Мы не разговариваем, его рука опускается к халату и касается моих грудей, а другая рука скользит мне между ног. Я нервничаю и знаю, что могла бы сказать «нет», но это Бром, и я доверяю ему больше всего на свете. Даже если волнуюсь, что буду недостаточно хороша для него, даже если боюсь, что будет больно, я хочу его.

Я хочу его.

И всегда хотела, чтобы он желал меня.

Он нащупывает свои брюки, расстегивает их, я чувствую его на своем бедре, и потрясена тем, какой он теплый, какой одновременно твердый и мягкий. Мои щеки вспыхивают от интимности, от этой его новой стороны, тело разгорается изнутри.

— Нарцисс, — шепчет он мне, его голос хриплый от желания.

Затем он снова целует меня, раздвигая мои ноги еще шире, и мы оба резко вдыхаем, когда он толкается в меня. Горячая, острая боль вспыхивает между моих бедер, белые искры взрываются перед глазами, когда я зажмуриваюсь и пытаюсь дышать. Я не осмеливаюсь закричать, потому что не хочу, чтобы он останавливался. Знаю, он прекратит, если поймет, что мне больно, а я хочу, чтобы он продолжал.

Я могу не обращать на это внимания. Бром продолжает толкаться в меня, тихое ворчание наполняет воздух, чердак скрипит от наших движений, сено прилипает к моим волосам, и я восхищена выражением его лица. Луна отбрасывает тень на его пристальный взгляд, черные ресницы, но по его твердой челюсти, стиснутым зубам, блеску в глазах я вижу, что от него исходит чистая дикость. Как будто он одновременно охотится за чем-то, и его преследуют. Хищник и жертва.

Куда ты бежишь?

От чего ты бежишь?

Но эти мысли улетучиваются, когда он снова просовывает руку между ног и касается скользкими пальцами, и мне кажется, что вся боль тает. Происходит странная пульсация, мое тело скручивается туго, как бечевка, и мир взрывается. Перед моими глазами все в ярких огнях и красках, я громко задыхаюсь, пока он издает низкий стон, который наполняет сеновал.

Я едва замечаю, как напрягается его тело надо мной, слышу звук его тяжелого дыхания. Мне все еще кажется, что я парю, высоко-высоко, сквозь крышу и до самой луны.

Это самое восхитительное чувство в мире, вихрь энергии, не похожий ни на что, и я хочу, чтобы это никогда не заканчивалось. Я чувствую себя могущественной, такой сильной, как будто могу раздавить мир, как лепестки роз в своей ладони, и взять все, что хочу.

Но в конце концов мое сердцебиение замедляется, и я прихожу в себя.

Улыбаюсь. Чувствую себя ошеломленно и глупо.

Потом Бром отстраняется, и я задыхаюсь. Завтра мне будет очень больно.

— Я не… — начинаю я, стараясь посмотреть вниз, пока он приводит себя в порядок. — С моей ночнушкой все нормально?

Несмотря на то, что мы сделали, я слишком стесняюсь, чтобы спросить, не попала ли кровь на мою одежду.

Хотя он, кажется, понимает. Он опускает глаза и качает головой.

— С тобой все хорошо, — говорит он, все еще задыхаясь. — Пойдем, нужно отвести тебя обратно домой, пока мама не заметила пропажи.

Я киваю, чувствуя себя немного потрясенной. Не хочу возвращаться в дом и быть вдали от Брома. Я хочу остаться с ним. Поговорить. О том, что произошло. Возможно, даже сделать это снова.

Но у нас нет времени.

Мы встаем на колени, и он начинает спускаться по лестнице, я следую за ним. С каждым шагом мне становится больно, но я продолжаю.

Бром хватает меня за руку, как только я опускаюсь на землю, а затем выводит из амбара.

Теперь мир выглядит по-другому. Белая краска дома светится в лунном свете, окна похожи на темные глаза. Само поле выглядит серебристым, а небо над головой — бархатной накидкой, усеянной звездами. Луна такая яркая, что моим глазам больно смотреть на нее. Вокруг нас стрекочут сверчки, шуршит трава и другие звуки ночи. Все такое живое.

Я чувствую себя живой.

Как и раньше, мы не разговариваем, но, возможно, нам это и не нужно. Возможно, теперь мы стали настолько близки, что нам не нужно говорить ни слова.

Когда мы добираемся до моего окна, он помогает мне забраться внутрь. Я по ошибке оставила его открытым, но прохладный воздух приятно согревает мое разгоряченное тело.

