А потом она исчезла. Лицо больше не ее, не моего отца, а кого-то другого, и моя ярость и бессмысленная жестокость сменились стыдом. Я закрыл глаза и рухнул на пляж, скатываясь и вжимаясь лицом в мокрый песок, надеясь, что он задушит меня и положит конец этому ужасу.

Папа?

"Нет! Черт возьми, нет!"

Не грусти, папа.

Маленькие пальчики потянулись в песок, нашли мои глаза, осторожно вытерли с них слезы, затем нашли глазницы и надавили, медленно, глубоко вонзаясь. Мучительная боль пронзила мой череп, когда ее пальцы пробили мои глазные яблоки с отвратительным чавкающим звуком.

"Остановись, пожалуйста, ты убиваешь меня!"

Из дыр, где были мои глаза, пузырилась сухая пена и текла кровь.

Что случилось с твоим лицом?

Я упал вперед и рухнул на женщину, ее лицо прижалось к моей шее, я прижался губами к ее лицу, пробуя ее кровь на вкус, когда она стекала в мой рот и в горло, покрывая его тошнотворным металлическим привкусом, который был одновременно тошнотворным и соблазнительным, таким первобытным, сырым и заразительным.

Приди и посмотри, папочка. Приди и посмотри.

Над звуками нашего сбивчивого дыхания и учащенного биения ее сердца я снова услышал молитвы остальных, теперь уже более отчетливо, над грохотом бури.

Приди и посмотри.

И я увидел.

* * *

Король наблюдает за происходящим со своего трона, стены вокруг него запятнаны кровью и запёкшейся кровью, а потолок покрыт пауками.

Моя голова кружится, кажется, будто она отделяется от остального тела и летит через всю комнату, летит над костями и кровью, сыростью и холодом. Но когда я пытаюсь встать и не могу, мое лицо ударяется о кафельный пол и напоминает мне, что я вовсе не свободен улететь, а привязан к этому ужасу, а он - ко мне.

Стало темно. Я вижу, как ночь вползает в дом через выбитое окно, как тьма поглощает туман, пожирая его так же, как безумие пожирает меня, пожирая изнутри, как прожорливый паразит.

Кто-то идет по длинному и темному коридору в сторону комнаты. Я не вижу, кто это, но вижу, как сквозь темноту приближаются черные ботинки, и вдруг этот кто-то хватает меня за лодыжку, крутит вокруг себя и без усилий тащит по полу, как тушу, - моя грудь, живот, лицо и руки скользят по окровавленному, усыпанному костями полу, а сверху пробуждаются пауки.

Они начинают падать.

Последнее, что я вижу, - это Сатурн на своем троне, окруженный кровавыми символами, и гигантская пентаграмма, нарисованная кровью на полу.

В темноте меня тащат по грязному, потрескавшемуся и ужасно грязному полу. Я хочу пнуть тащащего меня человека другой ногой, но нога безжизненно болтается, не желая подчиняться. Я не могу заставить свое тело сделать то, о чем кричит мой разум, и мои протесты не более чем приглушенное хныканье.

Мы попадаем в другую комнату, более темную и без окон, с рядом горящих свечей, расставленных по полу в виде большого круга. Моя нога свободна.

Я с трудом переворачиваюсь на бок и судорожно оглядываюсь по сторонам.

Огонь свечей лижет темные стены, отражается от кафельного пола. Человек, который притащил меня сюда, - громадная тень - исчезает в коридоре, не проронив ни слова.

Только услышав звон цепей, я понимаю, что не один в этой комнате. Здесь есть кто-то еще, в дальнем углу, за пределами досягаемости пламени.

Я подползаю поближе к кругу свечей, чтобы получше рассмотреть темный угол. Кто-то невысокий - я не могу определить, мужчина это или женщина, - обнажен и сгорблен, на запястьях и лодыжках - кандалы.

Фигура прикована к стене.

"Пожалуйста", - говорит тень, и я понимаю, что это женщина. "Не надо".

С другой стороны комнаты внезапно вспыхивает и разгорается сильнейший огонь, и мы видим множество фигур в одеяниях, стоящих в еще большем круге, который окружает нас. Все они носят пугающие белые маски, похожие на фарфор, и черные атласные мантии с капюшонами, кроме трех, которые облачены в красные мантии и носят маски из золота.

