Мы стоим вот так, слившись ртами, прижавшись друг к другу от промежности до груди, целуемся, целуемся и целуемся, пока у меня не начинает кружиться голова, колени дрожат, и я вот-вот потеряю сознание.

Затем он подхватывает меня на руки и выносит из ванной.

Я паникую, когда он подходит к кровати. — Что ты делаешь?

— Все, что я захочу.

Единственный свет в комнате — из ванной, но мне его достаточно, чтобы увидеть выражение сильного голода на его лице.

Срань господня. Меня сейчас сожрут.

Хуже всего то, что я знаю, единственное, что я могла бы сделать, чтобы остановить это, а именно, позвать Паука и Кирана — это также оборвало бы их жизни.

На грани истерики я говорю: — Пожалуйста, не делай мне больно. Я бы предпочла, чтобы ты убил меня.

Он точно знает, что я имею в виду.

— Если бы я собирался трахнуть тебя, маленькая птичка, мне не пришлось бы принуждать тебя. Я бы заставил тебя умолять об этом. И ты бы это сделала.

Я перехожу от ужаса к ярости ровно за две секунды. — Ты сумасшедший!

— Мы уже установили, что ты сумасшедшая. Я монстр, помнишь?

Он бросает меня на кровать. Я задыхаюсь и прижимаю полотенце плотнее к груди, затем отползаю в сторону.

Малек садится на край кровати и притягивает меня обратно к себе.

Он наклоняется надо мной и кладет руки по обе стороны от моей головы, удерживая меня на месте.

С широко раскрытыми глазами и учащенным дыханием я вжимаюсь в матрас.

Мы остаемся так некоторое время, пока я не понимаю, что он ждет, когда я успокоюсь. Я делаю несколько глубоких вдохов, настороженно наблюдая за ним, гадая, что он сделает дальше.

— Лучше? спрашивает он.

— Нет.

— Да, тебе лучше. Ты хочешь, чтобы я попросил тебя поцеловать меня снова.

— Не могу поверить, что у тебя хватает наглости называть меня сумасшедшей.

Игнорируя это, он говорит: — Ты также хочешь, чтобы я сказал тебе раздвинуть ноги.

Мое лицо заливается краской. — Ты отвратителен.

— Чтобы я мог положить свое лицо между твоих бедер и облегчить эту боль своим языком.

Яркая картина того, как он делает именно это, возникает в моем сознании, воздействуя на всю мою нервную систему. Мое сердцебиение сбивается с ритма. Во рту пересыхает. Я резко втягиваю воздух, дрожа.

Он видит, какой эффект производят на меня его слова, и наклоняется близко к моему уху. Его тон низкий и хриплый.

— Скажи, пожалуйста, и я сделаю это.

Я не могу говорить. Я могу только качать головой и молиться, чтобы ему наскучила эта игра. Чтобы ему стало скучно, и он исчезнет, на этот раз навсегда.

Он запечатлевает нежнейший из поцелуев на моем горле, затем шепчет: — Скажи "Пожалуйста". Позволь мне попробовать тебя на вкус.

Демонстрируя мне свое мастерство, он берет мочку моего уха своими теплыми, мягкими губами и посасывает ее.

Обжигающий жар разливается по моему телу. Слабый стон срывается с моих губ. Мои соски твердеют, и мой мозг начинает кричать Пожалуйста! постоянно. Я прикусываю губу, чтобы это не вырвалось наружу.

Затем Киран врывается в дверь спальни, и все летит к чертям собачьим.

20

Maл

Как всегда в перестрелке, все происходит быстро.

Телохранитель совершает свою первую тактическую ошибку, не включив свет. Если бы он это сделал, это временно ослепило бы меня. Но мои глаза привыкли к темноте, а его нет.

Кроме того, он стоит посреди дверного проема, очерченный светом из холла.

Он не смог бы стать лучшей мишенью, даже если бы попытался.

Я делаю первый выстрел.

Он падает на колено и стреляет в ответ.

Он промахивается. Пуля вонзается в гипсокартон у меня над плечом.

