Вода была теплой, но вкусной. Я и не подозревал, насколько пересохло во рту, пока не проглотил и не почувствовал, что язык и рот снова наполнились влагой. Я облизала губы, увлажняя потрескавшуюся кожу.

Мужчина поставил стакан на тумбочку и выпрямился, наклонив голову, глядя на меня. "Лучше?"

Я кивнула, сглотнув. "Где я?" спросил я, мой голос был хриплым, горло болело.

"Мы нашли вас на пляже", - сказал мужчина. "Вы были очень больны".

"Женщина..."

"Женщина, сэр?"

"Блондинка, которая была со мной".

"Не было никакой женщины, сэр. Только вы. Очевидно, вы потеряли ориентацию во время бури и упали у основания лестницы, ведущей в дом. Мы не знали, что именно случилось, но занесли вас в дом и уложили в постель. К счастью, один из соседей - врач, и он пришел и осмотрел вас той ночью. Мы давали вам антибиотики и снотворное, которые он прописал, так как у вас была очень высокая температура, когда мы вас нашли. Мы не могли с уверенностью сказать, что произошло, но, похоже, не было причин звонить в полицию. Доктор Паскуалес считает, что через несколько дней вы будете как новенький".

"Как долго я здесь нахожусь?"

"Почти три дня, мистер Фальк".

Я прищурился в надежде рассмотреть его получше. "Откуда вы знаете мое имя?"

"Ваш бумажник был у вас в штанах, сэр. Мы нашли ваше удостоверение личности".

"Вы с кем-нибудь связались?"

"Боюсь, у нас не было ни малейшего представления, с кем связаться. Мы не смогли найти ни вашего партнера, ни ближайших родственников, ни кого-либо, связанного с вами, ни вообще какой-либо информации о вас, честно говоря, поэтому мы решили, что лучше дать вам отдохнуть и прийти в себя и заняться всем этим позже".

Я попытался сесть, и частично мне это удалось, но я все еще был ужасно слаб. "Кто вы?"

"Аргус Пикок, сэр". Он протянул руку. "Очень приятно".

Мне удалось поднять руку настолько, чтобы взять его ладонь в свою. Его плоть была теплой и гладкой, а хватка - нежной. "Это ваш дом?"

"О боже, нет". Аргус вежливо рассмеялся. "Я здесь только работаю, присматриваю за домом и мистером Баком, конечно".

Я боролась со сном, но он снова наваливался на меня, и я мало что мог сделать, чтобы остановить его. "Я хочу увидеть его, я хочу поговорить с мистером Баком".

"Конечно, сэр. Всему свое время". Аргус улыбнулся, обнажив длинные узкие зубы тускло-желтого цвета. "Но сейчас вам лучше отдохнуть и набраться сил. Когда вам станет лучше, мы все уладим. А пока, уверяю вас, вы в надежных руках и под моим личным присмотром, мистер Фальк".

Остальное стало вспоминаться как наяву. Я хотел уйти. Немедленно.

"Спокойно, сэр", - сказал Аргус, осторожно положив руку с печеночными пятнами на мое плечо.

"Я знаю, кто ты", - сказал я, с трудом находя в себе силы подняться с кровати. "Я знаю, кто ты, я..."

"Не расстраивайтесь", - сказал Аргус. "Все будет хорошо, сэр".

Как я ни сопротивлялся, мои глаза стали неподъемно тяжелыми, медленно закрылись, и, несмотря на панику, я снова погрузился в сон.

20

Мои сны всегда были призрачными. Я боюсь их, люцидных или иных, потому что знаю, что они - нечто большее, чем кошмары, навеянные измученным и избитым разумом. Это сувениры на память, сувениры от ужасных вещей внутри меня, которые гнездятся и процветают, медленно растут и питаются мной, даже когда я говорю себе, что все это в прошлом, аккуратно забыто и убрано подальше, как старые игрушки, с которыми больше не играют.

Природа всех зверей меняется в любой момент, но сам зверь остается. В конце концов, не мы реагируем на этот мир, а мир реагирует на нас. Наш мир призрачен, потому что призрачны мы. Поступками и мыслями, памятью и познанием мы прокляты или спасены.

