– Я этой шмаре сейчас глотку перережу, – фыркает какая-то неприятная женщина, что нависает надо мной. – А потом бомжам-некрофилам на растерзание кину.

В ее руках ржавый нож, который она намеревается приставить к моему горлу. Пусть. Лучше умереть так, чем оказаться «живым товаром».

– Завтра перережешь, – с сарказмом протягивает мужчина, еще сильнее сдавливая мое плечо. – Эта девчонка – тот самый спецзаказ.

И брови женщины ползут вверх.

Что? О чем он?

– Убьёшь ее, – ухмыляется он. – Если после завтрашнего боя она вообще останется в живых.

Султан

семь месяцев назад

– В «одиночку» этого отморозка! – рычит Зотов. – Не кормить, не поить! – говорит он надзирателям, что, связав меня цепями, внимательно слушают. – Иначе каждому из вас яйца вырву с корнем. Поняли меня?!

Они уводят меня в холодную, одиночную камеру без окон. Я бывал здесь уже трижды в прошлом месяце и мне не привыкать. Похер. Пусть хоть навсегда запрут, но делать то, чего хочет этот ублюдок, начальник и генерал этой богадельни, Зотов – я не стану. Из принципа не стану.

Кровь льется изо рта рекой, противный, кислый привкус ощущается на языке. Отхаркиваюсь, а затем заливисто смеюсь и мой нарастающий смех эхом разносится по камере. Там вверху – небольшая прорезь, чтобы я не подох от нехватки кислорода.

Сегодня я здесь потому что начистил рыло своему сокамернику, что посмел мне дерзить. Этого еще мне не хватало.

– Эй, ты, – рявкает Филиппов.

Отмороженный кусок дерьма этого убогого места. Шестерка Зотова, надзиратель, которого, если бы не его полномочия, давно бы «петушнули» по полной программе. Клянусь Господом, выйду отсюда и сделаю все, чтобы это место стерли с лица земли.

– На выход! – смеется он. – Помылся и за работу.

Пять дней в «одиночке» пролетели незаметно. Это место мне осточертело, ведь скоро будет полгода, как я в заточении. Моя губа все еще пульсирует от боли после драки, бедолага Док – так мы называем местного врача, уже четырежды зашивал мне раны. На воле это происходило из-за моей одержимой любви к спорту, а здесь…

В прочем. Это не важно. Я скоро выберусь отсюда. Отомщу убийцам моего отца, уродам, по вине которых я попал в «Золотой пик». Тем, кто разрушил мою жизнь.

Всем до единого.

– Говори правду! – злоба пульсировала в моих висках, и я неосознанно направил пистолет на Эллаева. – И я тебя не трону.

– Султан, убери оружие! – закричал мой друг Артур.

Я стал одержимым, когда в одночасье рухнула моя жизнь. Мой отец был застрелен в день выборов на должность мэра, а я, разыскав киллера, узнал всю правду. Имя заказчика. Но не добравшись до суда, киллер был кем-то уничтожен. Как и вся правда вместе с ним.

А потом наступила тьма, перед которой я запомнил лишь ее глаза. Тимур Эллаев с радостью согласился на наш брак с его дочерью, полагая, что это поможет его карьере политика пойти в гору. Но желание превзойти моего отца, занять его место как можно скорее, оказалось выше.

Тем не менее, я его не убивал.

– Я хочу, чтобы ты участвовал в турнире, – поучает Зотов, наведавшись в мою камеру. – В последний раз повторяю.

Я сижу на своей койке, восстанавливая сердечный ритм после изнурительной работы на рудниках. Здесь – это наша дневная обязанность. Сука, как же меня это бесит. А на разговоры Зотова мне насрать. Ни в каких турнирах я участвовать не буду.

– А я не в последний раз тебе повторяю, – хмыкаю, передразнивая. – Иди ты на хер.

Мгновенно ощущаю хруст, потому что стальная палка бьет меня по спине. А потом по лицу и это повторяется по несколько раз. Его прихвостни – ублюдки, неспособные драться врукопашную, сразу берутся за тяжёлую артиллерию. Больно – этого не отрицаю. Но разве в тюрьме должно быть по-другому?

– Я не буду плясать под твою дудку, тебя понятно?! – выплевываю сгусток крови, пока мои руки заламывают уроды-надзиратели.

