— Да, что вы его слушаете, Илья Николаевич, это же Феллини, стажёр! — рявкнул ещё кто-то из мэтров «Ленфильма».

— Стажёр значит, хе-хе, — немного зло улыбнулся директор Киселёв. — Хорошо. В целом в этих кинопробах что-то есть. Работайте дальше, товарищ Быков. Пишите смету, график съёмок. А стажёра вашего я увольняю. Слишком умный. Все свободны, товарищи! Всем спасибо!

Директор «Ленфильма» ещё раз улыбнулся и вышел из просмотрового кинозала, а я потрясённый неожиданной развязкой худсовета беспомощно рухнул в кресло.

Весь следующий пятничный день я из принципа на работу, с которой меня в «прекрасное далёко» несправедливо турнули, не пошёл. А что я там забыл? Трудовую книжку — начхать, заявление по собственному желанию — два раз начхать, пусть сами его сочиняют, хоть в трёх томах. А может быть, я на киностудии забыл сдать завхозу подотчётные халат, тапки и противогаз, на случай химической войны? Так мне их никто и не выдавал.

Вторые сутки подряд на душе скребли коты и кошки, зато я вдоволь валялся в кровати и строил планы на будущее. Ну, например, почему бы мне не сделать карьеру великого кочегара? Научусь бросать в печь уголёк с двух рук, и весь Ленинград будет ездить в мою кочегарку как в театр. Заодно там и на гитаре можно будет попеть. А ещё буквально по соседству пропадала карьера великого дворника. Почему бы не приделать веник к велосипеду и на такой колеснице объезжать весь Петроградский остров? Сразу стану местной знаменитостью.

Как бы сказал Маяковский: «У меня растут года, скоро будет двадцать пять, где работать мне тогда, где до воскресенья пропадать?». Кстати, вспомнив это поэтическое произведение: «Кем быть?», я впервые после худсовета улыбнулся. И мне сразу же захотелось есть. Живот недовольно заурчал, зато в голове наступила полная ясность: «Выперли с „Ленфильма“, поеду на „Таллинфильм“. Попрут оттуда есть ещё Свердловск и Пермь. Широка страна моя родная, а идей в моей голове ещё больше. Срочно надо писать заявку на „Следствие ведут знатоки“. Затраты копеечные, зато выхлоп колоссальный».

— Даешь Павла Знаменского, Сашу Томина и Зину Кибрит на кино и телеэкраны! — выдохнул я, подскочив с кровати.

На подоконнике у меня ещё с четверга прохлаждалась без дела банка тушёнки, полбуханки хлеба, немного гречки и две упаковки длинных макарон, самого высшего сорта. Почему-то эти изделия продавались в таких продолговатых бумажных коробочках и назывались макароны-соломка. Я взял на всякий случай две. И вот этот случай настал.

Правда, к тому моменту, когда я вылез из своей «берлоги», на кухне уже толкались почти все жители нашей коммуналки. Из комнаты напротив чистил картошку декоратор Юрий Иваныч, а из комнаты, которая была по диагонали, варила манную кашу Галина Васильевна из реквизиторского цеха. Кроме них за кухонным столом, что-то читала 11-классница Анюта и носились из кухни в коридор и обратно ещё два «мелких разбойника» из начальной школы. А на подоконнике, лениво дёргая хвостом, следил за процессом приготовления пищи чёрно-белый кот Чарли Василич Чаплин.

— Добрый вечер, соседи, — пробурчал я, набирая в кастрюлю воды.

— Здравствуй, привет, — почти синхронно кивнули дядя Юра и тётя Галя.

— Слышал, что уволили тебя, — немного скрипучим голосом произнёс Юрий Иваныч, — так ты не переживай, у нас в СССР безработных нет.

— Безработных нет, а статья за тунеядство есть, парадокс, — усмехнулся я, поставив кастрюлю на плиту.

— Почему? Всё логично, — возмутилась старшеклассница Анька. — Тех, кто работать не желает, нужно заставлять!

— Во-во, вести среди них воспитательную работу, — захохотал я. — Рассказывать лодырям о том, как космические корабли бороздят большой театр, чтобы они росли над собой.

— Точно, — усмехнулся дядя Юра, — бездельников перевоспитывать бессмысленное дело. Сколько я таких учеников перевидал — море. Придёт такой остолоп на работу, сначала газетку почитает, потом чай попьёт, потом идёт курить на полчаса. Где бы ни работать, только бы не работать.

