Лёшка раз за разом вспоминал дядину руку, бросающую бахалку и ему стало так невыносимо горько, что он тихонько заскулил. Кажется, первый раз в жизни Лёшке стало по-настоящему больно, что у него нет отца. И он ясно представил себе, как красивый и сильный отец берёт струсившего дядю за шкирку и забрасывает его в те же самые крапивные заросли, и как дядя, смешно дрыгая ногами, с воплем летит по тому же маршруту, что и бахалка.
И тут в голову Лёшки пришла гениальная мысль. Ведь если удастся точно восстановить в памяти полёт бахалки, он сумеет её отыскать. Он вылетел из сарая и, не вытирая слёз, бросился к тому месту, где стоял дядя при броске.
Лёшка вылез из крапивы только к вечеру. На его лице не было выражения радости, хотя главное — трубку — он всё-таки нашёл. Подчёркнуто спокойно отряхнув колени, и не морщась от многочисленных волдырей, Лёшка двинулся к сараю, чтобы согнуть новый гвоздь. Было ещё светло, когда бахалка произвела первый выстрел. Лёшка выстрелил ещё и ещё раз и, убедившись, что бахалка не стала хуже, ушёл в своё любимое место в соседнем овраге. Ему никого не хотелось видеть, да он и опасался, что на лице ещё остались следы слёз. Просидев в овраге до темноты, Лёшка вернулся домой. Он потихоньку прошмыгнул на террасу и посмотрелся в зеркало. Ничего не было заметно. Только между бровями Лёшка разглядел небольшую морщинку, которую раньше он почему-то не замечал.
Вальдшнеп
Венька Алексеев слыл добродушным, но непутёвым мужичком и в свои тридцать лет продолжал ещё смущаться в присутствии начальства и женщин. Скоропостижно женившись, но так и не сумев, по выражению жены, наполнить дом мужским духом, он с облегчением развёлся и всё свободное время проводил либо у телевизора, либо с огромной полуовчаркой, влюблённой в него без памяти. С приятелями был ровен, не лез в лидеры и часто огорчался, если работа или быт требовали от него инициативы.
Так уж случилось, что имея под боком две реки, Венька не пристрастился к рыбалке. На охоту же не ходил вовсе, хотя в юности увлекался спортивной стрельбой и считался стрелком весьма умелым. Друзья искренне жалели, что им никак не удавалось вытащить Веньку поохотиться, и перед каждым открытием сезона он получал заманчивые предложения.
Но особенно настойчиво приятели зазывали Веньку на тягу. Они методично соблазняли его описаниями весеннего леса, до краёв наполненного птичьим гомоном, прелестями крепкого застолья после удачной охоты и даже цитировали классиков, убеждая, что настоящий мужчина не может быть равнодушным к охоте на вальдшнепа. И, наконец, отчаявшись, пообещали Веньке литр его любимого коньяка, если тот, побывав однажды на тяге, не станет заядлым охотником. Не известно, что проняло Веньку: наивная провокация друзей или желание на деле проверить твёрдость собственных убеждений, только было решено, что на грядущее открытие тяги Венька едет непременно.
Тёплым апрельским вечером трое друзей вырулили на мотоцикле с узенькой Венькиной улочки и покатили по шоссе к заранее облюбованной просеке. Погода стояла ясная, и Веньке показалось, что всё мужское население городка устремилось этим вечером в лес на разнокалиберном транспорте, предвкушая богатую тягу. Венька никогда не встречал столько охотников сразу. У него тут же возникло чувство приобщённости ко всеобщему охотничьему братству и, щурясь от встречного ветра, он представлял себя бывалым егерем…
После слякотных улиц лес порадовал Веньку своей опрятностью. Грязи почти не было, а вся земля состояла из островков подтаявшего снега, прошлогодней травы и таких прозрачных луж, что из них тянуло напиться. Просека оказалась старой, заросшей бойким кустарником и молоденькими деревцами, среди которых сочно выделялись пышные ёлочки.
Ощущая в руках приятную тяжесть ухоженной «вертикалки» (друзья отдали Веньке своё лучшее ружьё), он принялся высматривать удобное для стрельбы место. По совету друзей Венька встал на небольшой полянке рядом с одинокой ёлкой так, чтобы хорошо видеть небо, оставаясь при этом под прикрытием густых тёмно-зелёных лап. Он аккуратно зарядил двустволку и затаился, с удовольствием вдыхая родниковый воздух. Солнце, наверное, уже садилось, но в лесу было уютно и торжественно, как после генеральной уборки. К свежести весенней влаги лёгкий ветерок подмешивал вкус набухающих почек, горьковатый аромат оттаявшей коры, а иногда приносил откуда-то слабые волны непонятных, но легко узнаваемых лесных запахов.
