— Я не разбираюсь в этом, — говорю я, и выражение его лица меняется. Я развожу руками. — Попробуй объяснить хоть как-нибудь, а потом посмотрим, что смогу сделать.

Он на мгновение поднимает глаза к потолку, затем говорит:

— Четыре года назад я покинул Сонную Лощину. Не знаю почему. Я не помню, почему ушел. Помню чувство — страх. Но не могу вспомнить, почему ушел. У меня сохранились смутные воспоминания о каком-то городе, может быть, о Нью-Йорке. Не знаю. Но время прошло, и теперь я здесь. Просто очнулся… прямо здесь.

— Что значит, очнулся здесь? — спрашивает Кэт, ее изящные брови сходятся на переносице. — В коридоре сказали, что ты вернулся несколько дней назад и что ты был болен.

— Они так говорят. Но я этого тоже не помню. Вот почему не зашел повидаться с тобой, Кэт. Я бы сразу же увидел тебя, ты знаешь, — он протягивает руку и берет ее мизинец в свою ладонь, сжимая, и у меня перехватывает дыхание.

Я проглатываю свою ревность.

— Итак, ты не помнишь, почему ушел. Не помнишь, где был. Не помнишь, как сюда попал. Ты только сегодня очнулся в кабинете. Все?

Он кивает. Я бросаю взгляд на Кэт, которая качает головой, тонкая светлая прядь выбивается из пучка.

— Это невозможно, — говорит она.

— Я знаю, как это звучит, — шепчет он хрипло. — Но я говорю правду.

— Крейн, — говорит мне Кэт, в ее прекрасных голубых глазах светится надежда. — Ты можешь помочь ему. Попытайся прочитать его.

— Я… — начинаю. Собираюсь сказать, что я уже пытался прочитать его однажды, и не продвинулась дальше, чем с ней. Но решаю подождать, не говорить правду.

Я делаю паузу и пристально смотрю на Брома.

— Ты правда хочешь, чтобы я попробовал? Я могу получить доступ к твоим воспоминаниям с помощью магии. Тебе просто нужно разрешить впустить меня.

Бром облизывает губы и быстро кивает.

— Да. Можешь попробовать. Я ничего не помню. Мне нечего стыдиться.

При этих словах лицо Кэт слегка краснеет, но она ничего не говорит.

И тогда я понимаю, что он значит для Кэт. Его она искала в пустоте во время ритуала, он заставлял ее чувствовать отчаяние и возбуждение. Он — темная, горячая похоть, которую я уловил, когда впервые попытался прочитать ее.

Он — нить, которую мы разделяем, общий знаменатель, который всегда связывал нас. Я думал, что это общий опыт из прошлого, возможно, горе или что-то еще, но это был Бром.

— Хорошо, — соглашаюсь я. Встаю и обхожу стол, радуясь, что мои желания находятся под контролем. Подхожу прямо к Брому и заставляю себя остановиться, не приближаясь слишком близко, не вторгаясь в личное пространство. Приходится напомнить себе, что он не знает меня, как я его.

«Но знал ли я тебя на самом деле?» — думаю я. «Кто ты?»

Протягиваю руку ладонью вверх, смотря на его лицо.

— Дай свою руку, — говорю ему.

Он встречается со мной взглядом и задерживается, на мгновение хмурится, не из-за смущения от моих слов, а как будто у него мелькнул проблеск прошлого.

Бром кладет свою руку в мою, и я обхватываю ее пальцами.

«Ты помнишь это чувство? Ощущение моей руки, моих пальцев, обхватывающих твой член и доводящих тебя до оргазма?»

Он моргает, возможно, немного встревоженный тем, как пристально я на него смотрю.

Я закрываю глаза. Представляю, как моя энергия бурлит внутри, будто котел, тепло разливается по руке и ладошке в него. Я в пустоте и вижу перед собой дверь, но она закрыта. Это его разум. То, что мне нужно.

Но, как бы я ни старался, не могу открыть дверь. Не могу получить от него никаких чувств, ни чувств ко мне, ни к Кэт. Вместо этого создается ощущение, что за дверью есть нечто еще. Но точно не он.

Я прижимаюсь к двери и прислушиваюсь.

«Я выполню твое приказание», — произносит низкий, зловещий голос с другой стороны.

Затем слышу другие звуки. Пушечная пальба. Ржание лошадей. Вопли и ругань, обнажение мечей. Люди молят о пощаде, умоляют сохранить им жизнь. Звуки смерти. Скрежещущие клинки.

Я слышу войну.

За этой дверью нет ничего, кроме войны.

