Логично, что у нее есть какой-то телепатический аспект со своей лошадью.

— Ты можешь разговаривать со всеми животными?

Она кивает.

— Да. Но сама их не слышу.

— Даже если так, это полезный талант, — говорю я. — Должен признать, ты постоянно производишь на меня впечатление.

— Спасибо, — говорит она, еще раз целуя свою лошадь.

И теперь я ловлю себя на том, что завидую кобыле.

После того как мы проводим еще немного времени с ее лошадью, продолжаем нашу прогулку, обходя школу сзади и спускаясь к озеру. Она рассказывает мне больше о своем детстве, затем о других занятиях, которые здесь посещает.

— Должно быть, странное чувство — каждый вечер возвращаться домой и не помнить того, чему тебя учили, — говорю я, когда мы оказываемся на берегу темного озера.

— Так и есть, — говорит она. — Но я всегда помню тебя.

У меня возникает странное чувство в груди. Я с трудом сглатываю, уставившись на нее.

— Правда?

Слабый румянец снова окрашивает ее щеки.

— Не знаю, почему. Но я вспомню это общение с тобой. Я помню все, чему ты меня учил.

— Это невозможно…

— Мама так и говорила.

— Хм, — комментирую я. — Что ж, должен сказать, это сама потрясающая вещь, которую я когда-либо мог услышать. Видимо, то, чему я учу, выходит за рамки любых заклинаний, которые они наложили на твои воспоминания. Каким-то образом я прорываюсь через них.

Она бросает на меня застенчивый взгляд, сложив руки перед собой, прежде чем переключить свое внимание на озеро.

— Я понимаю, это повышает твое самолюбие. Но не думаю, что дело в учебе. А в тебе в целом. Есть что-то такое, из-за чего тебя невозможно забыть.

Это тоже повышает мое самолюбие. Я поражен внезапным желанием поцеловать ее.

Но, учитывая, что мы стоим средь бела дня, в кампусе, мне удается сдержаться. Мои сексуальные порывы в прошлом доставляли неприятности. Это я всегда должен контролировать.

— Это любезно с твоей стороны, — говорю я.

— Я не специально, — говорит она, оглядываясь на меня. — Просто говорю честно, — затем ее внимание переключается на край берега озера, где собрались голубые бабочки.

— Ты видишь этих бабочек? — спрашиваю я.

Она кивает.

— Влиндерс.

— Что?

Она смеется, ее глаза сверкают.

— Влиндерс! По-голландски это означает «бабочка». Так их называл мой отец.

— Понятно. Давай немного поколдуем? Ты можешь подозвать к себе этих… Влиндерс?

Она поджимает губы, обдумывая.

— Наверное…

— Тебя за это не будут оценивать, Кэт, — говорю я ей. — Это не тест.

— Похоже на тест, — говорит она себе под нос.

— Мне просто любопытно, вот и все.

— Тебе всегда любопытно, — возражает она. Но затем делает глубокий вдох и протягивает одну руку. Она закрывает глаза, сосредотачиваясь, и ее рот начинает беззвучно шевелиться.

Сначала ничего не происходит. У меня нет возможности разговаривать с животными, так что я не могу дать ей никаких наставлений или указаний, поэтому стою и наблюдаю.

Между ее бровями пролегает морщинка, когда она сосредотачивается сильнее, губы двигаются быстрее, и мне хочется сказать, чтобы она не сдавалась. Я чувствую в ней бешенную энергию.

И тогда это происходит. Одна за другой голубые бабочки летят от берега и начинают собираться в рой. Они натыкаются друг на друга, металлический блеск их крыльев отражается в слабом солнечном свете, а затем они начинают лететь к Кэт.

— Получается, — шепчу я, не в силах скрыть волнение в голосе.

Кэт открывает глаза и ахает, когда бабочки подлетают к ней и кружат вокруг ее головы. Она похожа на богиню или королеву с движущейся короной.

Затем они изящно садятся ей на голову, плечи, руки.

— Посмотри на себя, — говорю я с благоговением. — Королева бабочек.

— Влиндерс, — говорит она, затаив дыхание.

Да. Моя Влиндер.

Она радостно хихикает, кружась с раскинутыми руками, бабочки прилипли к ней.

Она действительно обладает огромной силой. Приходилось скрывать это, бояться показать, и наконец-то появился шанс вздохнуть.

