Новогоднее Предновогодние преддверья, надежды, хлопоты, поверья, зимы неполной свет туманный и украшений блеск обманный, застолий грустное томленье, сдвоенье стрелок, утомленье, обрывки лёгкой мишуры и мандаринной кожуры… Пасьянс – «терпение» Шелковистая кожа запястья, веер карт в утончённой руке, вьётся прядка на нежном виске… Ты раскинула карты на счастье? Или в юном лукавом смиренье заменила гадальный сеанс на попытку унять нетерпенье, разложив немудрёный пасьянс? Девушка на качелях Она не ведает сомненья, не знает будничных забот, в груди – весеннее томленье, в мечтах – стремление вперёд. И лёгким изгибом упругого стана качает качели она неустанно, на взлёте размаха — без всякого страха, лишь песенок трели, и смех, и каприз. Взлетают качели и падают вниз… Но непременно срок придёт — она узнает силу страсти, и горечь горя, сладость счастья, паденье вниз и ввысь полёт — Качелей Жизни вкус поймёт. Юным Эй, юноша, ты видишь старика? Ты слышишь, девушка, старуху? На них вы не смотрите свысока, глазам не верьте, и не верьте слуху — там юноша и девушка! Они прошли сквозь им дарованные дни, и щедрою была дарящая рука. Преломления Луч света, тонкий, как струна, в хрустальной грани преломился, и радужно весь кубок заискрился Той встречи жаркая волна на грань души моей упала, и радостно душа заполыхала. Искушение Плод надкусила женщина, играя, и усмехнулся змей изгнанию из рая. Запретный плод лишь мёртвых не влечёт, и змей чешуйчатым ручьём течёт. Луна в скобках
От закрытой скобки, скобки золотистой вырастает месяц, тоненький и чистый. месяц постепенно, медленно полнеет, небо в полнолунье к полночи светлеет. А у полной, круглой, золотой луны лунка затемнеет с правой стороны. Всё растёт щербинка, что поделать с ней, небо с каждой ночью всё темней, темней. Лишь открытой скобкой, скобкой золотистой снова светит месяц, тоненький и чистый. Видение Временами она, оставаясь одна, облачалась в одежды из прохладного льна, и мечтой потаённой упоённо полна, неизбывным волнением утомлена, наливала в бокал молодого вина и пила, не пьянея, до хрустального дна, и тяжёлых волос золотая волна черепаховым гребнем не была стеснена. А в полночном проёме, в полукруге окна, наблюдала влюблёно налитая луна. Но ревнивым туманом седым создана, наползала, дымясь и клубясь, пелена, и от взгляда луны закрывала она, как спадали одежды из прохладного льна. Земные сны Прекрасны, легки и нежны, возвышенны, просветлены… И ночь застегнула свой плащ алмазной застёжкой луны. Здоровы, крепки и верны, спокойны, чисты и вольны… И ночь застегнула свой плащ янтарной застёжкой луны. Тревожны и воспалены, бессвязны, тяжки и больны… И ночь застегнула свой плащ латунной застёжкой луны… Латунно, янтарно, алмазно — как сны, непонятно и разно свеченье бессонной луны. Жалость Стекло жалею за его непрочность, и ангела — за непорочность, и дьявола — за нелюбовь к нему, а золото жалеть я не умею, и бриллиантов твердь я не жалею — неодолимым жалость ни к чему. |