Зотов смотрит на меня исподлобья. Наслаждается тем, что эти шестеро хмырей с электрошокерами и хлыстами смогли поставить меня перед ним на колени. Ведь в первый месяц здесь, он получил от меня в харю и чуть ли не парализованный неделю отлеживался в больнице.

Он хочет высоких ставок на арене. На воле я был спортсменом, профессиональным борцом в смешанных единоборствах, многократным чемпионом с блестящей карьерой. Но это совсем не значит, что раз я попал сюда, то обязан участвовать в местном турнире, чтобы развлекать всяких уродов.

Как гром среди ясного неба мне приходит известие о том, что это – конец. Пожизненное заключение без права обжалования. Эллаев был важной шишкой, и его сынок позаботился о том, чтобы меня держали здесь до конца моих дней. Хренов выродок.

А мой отец разве не был важной шишкой? Ах да, ведь доказательств, что к его смерти причастны Эллаевы, нет. Точнее, они безбожно уничтожены.

Я никого не убивал и намерен доказать это, когда выберусь на свободу. Стрелял, но то была не смертельная пуля. Это – подстава. С тех пор мою семью пустили по миру, а я ничего не могу с этим поделать, потому что застрял здесь. Не могу очистить репутацию своей семьи. Разгорающаяся внутри меня злость, бурлит. Закипает как лава, вытекает из сосудов.

Я лезу на стену с каждым днем от мысли о несправедливости. О том, что мечты и надежды рухнули как карточный домик.

И все чаще мне приходит на ум ядовитая мысль об участии в боях.

Я видел зеков, которых готовили к турниру. Чокнутые отморозки, отбросы общества, которые настолько одичали, что готовы загрызть друг друга, лишь бы выбраться на свободу. Точнее, чтобы вкусить тело молодой девы, которая ставится здесь на кон в качестве основного приза.

Семь дней в отдельной камере. С молодой девушкой, которая исполняет любое твое желание. Любую прихоть. Признаться, это – заманчивое предложение. Когда я узнал об этом, на секунду, даже обрадовался. Возможно, побудь я здесь еще пару месяцев с этими потными, вонючими отморозками поедая баланду, то тоже стал бы мыслить, как они.

– Тебе стоит принять предложение Зотова, – говорит Артур по ту сторону стеклянной перегородки.

Мой близкий друг, товарищ, брат, хоть и не по крови. В тот роковой день я потащил его за собой, но слава Богу, ему удалось спастись. Иначе мы делили бы с ним общую камеру в «Золотом пике».

– Брат, – добавляет он, заметив мое недовольство. – Это – единственная возможность выбраться отсюда, – он говорит чуть тише, чтобы надзиратели, снующие по периметру зала, не услышали нашего разговора. – Полгода и ты на воле по УДО.* Ты точно выиграешь, даже Зотов на тебя ставит. Ты же не хочешь здесь сгнить?

Не хочу. Не хочу тратить свое время в этом ублюдском месте.

– Мама моя как? – перебиваю, не реагируя на его разговоры о турнире. – Ты заботишься о ней?

– Все хорошо, – он опускает голову.

Я знаю, что он заботится. После моего заточения, Артур занял мое место чемпиона на арене боев без правил. И все это время, я очень гордился им, как своим преемником.

– А… – я замолкаю, не зная, как сказать ему то, о чем думал все эти шесть месяцев.

Сколько баб было в моей жизни разных. Любых, уже и не счесть. Но здесь, в одиночестве, я почему-то подыхал, ночами представляя именно ее. Закипал, когда дрался в зале. Когда работал на руднике и выл, как волк, вспоминая ее лицо.

– Мира, – выдыхаю. – Я хочу ее увидеть.

Султан

– Миру?

Артур прищуривается, будто не до конца поверил тому, что услышал.

– Миру Эллаеву?

– Да, – киваю. – Я хочу увидеть свою невесту. Посмотреть на нее. Мне нужно фото Миры.

Саму ее приводить сюда не нужно. В забытом Богом месте, где все пропитано грязью, мочой и тестостероном – молодой девушке делать нечего.

– Откуда я тебе достану ее фото? – возмущается Артур, озираясь по сторонам.

Что он не договаривает?