Из круга доносится странная мелодия. Жуткая, пронизанная меланхолией, она эхом отражается от стен и разносится по темному коридору. Странный звук напоминает пение монахов из глубин древнего каменного храма, их голоса одновременно неземные, угрожающие и странно прекрасные. Слова произносятся на каком-то давно вымершем языке, который я не могу понять.

Я подношу руки к лицу, провожу окровавленными пальцами по рассеченной плоти на щеках и подбородке и пытаюсь понять, что со мной происходит.

Над нами больше нет крыши, только большая, зазубренная, давно разрушенная дыра, портал в огромный, полный звезд ночной полог.

От звезд отделяется огненный шар, дрейфующий и горящий над головой, превращая тьму в свет.

Нет. Не свет, а что-то похожее на свет.

В ушах звенит ужасный крик, в висках закладывает уши, а в глазах рябит от спазмов и жжения в желудке, грозящего в любой момент яростно выплеснуть свое содержимое. Я уверен, что умру, если это продолжится, но не знаю, как это прекратить. Я не знаю, что делать.

Я смотрю на остальных, наблюдая, как полыхает ночное небо.

В ответ один из обладателей красной мантии кивает своим золотистым лицом.

Я слышу в голове голос, который не принадлежит мне.

"Питайся", - говорит он. "Питайся".

И я питаюсь.

* * *

Свет двигался вдоль дальней стены, ускользая, как призраки, прежде чем я успел понять, что именно его вызвало. Мое зрение, хотя и затуманенное, сфокусировалось настолько, что я смог разглядеть небольшую темную комнату вокруг себя. Кровь и ужас исчезли. Здесь было тихо и уютно, поскольку меня уложили в постель и укрыли тяжелыми роскошными простынями и одеялами. Пышные подушки под моей головой смутно пахли лавандой, а на тумбочке слева от меня медленно горела палочка благовоний в маленьком золотом держателе. Я смотрел, как тонкие струйки дыма поднимаются в воздух, и вокруг меня витал странный соблазнительный запах.

Я попытался пошевелиться, но мое тело было слабым и жестким, и я не мог даже поднять голову с подушек или почесать нос. Всякий раз, когда я глотал, я чувствовал вкус крови, отчего меня тошнило, и хотя ужасная мигрень прошла, основание черепа все еще пульсировало тупой и постоянной болью. Я провел языком по зубам и деснам. Они болели и были покрыты кислой пленкой. Я хотел встать, позвать, но вместо этого почувствовал, что уплываю в темноту, из которой только что вышел.

Этот процесс повторялся много раз, не могу сказать, сколько и как долго, потому что я потерял всякое ощущение времени, места и самого себя, проваливаясь в темноту и выныривая из сознания. Но в какой-то момент я очнулся в той же кровати и на этот раз почувствовал себя более собранным и сосредоточенным, более контролирующим свой разум и тело.

Некоторое время я лежал, глядя в потолок.

Пауков не было, только тени.

Дверь медленно открылась.

Внутрь вошел пожилой лысеющий мужчина. Одетый в потертый черный костюм, он двигался осторожно, стараясь не шуметь, а руки сложил перед собой, наклонившись ближе, чтобы получше рассмотреть меня.

"Вы проснулись", - сказал он мягким, приятным голосом, который, казалось, противоречил его напряженным, похожим на птичьи, чертам лица. "Как вы себя чувствуете, сэр?"

Я попытался заговорить, но у меня получилось лишь гортанное кваканье.

"Минутку". Мужчина поспешил в тень на дальнем конце комнаты и вернулся с графином воды и маленьким стаканом. Он налил воды, поставил графин на тумбочку и поднес стакан к моим губам, а другой рукой осторожно обхватил мою шею и приподнял голову, пока мой рот не встретился со стаканом, и я смог отпить. "Вот так, сэр", - сказал он, забирая стакан и укладывая мою голову обратно в подушки через секунду или две. "Сначала не слишком много, ваш желудок, вероятно, и так уже расстроен".