Письмо бабки заинтересовало Петрова. Одного он не мог понять, что означает «делай с ней то, что сочтёшь нужным». Что можно сделать с бесценным произведением искусства, он тогда не понимал.

Дрожащими руками Алексей развернул покрывало…Как зачарованный смотрел он на картину и не мог оторвать взгляд. Она заворожила, околдовала мужчину.

Это действительно был бессмертный шедевр. Картина божественной красоты.

Когда Алёша немного отошёл от впечатления, произведённого на него картиной, он стал размышлять: «Что с ней делать? Оставить картину себе, не показывая никому? Продать? Но про продажу бабка не обмолвилась ни словом. Показать ее людям, отдав в музей? Или вернуть потомкам Шереметевых? Что же делать?»

Картину мужчина перевёз домой и спрятал на антресолях. Помянув бабулю по всем правилам на девятый и сороковой день, Алексею стали сниться странные сны. Снилась ему маленькая девочка с картины. Она что-то хотела от него, но он не мог понять, что. После этого он просыпался в холодном поту и не мог уснуть до утра.

«Чертовщина какая-то», — думал он. Что-то беспокоило его. Какое-то подспудное чувство тревоги стало преследовать и давить. Картина манила к себе, но мужчина сопротивлялся. «Только не смотреть, только не смотреть», — говорил он сам себе.

Первой идеей было — отдать шедевр в лоно церкви. Священники найдут, что с ней делать. Взяв картину с собой, Алексей поехал в подмосковный храм. На календаре было пятнадцатое ноября. Церковь отреставрировали совсем недавно, года два назад.

Батюшка был молодой, сорока с небольшим лет. Мужчина уже несколько раз бывал в этом храме и успел познакомиться с батюшкой.

— Отче, — обратился он к нему, — вразуми грешника и прости грехи мои.

— Бог простит, — ответил отец Серафим. — Что тяготит тебя, сын мой, что тревожит?

— Картина, отче, тревожит меня. Бабушкино наследство. Странная, необычная картина. Девочка, что изображена на ней, стала сниться мне по ночам. Она о чем-то просит меня, а я не могу понять, о чем. Мне страшно, отче.

— Что это за картина, кто автор? — осведомился батюшка, разворачивая покрывало.

— Я не знаю, и бабка моя не знала. Точно не могу сказать… Мне кажется, за картиной что-то стоит. Какая-то история, событие. Что-то такое, как вам сказать, необычное, что ли…

— И что же ты намерен делать с ней, сын мой?

— Моя бабуля, царство ей небесное, в завещании написала, что картина необыкновенная, но что с ней делать, я должен решить сам… Да, и эти странные сны…В общем, я решил передать ее церкви.

— Не волнуйся, сын мой. Церковь, я думаю, картину примет.

— Вы ее возьмете?

— Оставь картину здесь и ни о чем не беспокойся. Езжай домой, а завтра я приеду к тебе. Прими причастие, — батюшка дал глотнуть Алексею кагора и положил просвиру в рот. — Ни о чем не печалься. Сегодня я буду молиться за тебя.

Со спокойной душой Петров отправился домой и действительно, уснул так крепко, что не услышал звука открываемой двери.

— Лёша, проснись! — трясла его за плечо жена. — К тебе из полиции пришли.

Мужчина открыл глаза и, как ошпаренный, вскочил с кровати. Пистолетные пули прошили его насквозь. Какие-то люди в нескладно одетой полицейской форме стояли в коридоре. Последнее, что он увидел — как, сраженная пулей, падает жена. Алексей грузно осел на пол…

…Утром он проснулся в отвратительном настроении. Ужасно болела голова. Не понимая, что происходит, мужчина стал ощупывать себя. Тело было цело, как будто ничего не произошло.

— Ирка, — кинулся он к спящей жене, — ты цела? Ты цела? — орал он и что есть силы тряс её худое тело.

— Что с тобой? — испугалась жена. — С ума сошел? Прекрати! Ребёнка разбудишь!

— Ирка, ты цела, — как во сне, повторял Алексей. — Цела…А дочь? — закричал он и бросился в соседнюю комнату.

— Пап, ты что? — не понимая спросонья, что происходит, спросила дочка.

— Наташка, — целовал он дочь с головы до ног, — Наташенька. Дочурка…

— Да что случилось-то? — жена вбежала в комнату. — Обалдел, что ли? Какая муха тебя укусила?

— Ты не понимаешь, — стал обнимать Алексей Ирку, — ты ничего не понимаешь! Ты что, не помнишь, что вчера произошло?

— Да что вчера произошло? — истерично воскликнула жена. — Что стряслось?

— Ты что, не помнишь? Полиция, стрельба. Очнись, Ира! В нас вчера стреляли!

— Да не было вчера никакой полиции! И стрельбы не было! Тебе это приснилось! Плохой сон! Вчера ничего не было!

— Как не было? А батюшка, а церковь? Я вчера был в церкви, причащался.

— Вчера ты только собирался в церковь, Алёша! В церковь ты должен был ехать сегодня! Сегодня!

— Подожди, — мужчина остановился, как ошпаренный. — Какое сегодня число?

— Пятнадцатое ноября!

— Так значит, — Петрова осенила пугающая догадка, и он бросился к антресолям.

Картина была на месте. Лишь только покрывало лежало рядом, как будто картину развернули, полюбовались ею и положили на место. Девочка, казалось, уже не грустила, а осмысленно смотрела в пространство голубыми бездонными глазами. Алексею даже показалось, что белокурая красавица слегка улыбается.

— Ты трогала картину? — спросил он у жены.

— Конечно, нет!

Мужчине сделалось дурно. «Как, — думал он, — такое могло произойти? Мистика какая-то. Чудеса».

Он подошел к зеркалу в ванной. Футболка, как ни странно, была цела. Приподняв ее, чтобы обнажить грудь, он ахнул. На груди ничего не было. Ни одной царапины. «Что это? — крутилось у Алексея в мозгу. — Неужели сон?»

— Скажи, — спросил он у жены, — к нам действительно вчера никто не приходил?

— Да нет же! — уверила его Ирина. — Никто к нам не приходил. Ты вчера спал, как младенец. Лёг, и сразу уснул. Ты что, не помнишь?

— Нет! Этого не может быть! — выдохнул Петров и подошёл к входной двери. Дверь была закрыта, коридор был чист, никаких следов борьбы и стреляных гильз не было видно.

— Да что с тобой? — разнервничалась жена. — Ты можешь объяснить? Вроде не пил.

— Понимаешь, Ириш, — мужчина сел на стул, — вчера, когда я ездил…

— Ты вчера никуда не ездил! — медленно выговаривая каждый слог, произнесла жена. — Ответь мне, ты себя хорошо чувствуешь?

— Да — да, — пролепетал Петров. — Так значит, ехать в церковь я собирался сегодня?

— Да!

— Мне пора.