– На меня смотри, – обращаю внимание друга на себя. – Что с Мирой?

– Замуж она вышла, – слова из его уст вылетают как выстрел шальной пули.

Перед глазами плывет. Со лба стекает пот тонкой струйкой. Мышцы рук и груди готовы лопнуть, разорвать темно-зеленую робу.

– Что ты сказал? – шиплю сквозь зубы. – Мне послышалось?

– Мира вышла замуж, – прочистив горло, уверено парирует он. – А чего ты хотел, после того, что случилось? Ты что, думал, она будет верность тебе хранить…

– Когда?! – почти рычу в трубку, перебивая его лепет.

– Сразу после… – мнется он. – Как тебя посадили. За какого-то родственника их семьи…

Ноздри вздуваются, кровь в жилах бурлит, мне становится невыносимо жарко от злости. Меня… еще и унизили.

Полгода… Я швыряю телефонную трубку на пол. Мне заламывают руки несколько отбитых уродов, заставляя встать на колени. Кричу и ругаюсь матом, игнорируя их предупреждения и удары стальными палками.

Еще два года назад, выиграв в своем первом турнире кубок, помню, как ездил к ублюдку Тимуру, чтобы пригласить его семью на празднование своего успеха. Тогда двери мне открыла Мира.

Увидев ее лицо, я замер. Небесно-голубые глаза, в которых можно было безвозвратно потеряться. Конечно о ее красоте в нашем маленьком городишке ходила молва, но прежде, я никогда ее не видел. Даже несмотря на то, что наши отцы были партнерами и друзьями. Я не делал ей предложение руки и сердца, это сделал за меня мой отец в начале прошлого года, когда девушке только исполнилось восемнадцать. Она стала моей в тот день, когда я ее увидел. Когда надел ей на палец кольцо. И это значит, что я никому не позволю отнимать у меня то, что принадлежит мне.

То, что мне надоедает, я просто ломаю. Уничтожаю, но никому просто так не отдаю.

Плевать я хотел на ее мужа. Мира – моя. Я твердо решил выйти из этого убогого места, забрать ее и восстановить себе доброе имя.

И если единственная возможность выбраться отсюда – это победить в турнире, то я это сделаю.

Мира

наши дни

– Ну-ка живо, – шипит рыжеволосая женщина, которая приставляла мне нож к горлу. – Шевелись, мразь.

– Я не хочу! – кричу изо всех сил.

Снова мне прилетает пощечина, а уже после, глаза и рот перевязывают грязной тряпкой. О каком бое они только что говорили? Какой еще спецзаказ? Голова идет кругом, потому что я не понимаю, что происходит. За этой фурой следует следующая. Кто-то приставляет к моей талии нож, когда мы оказываемся в очередной машине. Внезапно срабатывает инстинкт самосохранения, и я перестаю дергаться.

Ничего не вижу. Только чувствую животный ужас.

– Тех шлюх – туда, – брюзжит ядом женщина, когда мы останавливаемся и с моих глаз снимают повязку.

Вид у нее ужасно распутный, она похожа на чудовище из детских мультиков. На морскую ведьму Урсулу из Русалочки в развратном костюме, словно вылезла из борделя. Я отвлекаю себя всякими глупостями, но не помогает. Мне хочется кричать во все горло.

– Этих – туда, – и она толкает в спину девушек, что стоят справа.

Бедняжки падают, их быстро ловит какой-то мужчина, которого я вижу впервые, а затем их куда-то уводят.

Они все странные. Я думала, в нашем мире таких людей не бывает.

– Ее куда? – бурчит Алик, заламывая мне руки.

Он указывает на меня жестом, а я рефлекторно мычу, потому что мой рот все еще сдавлен повязкой.

От голода, холода и бесконечных слез у меня совершенно не остается сил. Я больше не сопротивляюсь. Плачу, но в этом тоже нет смысла. Боже, пусть кто-нибудь меня спасет. Мне страшно, и, кажется, будто это происходит не со мной.

Меня окидывает взглядом высокий, здоровенный мужчина.

Оценивающе, будто меня привели… Нет, ведь это не из-за него я здесь?

– Ты в аду, девочка, – губы кривятся в ехидной ухмылке. Они повторяют это снова и снова.

В аду.