Я слышу, как Райли кричит, но не обращаю на это внимания, концентрируясь на телохранителе. Я всаживаю в него еще две пули, прежде чем он падает, кашляя кровью.

Белокурый телохранитель с татуировкой в виде паутины на шее появляется в дверном проеме. Он низко пригнулся, оружие наготове, палец на спусковом крючке. Я ожидаю почувствовать, как пуля пронзит меня где-нибудь насквозь, но движение справа отвлекает меня.

Это Райли.

Прыгает передо мной.

Кричит: — Нет!

На долю секунды возникает замешательство, когда я не понимаю, что происходит. Что она делает? Почему она не остается на кровати?

Затем раздается выстрел. Ее тело дергается. Она с криком прижимается ко мне спиной, затем падает на пол у моих ног и лежит там, не двигаясь.

Телохранитель, скорчившийся в дверном проеме, смотрит на нее с пустым, побелевшим от ужаса лицом.

Момент замешательства проходит, и я понимаю, что произошло.

Она только что приняла пулю, предназначавшуюся мне.

Намеренно.

Воющая ярость сжигает мою душу. Рев ярости вырывается из моей груди. Я переступаю через Райли, пистолет направлен в голову охранника, но резко останавливаюсь, когда она стонет.

— Нет, Мал. Пожалуйста. Не причиняй ему вреда.

Охранник застыл на месте. Он не может отвести взгляд от Райли. Он все еще держит пистолет наготове, но его глаза широко раскрыты и, не мигая, сосредоточены на ней.

Я видел это раньше, этот тип неверия. Это настолько мощный вид отрицания, что может отключить всю нервную систему человека.

Его мозг отказывается признавать то, что он натворил. Все его существо перестало функционировать. Я мог бы разрядить всю обойму ему в грудь, и он бы даже не моргнул.

— Maл. Пожалуйста.

Это слабо. Едва слышный шепот.

Но, услышав это, услышав, как она произносит мое имя, я испытываю достаточный порыв к убийству, чтобы разорвать охранника на куски голыми руками.

Вместо этого я бью его своим пистолетом.

Он со стоном заваливается набок, из виска у него течет кровь.

Я поворачиваюсь, беру Райли на руки и, прижимая ее неподвижное тело к своей груди, выхожу за дверь.

21

Деклан

Когда я отвечаю на звонок, Паук в таком отчаянии, что я не понимаю ни слова из того, что он говорит. Все, что я слышу, — это искаженная смесь английского и гэльского, выкрикиваемая на большой скорости.

— Успокойся, приятель. В твоих словах нет никакого смысла. Что случилось?

Он делает большие глотки воздуха, затем произносит единственное слово, от которого у меня волосы встают дыбом на затылке.

— Малек.

Черт возьми.

С того места, где я сижу в кожаном кресле в гостиной конспиративной квартиры на Манхэттене, я вижу, как Слоан наливает себе выпить. Стоя в столовой и наливая виски в хрустальный бокал для хайбола, она выглядит озабоченной. Обеспокоеной.

Зная, что подслушивание этого разговора усугубит это впечатление, я встаю и быстро иду в спальню.

Как только я оказываюсь вне пределов слышимости, я требую: — Расскажи мне.

Послушав меньше тридцати секунд, я так разозлился, что готов раздавить телефон в кулаке.

Сквозь стиснутые зубы я говорю: — Как, черт возьми, он туда попал?

— Я не знаю. Мы были заперты. Ни одна сигнализация не сработала. Он чертов призрак, этот тип.

— Киран?

— Ранен. Трижды ранен. Все еще дышит, но выглядит не очень хорошо. Он делает паузу, чтобы глотнуть побольше воздуха. — Это еще не все. Это плохо.

Я готовлюсь к худшему, и это именно то, что я получаю.

— Перед тем, как этот русский ублюдок сбежал с Райли ... Я ... Его голос срывается. — Я случайно выстрелил в нее. Это предназначалось ему, но она встала на пути.

Дыхание вырывается из моих легких со слышимым свистом. Моя жизнь проносится перед моими глазами.

Когда Слоан узнает об этом, мы все умрем. Киран, Паук, вся команда.

Включая меня.

Мне удается спросить: — Она жива?