь! — кокетливо захохотала на том конце провода Нонна.

— Я говорю, где моя роль? — потребовала Ирина Губанова, стоя в трёх метрах от меня.

— Я сказал, что будет роль, значит, так тому и быть. Или я не Феллини, — ответил я одновременно и Москве, и Ленинграду.

— Так ты и так не Феллини, — разом отвели мне обе актрисы.

— Я его незаконнорождённый сын, — пробурчал я.

— Врун, ха-ха, — захохотали хором девушки.

— Вы сейчас о ком говорите? — растерялся я.

— О тебе, — снова хором ответили актрисы, — разве можно постоянно врать?

— Вот теперь говорю абсолютно серьёзно, если 4-го вечером вас не будет на киностудии в этом моём кабинете, то я за себя не ручаюсь, — я постарался придать своему голосу немного стали, но вышло не очень убедительно.

— А ты меня встретишь? — спросила Нонна.

— Ты говоришь со мной таким тоном, потому что я тебе понравилась? — одновременно с московской актрисой произнесла актриса из Ленинграда.

— Да, — ответил я Нонне и спросил у Ирины Губановой, — что ты сказала?

— Ничего, — немного обиженно буркнула Ирина Игоревна. — Но вечером 4-го я буду здесь, а завтра мне бы хотелось почитать сценарий.

— Я говорю, ты меня встретишь? — опять раздался приятный голосок Нонны из Москвы.

— Обязательно, хорошо, целую, пока, — сказал я в трубку, прежде чем положить её на рычаг.

— Пока, — снова хором попрощались со мной Нонна Новосядлова и Ирина Губанова.

«Это сейчас что такое было?» — подумал я, когда Ирина Игоревна закрыла за собой дверь, оставив в рабочем кабинете режиссёра Леонида Быкова меня одного.

Пятничное утро дождливого ленинградского летнего дня для театра БДТ имени Горького началось с ужасного переполоха. Сюда на набережную реки Фонтанки внезапно для полусонного сторожа нагрянула вся наша киносъёмочная банда. И как только сторож-дедуля приоткрыл дверь, наивно полагая, что пришла телеграмма из Воркуты, внутрь храма культуры мгновенно ринулись «неандертальцы», переодетые в рабочие комбинезоны наших техников и осветителей. И тут же в фойе среди изысканной лепнины 19-го века, изысканных люстр и расписных потолков раздался изысканный русский мат, так как огромные осветительные приборы и прочая громоздкая киноаппаратура не желали сами собой проходить в дверь.

— Вы чё удумали, охальники? — пролепетал дедуля-сторож.

— Театр-то большой? — спросил я.

— Ясное дело — Большой драматический, — кивнул он.

— Значит, влезет всё, посторонись! — рявкнул я, ибо мне лясы точить было некогда, а нашим студийным рабочим и подавно.

— Куда заносить? — уставился на меня один из осветителей.

— Складывать всё на первом этаже! — загорланил я. — Ковры не топтать, нехорошие слова на стенах не писать, лепнину не отколупывать, лампочки в коридоре не скручивать! И дедушку не давить, — я приобнял сторожа. — Спокойно отец, у меня всё под контролем. Шевчуков, ты, куда в грязных башмаках попёр⁈

— Мне это… надо, — пролепетал один из наших рабочих.