Позавчера меня вызывали на медицинский осмотр. Неужели меня действительно продали на органы, потому что кому-то понадобились мои легкие? А может, сердце? Поэтому они говорили о каком-то бое. Возможно, кто-то может погибнуть и им понадобиться что-то мое.

Нет, нет, нет.

Начинаю выть, и отвратительная рыжеволосая ведьма бьет меня по лицу.

– Адель, – предупреждает высокий мужчина. – Лицо не порть ей. Иначе сама будешь отвечать перед…

Он замолкает.

Что он хотел сказать?

Меня уводят в какой-то темный, лишённый света коридор. Откуда-то издали слышатся вопли, будто за этим помещением прячется еще одно. Звуки похожи на гул как со стадиона, но, возможно, мне это только кажется.

Стальная дверь отворяется и меня толкают внутрь комнаты с красным свечением. Глаза округляются: по интерьеру это место мне напоминает публичный дом из кино. Что? Меня продали в сексуальное рабство?

– Что с этой делать? – спрашивает очередная «горгона»*, колдующая над незнакомой мне девушкой, нависая над ней с кисточкой для макияжа.

Девчонка сидит, смиренно опустив голову на стуле в нижнем белье. Ежится, как побитый зверек.

– Яркий макияж не делать, – приказывает «Урсула». – Никакого боевого раскраса и тряпок как у остальных шлюх, – добавляет с презрением. – Но сначала нужно ее отмыть. Только как можно скорее.

Меня уводят в следующую комнату, которая полностью облеплена белым кафелем. Толкают, грубо раздевают до гола, разрывая платье на куски. Мне больно, когда ледяная, мощная струя окутывает тело. Кажется, теряю сознание из-за грубости женщин, которые трут мое тело мочалкой. Меня носит из стороны в сторону, пальцы ног леденеют, озноб прошибает тело.

Я брыкаюсь, мычу, когда меня усаживают в кресло.

– Если не заткнешься, – рычит та самая Адель, приближая к моей шее шприц. – Вколю тебе это и брошу в камеру к самым буйным зекам. А им похуй кого ебать, женщину или ее бездыханный труп.

От страха пячусь назад. Мне никогда прежде не доводилось слышать подобное. Какие еще зеки? Слезы снова льются из глаз, но я покорно киваю.

– Умница, – она толкает меня в плечо, хмыкая. – Анжел, наряди ее потом в белое платье, – обращается к визажистке. – Она у нас сегодня будет невестой.

Мира

Женщина по имени Анжела заканчивает с моим платьем. Оно белое, шифоновое, нежно струящееся по телу. Похоже на сорочку с откровенным корсетом, из которого вульгарно выпирает моя грудь.

– Сиськи ей повыше затяни, – брюзжит ядом Адель. – Чтоб секаснее смотрелось.

Я издаю гортанный вопль, когда Анжела стягивает ленты на шелковом корсете и моя грудь стремится к тому, чтобы выпасть из платья.

– Зачем вы это делаете? – из моих уст срывается жалобный писк.

– Рот свой закрой, я сказала, – рычит Адель, сжимая волосы на моем затылке. Морщусь, но мгновенно замолкаю. – Мне миллиард раз тебе повторять, чтобы ты захлопнулась, шмара?!

Она сдавливает пальцами с острыми ногтями, мне щеки, рассматривая пристально мое зареванное лицо. Оценивая мой внешний вид, над которым поработала Анжела. Довольно ухмыльнувшись, кивает, делая жестом какой-то знак своей напарнице.

И они снова надевают мне на голову балахон. Скручивая руки, грубо выводят из комнаты. Мы движемся по скользкому полу: противный запах даже через плотную ткань отравляет мое обоняние. Несколько метров прямо, а потом меня затаскивают в какое-то помещение. Открытое. Объёмное. Легкий ветерок и блаженная прохлада касаются тела. Даже будучи ослепленной я чувствую приступ агорафобии*, которой прежде, у меня никогда не было.

Гул из мужских голосов. Отчетливый, громкий, выжигающий клеймо в барабанных перепонках. Здесь много мужчин. Мы… на стадионе? Вряд ли. Боже, тогда где мы? Меня тянут назад: рывок и я снова оказываюсь в какой-то комнате.

– Смотри, – брезгливо выдает Адель, стаскивая с меня балахон. – Наслаждайся.

Они хотят запугать меня еще сильнее?

– Что… это? – пищу я, наблюдая через тонкую ширму за какой-то пустой ареной.