Мы движемся в свете, но видим сны во тьме. Все мы пауки, мы не боимся мухи, а боимся своего рода, своего другого, не того, кого мы убиваем, а того, кому даем жизнь, поскольку именно это поглотит нас так же верно, как мы поглощаем муху.

Это ужасно - знать ужасные вещи.

Подойди и посмотри...

Когда я прохожу через дверь и ступаю под радугу, я вижу, что все они здесь, собрались как будто для какого-то великого блага, благотворительного коктейля в Аду.

Они все останавливаются и смотрят на меня, и на мгновение я замираю. Затем, видимо, удовлетворенные моим присутствием, они возвращаются к своим разговорам, возобновляют то, чем занимались, когда я появился.

Цвета тают и смешиваются, зрение, звук и запах не совсем соответствуют этому лихорадочному сну, этому путешествию в ясный ужас, мерцающему, как пламя, на самом краю моего рассудка, или того, что сейчас там обитает вместо него.

Я тупо стою и пытаюсь понять.

В другом конце комнаты Альберт занимается одним из своих боевых искусств, а Карла и некоторые другие наблюдают за ним. Они оба видят меня и улыбаются. Я отворачиваюсь и вижу, что Дуэйн стоит один в углу, одетый в грязные лохмотья, со стаканом в руке. Пристыженный, он отказывается смотреть мне в глаза.

Слайд сидит на стуле неподалеку, тихонько побрякивая гитарой, лежащей на коленях. Он поднимает глаза и подмигивает мне. Неподалеку стоит, медленно покачиваясь в такт его мелодии, Джинни-Энн, управляющая банком. Она ухмыляется и игриво показывает на меня.

Профессор стоит перед двойным окном на задней стене и смотрит на горизонт, охваченный пламенем. Я стараюсь сосредоточиться на огне, отражающемся в его глазах, а не на мальчишках, стоящих на коленях вокруг него, и горстке посетителей вечеринки, наблюдающих за отвратительными усилиями детей с демоническим ликованием.

Нас всех обманули, мистер Фальк.

Других я не узнаю и не верю, что когда-либо видел. И все же в них есть что-то знакомое, что-то, что я в них узнаю. Мы все - родственные души.

Однажды ты будешь молиться нам.

Мое зрение расплывается от слез, когда еще один человек отделяется от группы посетителей вечеринки, подходит и протягивает мне стакан с густой красной жидкостью.

Что-то шевелится у меня между ног. Я смотрю вниз.

Бальтазар, его змеиные движения между моими икрами странно завораживают, когда он скользит по ним, время от времени останавливаясь, чтобы потереться об меня головой и громко мурлыкнуть.

Я поднимаю глаза и смотрю в глаза Софи.

"Все в порядке", - говорит она, подталкивая ко мне стакан. "Возьми".

Я закрываю глаза. Если бы только кто-нибудь зашил их и заставил все это забыть. Но это не проходит. Оно выживает. В темноте. Вместе со мной.

Когда я открываю глаза, Софи все еще там, протягивает мне этот ужасный напиток, но мое внимание привлекает что-то еще.

Справа от меня к стене прислонилась блондинка. Все еще обнаженная, избитая и окровавленная, она прижимает к груди овальное зеркало. Я уже видел это зеркало раньше. Я видел, что живет в нем.

Беззвучно смеясь, она медленно идет по стене к потолку.

В другом конце комнаты, в углу, лицом к стене, стоит мужчина в черном костюме. Словно поняв, что я его заметил, он медленно поворачивается.

Его глаза. Боже мой, его глаза, десятки глаз, разбросанные по лицу, моргают в унисон, уставившись на меня мертвым взглядом.

Бдительные глаза Аргуса Павлина...

Мой разум разлетается на осколки, растворяется вместе со всем остальным в пыльных чертогах криков и жуткого, безрадостного смеха.

* * *

Я проснулся под звуки песнопений. На самом деле это было скорее пение, которое доносилось до меня на малой громкости через невидимые в стенах динамики и имело призрачный характер, от которого мне стало не по себе.