Автоматические двери открылись с приглушенным гудением, в зал вошли люди в черных костюмах. Они принесли с собой планшеты, шарканье подошв и едва уловимый аромат противного одеколона.

– Всем встать. Суд идет.

Присутствующие синхронно поднялись. Судья прочистил горло и хрипло сказал:

– Прошу садиться.

Люди опустились на свои места.

Женя сидел чуть поодаль от всех. Он на миг поднял голову, показав неподвижное лицо из-под отросших до плеч темных волос, затем снова устремил взгляд в пол и замер. Простор помещения давил на него пустотой, он чувствовал себя неуютно в его пространстве, наполненном глухой и непривычной тишиной.

Нет, звуки вокруг него существовали. В графитовых стенах зала судебных заседаний люди перешептывались, чем-то шуршали, шелестели, покашливали. Секретарь активировал экран для ведения протокола заседания. Судья опустил глаза в дело и начал объявление:

– Сегодня, второго сентября две тысячи восемьдесят шестого года, слушается дело…

Глядя исподлобья на судейский стол, молодой человек мельком отметил, что перед судьями лежали какие-то листочки, хотя вся информация, необходимая им для дела, бело-голубыми буквами светилась на прозрачном сенсорном дисплее планшетов. Каким бы ни был уровень технологий, казенные дела продолжали требовать бумагу.

– … обвиняемого в похищении двухсот восемнадцати человек и использовании негуманных технологий… – продолжал судья.

– И как такое могло прийти ему в голову? – донеслось до чуткого слуха молодого человека: перешептывались двое посетителей.

Женя ухмыльнулся. Легко!

Секретарь докладывал о явке всех необходимых для процесса лиц.

И все-таки в зале было нестерпимо тихо. Слова, шепот, будничные звуки – все это теперь равносильно комариному писку в глобальном безмолвии. Молодой человек снова поднял серые глаза. Он вгляделся сначала в тучного прокурора: тот все время потирал нос платком, вероятно, страдая от хронического насморка. Затем посмотрел на адвоката, который с отсутствующим видом слушал судью, потирая сенсорные И-часы на правом запястье.

«Левша. Страдает нервными тиками», – зачем-то отметил парень.

Будто в подтверждение его слов худощавый холеный адвокат начал часто и неслышно постукивать пальцем по столу.

«Боится проиграть дело», – снова зачем-то отметил наблюдавший за ним парень.

Наконец оглашение важной информации закончилось. Заседание подходило к сути.

Женя чувствовал, что должен сказать нечто важное, когда придет его черед говорить.

К трибунам обращались взоры присяжных, посетителей, свидетелей. Разные это были взоры: равнодушные, уставшие, гневные, испуганные. У некоторых на лице читалось вполне понятное желание стереть подсудимого в порошок или хотя бы облить его потоком последних оскорблений. Евгений живо вообразил образ их мыслей. Их сдерживали запись диктофона, мигающий огонек камеры и тяжелый взгляд судьи. Если дать им отмашку, их сдержанность разлетится вдребезги. Когда людям плохо, они нередко превращаются в зверей. Перед соблазном расправы устоят лишь самые культурные.

Кто бы знал, чем все закончится! Ведь беды, как обычно, ничто не предвещало.

Год назад рано утром Женя и его друг детства – светловолосый приземистый Паша Рудин выходили из аэропорта вместе с только что прибывшим коллегой и товарищем. Четыре года назад Рома покинул Петербург ради московского института нейроинженерии и наноэлектроники и теперь приезжал в родные края лишь в каникулы или по важному случаю.

Из Пулково можно было выехать на новом электробусе или на четырехместных аэрокатах, которые в народе прозвали пузырями. Аэрокаты были автоматические и шли исключительно по настроенному маршруту – такое устройство обосновывалось тем, что этот вид транспорта может быть опасен для передвижения в городе, а вот как способ добраться из точки в точку по относительно пустому пространству был достаточно удобен. Были попытки угнать аэрокат: в этом случае его система быстро отправляла сигнал в ГИБДД и самоликвидировалась.