Она могла бы стать очень могущественной.

Мы могли бы стать очень могущественными, если бы наша магия объединилась.

Тепло разливается по моим венам при этой мысли.

— Кэт, — говорю я, пока она шепчет бабочкам улететь. — Не хотела бы ты попрактиковаться со мной в неурочное время?

Ее голубые глаза удивленно встречаются с моими.

— В неурочное?

— Ритуал. Здесь, со мной, в темноте.

Наконец-то появился человек, с которым я хочу общаться.

Глава 12

Кэт

Когда я привязывала Подснежницу в стойло, дождь лил потоками, пока я мыла кобылу после нашей поездки. Я всегда считала себя ведьмой стихий, учитывая свою власть над огнем или ветром, но в последнее время начинаю думать, что умею оказывать непосредственное влияние на погоду. Во время моих поездок в школу и обратно дождя не было, он всегда лил незадолго до или после.

Тем не менее, мне приходится бежать от загона к дому, и к тому времени, как я добираюсь внутрь, промокаю насквозь.

— Боже мой, — говорит Фамке, когда я снимаю пальто. — Почти успела.

— Почти, — отвечаю я, оглядываясь по сторонам. В доме царит ощущение покоя, огонь ревет как в камине, так и в гостиной. — Мама вышла?

— Да, — говорит Фамке, направляясь обратно на кухню. — Она пошла к доктору Филдингу.

— С ней все в порядке? — спрашиваю я, быстро развязывая шнурки на ботинках.

— Она ничего не ела, но я ее заставила, — говорит Фамке скорее раздраженно, чем обеспокоенно, что является хорошим знаком. — Она совсем зачахнет, если не будет есть. Как будто моя еда невкусная.

— Твоя еда великолепна, Фамке, — говорю я ей. — Ты же знаешь, она не может прийти в себя с тех пор, как умер мой отец.

— Да, да, — говорит она со вздохом и дергает подбородком в мою сторону. — Может, твоей мамы здесь и нет, но я есть. Иди прими ванну, переоденься во что-нибудь чистое, а я приготовлю ужин.

Я делаю, как она говорит, долго принимаю горячую ванну и надеваю халат. Когда выхожу в гостиную, моя мама уже сидит у камина. Я не слышала, но знала, что она пришла. Дом будто напрягся, из него выкачали весь воздух.

— Катрина, — говорит она, сидя в кресле-качалке и указывая на кожаное кресло рядом с собой, в котором каждый вечер сидел мой отец.

Мое сердце сжимается при этой мысли.

Я сажусь рядом с ней, наслаждаясь теплом от камина. Осень в разгаре, ночи становятся холодными.

— Как дела? Фамке сказала, что ты ходила ко врачу?

— Это был просто осмотр, — пренебрежительно говорит она. — Расскажи о своем дне в школе. О единственном учителе, которого ты всегда помнишь.

Мои щеки вспыхивают, и я поворачиваюсь лицом к огню, надеясь, что смогу обвинить в этом пламя.

— Все было хорошо. На занятиях по мимикрии я научилась красть способности одного из моих одноклассников и использовать их.

Ее глаза расширяются, руки сжимаются на коленях.

— Правда?

— Только на мгновение. Его способностью была психометрия. Это когда прикасаешься к объектам и происходит видение. К сожалению, единственное, к чему я смогла прикоснуться, получив видение, был мой карандаш. Он сказал, что я позже потеряю его. И знаешь что? Так и случилось. До сих пор не знаю, где он.

— Опасно, — бормочет она, качая головой. — Помнить о таких вещах, — затем она тяжело выдыхает и одаривает меня теплой улыбкой. — Опасно, но… я очень горжусь тобой. Никогда не думала, что у тебя такой потенциал. Никогда об этом не мечтала. Никогда не думала, что ты можешь стать более великой ведьмой, чем я.

Думаю, это потому, что папа заставил меня скрывать.

— Я бы так не сказала. Нет ничего волшебного в знании, что я потеряю карандаш. Но у меня получится. Со временем.

— Еще как получится.

Я кашляю.

— Спасибо. Я хотела с тобой кое о чем поговорить. Крейн — профессор Крейн — попросил моей помощи в проведении ритуала на следующей неделе. Это должно состояться в полночь, в неурочное время. Хочу поинтересоваться, могу ли я ему помочь.