— А что вы предлагаете? — пустилась в полемику тётя Галя, помешивая манную кашу.

— Как при Сталине? — буркнул он.

— К стенке что ли? — удивился я. — Нет тунеядцев — нет проблемы?

— Почему сразу к стенке? — обиделся Юрий Иваныч. — Артели обратно разрешить. Пусть такой бездельник хотя бы на себя работает. Пуговицы мастерит, пряжки для ремней, значки клепает.

— Разрешить частную собственность на средства производства — это не наш метод, — улыбнулся я и, погладив кота, догадался, что с этой манной каши, которую тётя Галя готовит на трёх взрослых человек, ему перепадёт совсем чуть-чуть.

— Правильно, не наш метод, — поддержала меня Галина Васильевна.

— А что тогда делать? — всплеснул руками Юрий Иваныч.

— А ничего, это родимое пятно капитализма потом само рассосётся, лет через двадцать, — хохотнул я и тут же обратился к соседке, — тётя Галь, а давайте я вашего Чарли Василича покормлю? У меня немного гречки осталось, её всё равно девать некуда.

— Ты сам-то, что будешь есть через неделю? — недовольно заворчал дядя Юра. — Что будешь жевать, когда деньги закончатся?

И вдруг меня как током шибануло. Я бросил короткий взгляд на настенный отрывной календарь, где уже значилось, что сегодня пятница 29 мая и вспомнил, что ещё два дня назад сборная СССР одолела сборную Швеции — 3: 1. И в той игре два мяча забил Виктор Понедельник и один шар загнал в сетку Валерий Воронин. А это значит, что «подпольный букмекер» Сан Саныч мне уже задолжал круглую сумму в 300 рублей новыми. Оставалось только Сан Саныча «взять за жабры», «потрогать за вымя» и причитающееся вознаграждение сунуть в бумажник.

— Что вы сказали? — пролепетал я. — Еда? С едой у меня порядок, ха-ха. На днях получу от Свердловской киностудии аванс за киносценарий, поэтому и с работой, и с деньгами — всё хорошо прекрасная маркиза, ха-ха. Кстати, Галина Васильевна, а я могу задействовать в съёмках вашего кота? 50 рублей выплачу хоть послезавтра.

— Я и сам за 50 рублей поснимаюсь, — пробурчал Юрий Иваныч.

— У вас дядя Юра нет такого шикарного хвоста, ушей и усов, — хмыкнул я, погладив Чарли Василича, который одобрительно мяукнул.

— Такие деньжищи, — смутилась соседка, а старшеклассница Анюта покраснела, словно рак, значит, на хорошее платье для выпускного вечера всё ещё не хватало некоторой денежной суммы. — Снимай Ваську так, задаром. Чего уж.

— Не-не, за бесплатно нельзя, деньги уже заложены в смету, — возразил я. — В нашей плановой экономике финансового бардака быть не должно. И именно об этом со страниц всех советских газет неустанно напоминает сам товарищ Хрущёв, — я многозначительно поднял указательный палец вверх.

Трогать за вымя букмекера Сан Саныча в кафе «Ровесник» я пришёл на следующий день примерно к 17.00. Трудящаяся молодёжь, отпахав сегодняшнюю субботнюю смену на фабриках и заводах, ещё не определилась, где провести досуг, поэтому свободных столиков в заведении пока хватало. Но я занял тот самый стол, за которым хулиган Сизый и познакомил меня со странным деловым мужичком, с Сан Санычем.

Далее я заказал сто грамм мороженого, кружечку кофе и, разложив перед собой свежий номер «Советского спорта», который купил в доказательство своей проницательности, принялся ждать. В зале негромко зазвучала приятная инструментальная музыка. А в «Советском спорте» львиная доля материалов была посвящена прошедшему матчу. Кстати, на первой странице красовался большой портрет Льва Яшина, которому редактор «Франс футбола» прямо перед игрой вручил приз лучшего футболиста Европы — легендарный «Золотой мяч».

«Н-да, были времена, — подумал я о сегодняшнем 1964 году в прошедшем времени, — и на Олимпиадах побеждали, и на чемпионатах Европы и получали на долгую счастливую память „Золотые мячи“. Тогда, то есть сейчас ещё никто не заикался о том, что мы — не футбольная страна».