— Спокойной ночи, — говорю я ему, чувствуя себя неловко, стоя у окна. — Полагаю, мы увидимся завтра?

— Спокойной ночи, Кэт, — говорит он, прочищая горло. Он открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но потом закрывает.

Затем поворачивается и уходит.

И мне остается только гадать, было ли все это сном.

***

На утро я просыпаюсь позже обычного, мама будит меня, распахивая дверь без стука. Между ее бровями пролегает морщинка, когда она врывается в мою комнату прежде, чем я успеваю даже сказать «доброе утро».

— Ты видела Брома? — спрашивает она обвиняющим тоном.

Я замираю, сжимая пальцами край одеяла.

— Брома? Нет. А что?

Она знает. Она сто процентов знает. Неужели я кажусь ей другой? Неужели я за одну ночь превратилась в женщину?

— Потому что прошлой ночью он так и не вернулся домой. Эмили сказала, что он должен был первым делом выпустить коров, но так и не сделал. Его комната пуста, постель застелена, — она делает паузу. — Его сумка пропала, и… кажется, что он ушел.

Тяжесть последних слов заставляет осознать, что энергия вокруг нас каким-то образом изменилась, как будто мир кажется незавершенным, словно убрали кусочек от полной головоломки.

— Ушел… — неуверенно произношу я, пульс гулко стучит в голове.

— Покинул Сонную Лощину.

И хотя она ничего к этому не добавляет, я почти слышу мысли в ее голове.

Покинул Сонную Лощину навсегда.

Сначала я думаю, что это из-за меня. Я виновата. Напугала его, или, возможно, он лишил меня невинности и сбежал, использовал и бросил, или он понял, что я ему все-таки не нравлюсь в этом смысле, несмотря на прошлую ночь. Но это не похоже на Брома, как и его вчерашние слова:

«Я совершил плохой поступок».

Глава 2

Кэт

1875

— Тебе так повезло, Кэт, — со вздохом говорит Мэри, прислоняясь к столбу забора и глядя на меня снизу вверх с задумчивым выражением на веснушчатом лице.

Моя кобыла, Подснежница, чуть дергается, вероятно, удивляясь, почему я не слезаю и не привязываю ее к столбу, как обычно делаю, когда навещаю Мэри. Вряд ли лошадь понимает, что я не останусь. Сегодня первый день занятий в институте Сонной Лощины, и я должна была заехать к Мэри, чтобы ее младший брат Матиас проводил меня.

Все это так нелепо. Я знаю дорогу, с малых лет выезжала в город верхом, когда хотела, без сопровождения. Но мама настояла, чтобы я не ездила в институт одна. Понятия не имею, почему, ведь поездка не особо долгая, а погода сегодня теплая и приятная, как будто лето сменило осень. И я больше не ребенок — месяц назад мне исполнилось девятнадцать, и я способна о себе позаботиться.

Но моя мать не из тех, кого можно победить в споре, когда дело доходит до вольности.

— Хочешь поменяться местами? — спрашиваю я Мэри, в моем голосе звучит надежда, хотя я знаю, насколько это бесполезно. Мэри больше всего на свете хотела поступить в институт. Обучение бесплатное, они принимают девушек во все сферы образования, и, как говорят, многие студенты добиваются потрясающих результатов со своими дипломами. Мэри всегда мечтала стать первой девушкой-ботаником, в институте как раз есть отделение биологии и ботаники.

Но школа открыта не для кого попало.

Мэри морщит нос.

— Думаю, они заметят, — говорит она с глубоким вздохом. — Просто пообещай, что научишь меня всему, чему научишься сама. Без разницы, что там именно будет.

— Даже Шекспиру?

Она смеется легким звенящим звуком.

— Даже ему.

В то время как Мэри жаждет получить образование, институт — последнее место, где я хочу быть. Я выросла, веря, что мне не придется следовать семейной традиции — посещать школу. С самого начала родители определяли мое будущее: стать женой Брома Ван Бранта и создать семью. Но с тех пор, как он исчез четыре года назад, моя мать изменила траекторию. Как только мне исполнилось восемнадцать, я подумала, что она попытается выдать меня замуж за кого-нибудь другого, но вместо этого она сказала, что я отправлюсь в институт Сонной Лощины, чтобы получить степень по гуманитарным наукам, как все женщины Ван Тассел до нас.