Как летят вальдшнепы, Венька никогда не видел. Он внимательно провожал взглядом каждую пролетавшую над ним птицу, опасаясь на потеху друзьям подстрелить какую-нибудь сороку. Поэтому первого вальдшнепа он прозевал, а двух последующих пропустил намеренно, желая получше рассмотреть их лёгкий порхающий полёт. Ему также хотелось научиться ещё издали узнавать среди птичьей разноголосицы негромкий писк и призывное «хорканье» летящих самцов.
А тяга между тем удавалась на славу! Со всех сторон то рядом, то в вдалеке, то едва различимо раскатисто и часто бухали ружейные выстрелы. Венька не видел своих друзей, но по выстрелам знал, что они где-то близко и от этого темнеющий лес казался ему родным и приветливым. Он не чувствовал себя чужим здесь. Наоборот, существование дома, работы, мелких, но надоедливых забот отодвинулось в его голове небывало далеко. Веньке чудилось, что в этом лесу у него внутри начала размягчаться какая-то чужеродная пружина, постоянно мешавшая ему жить легко и свободно. И чем мягче она становилась, тем яснее ощущал Венька прилив светлой бессознательной радости, о существовании которой он уже почти забыл.
На Веньку ещё несколько раз вылетали вальдшнепы, но они порхали так низко и медленно, что по ним было бы неинтересно стрелять. А может быть, Веньке не хотелось разрушать то состояние глубокого умиротворения, в которое он погрузился, созерцая затихающий к ночи, но уже очнувшийся после зимы лес.
Из лёгкого забытья Веньку вывел близкий выстрел одного из друзей. Он посмотрел вокруг и обнаружил, что сумерки уже основательно заняли лес и скоро будет невозможно отыскать в кустарнике подбитую птицу. Это означало, что первая Венькина охота может закончиться без единого выстрела. Странно, но такая перспектива ничуть не огорчила Веньку. Напротив, он почему-то стал желать, чтобы ночь пришла поскорее. Тогда он со спокойной совестью разрядит ружьё и неторопливо побредёт к мотоциклу, мечтая о сытном ужине и об очередной серии нескончаемого телефильма, затягивающего, как трясина.
И тут Венька неожиданно увидел вальдшнепа. Он летел молча, в стороне от Веньки и, стремительно взмахивая крыльями, нырял между верхушками берёз. Видно, секундами раньше он чудом уцелел после прицельного выстрела и теперь отчаянно пытался обмануть оставшегося далеко позади, но всё ещё опасного в его представлении стрелка. Похоже, эта отчаянность и подстегнула Веньку. Смутно надеясь, что из-за дальности всё равно промахнётся, он всё-таки вскинул «вертикалку» и, мастерски сделав поводку, нажал на курок. Веньке показалось, что выстрел свершился как-то медленно и лениво. Но уже в тот момент, когда ружьё толкнуло его в плечо, Венька почувствовал, что попал. Вальдшнеп соскользнул вниз и исчез за кустами.
Венька отыскал его неожиданно близко от места выстрела. Вальдшнеп лежал на одном из снежных островков, слегка распустив коричневые узорчатые крылья. Венька нагнулся, чтобы поднять трофей, но вдруг с испугом отдёрнул руку. Он увидел, что вальдшнеп ещё жив. Только лёжа на плотном зернистом снегу, он не бился, а, словно сдерживая в присутствии Веньки стон, часто и коротко подёргивал головой.
Венька почувствовал чудовищную усталость и тупое безразличие. Он стоял, бессильно опустив руки и медленно осознавал, что минуту назад совершил первое в своей жизни убийство, подлое и бессмысленное.
Неподалёку ударил выстрел. Венька вздрогнул и как-то беспомощно посмотрел в сторону невидимого стрелка. Он, наконец, понял, что все эти люди приехали сегодня в лес с одной целью — убить. Убить невинную жертву, ничем не рискуя при этом. По всему лесу, мгновенно перелетая от ружья к ружью, в безобразной кровавой пляске металась смерть, нагло скалясь при каждом удачном выстреле. И он, Венька Алексеев, добровольно вызвался участвовать в исполнении её преступных приговоров.