На пузыре студенты добрались до исторической части города: так назывался весь Петербург в пределах КАД, не застроенный множеством небоскребами. Со стороны аэропорта и вдоль Пулковского шоссе пространство осталось свободным, зато с севера возвышались нестройной кучей сияющие сталагмиты домов, а их мелкие окна переливались будто цифровой дождь из кино.

Решено было остановиться у Паши. Его квартира находилась на Васильевском острове, куда ребята примчались на безводительском автоматическом такси. Богатое семейство Рудиных обосновалось в огромном загородном доме, а старшего сына почему-то выселили в квартиру, дали денег и домой не звали. Пашка списал это на стимул к сепарации и регулярно слал на родительскую почту электронные письма о своих успехах. Ответы не приходили, но Павел не унывал, ссылаясь на занятость семьи.

Ребята бросили Ромкин чемодан и рванули на улицу Восстания, чтобы продемонстрировать московскому товарищу то, что было объектом их шуток весь последний год.

– Нет, а если серьезно. Это точно не зоокиборг? – сдвинул брови Рома, глядя на замысловатую камеру видеонаблюдения.

Все петербуржцы очень долго гадали, почему ИИ-камеры решили сделать в форме кошки. Она не бегала, не прыгала, а просто восседала на уровне второго этажа и крутила головой, а глаза ее, куда и был вставлен объектив, поворачивались почти под любым углом. Те места, которые кошка не могла обозреть глазами, она осматривала с помощью поворота головы. Внешне камера напоминала игривого котенка, реагирующего любое движение, и он, словно на бабочку, глядит на каждого прохожего. И все бы ничего, только теперь эту улицу повсеместно называли Кошачье Восстание или Восстание котов.

– Встроенный ИИ может по микромимике выделить из толпы серийного убийцу, психопата, любого невротика. Еще он улавливает и запоминает сетчатку глаза. А в ушах у нее звукозаписывающее устройство, которое анализирует говор, тембр, синтаксические конструкции, используемый лексикон, – восторженно начал Паша, словно это была его личная камера.

Рома рассматривал кошку, после чего повернулся к Жене.

– И как же ты этого додумался? – не то удивленно, не то восторженно спросил он, округлив кофейные глаза. – Речь ведь шла только о записи с камер! Откуда анализатор речи?

Тот, глядя в землю, улыбнулся.

– Ну, не я один. Нас все-таки четверо было…

– Давай, давай, скромничай дальше! – задорно подтрунил над ним Паша.

– Почему кошка? – нахмурился Рома, пристально рассматривая камеру, которая, в свою очередь, рассматривала ползущего вдоль стены пьяницу баклажанного цвета.

Женя почесал затылок. Он сам задался этим вопросом, когда ему, руководителю и автору проекта, показали образец, который разработала первокурсница с факультета промышленного дизайна. В ответ пухленький дядечка с круглым детским лицом пожал плечами и тоненьким голосом произнес: «А что? Миленько же!» Контраргументов у Жени не нашлось. В целом, форма была ему безразлична. Главное, чтобы система работала исправно.

Кошка отвлеклась от пьяницы и обратила свои круглые синие глазищи на троих товарищей. Диафрагма чуть изменила открытость, а объектив выдвинулся вперед. Нос ее вдруг замигал красным светом.

– Так, а это что? – спросил Рома, пока Паша заливался смехом.

– Это ей что-то в ком-то из нас не понравилось.

– И что происходит дальше? Приедет полиция? Скорая помощь? – уточнил друг.

– Да нет, – отмахнулся Женя. – В ее голове находится карта памяти, куда она сохраняет фотографии с зашифрованной информацией. Мы назвали это «сомнениями». То есть она как бы сомневается в адекватности или психическом состоянии какого-то человека и сохраняет его фото с комментарием, типа, «склонен к суициду». Кстати, за прошедший год удалось таким образом предотвратить несколько суицидов. Прикол хочешь? Вот этот, – он указал большим пальцем на умирающего от хохота Пашу, – попадался. А первым, на кого она носом мигала, был я. Экспериментальный образец наградил меня склонностью к депрессивным состояниям. О, кстати, по поводу алкоголиков. Их она тоже запоминает.