И затем дверь открывается, распахиваясь так, что меня отбрасывает назад в пустоту, и горячий ветер, пахнущий серой и гнилью, устремляется ко мне.

«Вам здесь не место, учитель», — говорит голос.

Затем дверь захлопывается, и меня отбрасывает назад, настолько сильно, что я, спотыкаюсь, но так и не ударившись, открываю глаза.

— Что случилось? — восклицает Кэт.

Глаза Брома широко раскрыты, он все еще протягивает руку.

— Что ты видел?

Я хватаю ртом воздух, мое сердце колотится о ребра. Чувствую, как сернистый запах липнет ко мне.

— Я видел войну, — говорю ему, переводя дыхание. — Слышал. Внутри тебя идет война, Бром Бонс.

Он хмурится и быстро обменивается смущенным взглядом с Кэт, прежде чем вернуться ко мне.

— Метафорическая война?

Мне приходится сделать паузу, поджимая губы, пока я думаю.

— Не уверен. Я не видел. Ничего не видел, лишь чувствовал и слышал. Но, кажется, что все это принадлежало не тебе.

Вам здесь не место, учитель.

Это не голос Брома.

Но что-то подсказывает мне держать такое втайне.

Потому что этот мужчина уже не тот, с кем я был близок.

Этот человек был в бегах, потому что за ним охотились.

А сейчас передо мной человек, которого наконец поймали.

Глава 19

Кэт

— Это прекрасная лошадь, Бром, — говорит ему моя мама, когда мы подъезжаем к школьной конюшне, а странный мальчик-конюх бегает вокруг и пытается помочь нам всем.

Я рассеянно поглаживаю шею Подснежницы, поглядывая на Брома, который выводит из стойла свою полностью оседланную лошадь. Это великолепный жеребец, абсолютно черный и блестящий, как полированный обсидиановый наконечник стрелы, который лежит у меня в ящике стола. Крупное тело и сильная изогнутая шея делают его похожим на голландскую породу, скрещенную с фризской, а не на чистокровных лошадей, которые часто встречаются в этих краях. От меня не ускользнуло, что он выглядит точно так же, как конь, на котором всадник ехал прошлой ночью. Единственная разница заключалась в том, что конь всадника казался созданным в недрах Ада, а этот — спокойный и ласковый.

— Хороший, — говорю я, выводя Подснежницу. — Где ты его взял?

Он вскакивает на лошадь, демонстрируя мастерство верховой езды, и бросает на меня многозначительный взгляд, который говорит: «Не помню».

— Подобрал в путешествии, — говорит Бром с напускной уверенностью, теребя поводья.

— И как его зовут? — спрашиваю я, хотя понимаю, что этого он тоже не знает.

Теперь он почти свирепо смотрит на меня.

— Сорвиголова, — говорит конюх, выходя из стойла мамину лошадь. — Я слышал, что его называли Сорвиголовой.

— От кого? — спрашиваю я.

Мама смеется.

— От Брома, естественно. Это его лошадь.

Но мальчик-конюх больше ничего не говорит. Вместо этого он встречается со мной взглядом, и что-то непонятное мелькает на его лице, прежде чем он поворачивается и бежит обратно в конюшню.

Я размышляю об этом, когда забираюсь на Подснежницу, чувствуя взгляд Брома на спине. Итак, у него есть лошадь, которую он не помнит, и у нее есть имя, которого он ей не давал. Кто дал? Тот же, кто и подарил.

Мне нужно время, чтобы поговорить с Бромом наедине. После того, как Крейн попытался прочитать его после урока, выглядя явно потрясенным войной внутри него, появилась Сестра Маргарет и устроила Брому экскурсию, почти такую же, какую проводила для меня, и мне пришлось поспешить на следующий урок заклинания и песнопения, который я уже опаздывала. Остаток дня я была на занятиях по магическим и не магическим предметам, и вышла только двадцать минут назад, когда мама пришла за мной, чтобы вернуться с ней и Бромом в город.

Мама берет инициативу в свои руки, цыкая на свою лошадь, и мы следуем гуськом, Бром позади меня, направляясь по дорожке через внутренний двор. Погода изменилась с сегодняшнего утра, но с тех пор многое изменилось в моей жизни. Студенты больше не занимаются и не беседуют на траве. Теперь земля покрыта слоем росы, а цветы поникли. Листья на кленах, березах и вязах все еще яркие, но гораздо больше опало на землю гниющими кучками. Туман всегда присутствует, паря над черной поверхностью озера, и на мгновение он напоминает мне глаза Брома. Черные, но с дымкой. Он другой. Он… сам не свой.