— В вашем распоряжении имеются — хозяйская спальня, гостевая спальня, спальня для прислуги, гостиная и кухня. Раз в неделю за грязной одеждой и бельем приходит прачка. При желании, можно договориться об услугах кухарки и горничной. Но Его Светлость говорил, — тут он с интересом покосился на Ингельду, — что всеми этими вещами будет заниматься ваша собственная служанка… И у нас нет никаких клопов и жучков — мы очень строго следим за этим! Удовлетворены ли вы нашим гостеприимством?

— Более чем, спасибо, сэн Вандлер!

— Можно просто Прут. Добро пожаловать, лиджи. Заходите как-нибудь на чашку чая с вашей очаровательной подругой, — широко улыбнулся управляющий, потом, немного помявшись, добавил. — У меня есть не только чай, но и травяные настойки, и лесные сборы, если вам интересно… Всего доброго. Гилам луше!

Пока слуги носили наверх наши с Ингельдой вещи, мы принялись обходить комнаты. И каждая осталась довольна своей. Видимо тот, кто подбирал для нас это жилье, разбирался в том, что может понравиться девушкам. В углу моей спальни стоял большой платяной шкаф, возле него разместился простенький туалетный столик с графином для умывания. И, конечно, повсюду стояли цветы в обожженных глиняных горшках. Я присела на край большой двухспальной кровати и умиротворенно посмотрела в окно. Там расстилались бесконечные красные и серые крыши Торгового района. Откуда-то снизу и издалека доносился гомон сантапан, к которой мы с Камором так тщательно вчера готовились.

Тут мой взор упал на маленький мешочек на прикроватной тумбочке. В этот раз неожиданный подарок тоже сопровождала записка, написанная на метариконе. Оставив послание непрочитанным, я взвесила в руке содержимое и высыпала на ладонь. Три серебряных монетки и с десяток медяков. Не знаю, какого благодетеля стоило благодарить — но теперь мы точно не останемся без ужина! Надо проверить их ценность в действии. Я вернулась в гостиную, где уже хлопотала Ингельда и потягивался в полюбившейся корзинке Себастьян, и громко объявила:

— Я отправляюсь на сантапан. Нужно что-то купить?

Ингельда уронила на пол какую-то вещицу и прижала руки к груди. Всхлипнув, спросила:

— Лиджи! Минати, но ведь там сейчас опасно! Там ходит много посторонних, не жителей нашего города, и бес знает, что у них на уме. Одни только дикари из Томминко́эна чего стоят. Подожди меня, я разберу вещи, и мы сходим вместе…

— Ингельда, — сказала я как можно строже, — помнишь, лиджев Аксельрод наказал мне осмотреть город? И я хочу сделать это прямо сейчас. К тому же, я ничего не боюсь. Ни посторонних, ни жителей Томминкоэна. Ведь я сама — неместная.

Ингельда прикусила язык. Видимо, ей непривычно и тяжело давалась мысль, что я не была родом из Асмариана. Пригорюнившись, служанка на-гора выдала список продуктов, которые хотела бы приготовить сегодня вечером, и попросила не задерживаться на улице долго.

— Все-таки, это против традиций, когда лиджи ходит одна на сантапан…

Я чмокнула в макушку любимого черного кота, который тут же принялся яростно умываться, и помахала разнервничавшейся Ингельде.

— Не переживай, я быстро, даже соскучиться не успеешь!

Традиции… Да уж, знаю я цену вашим традициям. Камор успел многое показать.

Надев вчерашнее уютное пальто, выскочила на улицу, счастливо улыбаясь. Был чудесный весенний денек, светило солнышко, а меня ждало интереснейшее исследование местных людей и их занятий, так сказать, «в поле» и без подсказок. Что ж, тем необычнее будут наблюдения.

Со вчерашнего дня на тапан-зе, мало чего изменилось. Все те же бесконечные ряды лавочек с кричащими торговками в ярких платьях, необъятное количество покупателей, шныряющие повсюду проворные мальчишки-оборванцы. Парочку из них уже поймала стража с дубинками, некоторые успели отбиться и бежали прочь, расталкивая прохожих под громкие крики и ругательства. Где-то гремела музыка, где-то ставили кукольное представление — люди веселилась, отдыхали и щедро осыпали монетами выступающих. Кое-где виднелись украшения, оставшиеся с Бахад Мунташей — зеленые флажки с изображением тонкого Древа. И над всеми торговыми дворами витал дух праздника.

Проворные гильдейцы в синих костюмах с золотыми пуговицами, мелькали то тут, то там и вносили суматоху в, и без того беспокойную, толпу. Я их замечала, то идущими под руку с купцами и коллегами, то торопящимися и, как вода, огибающими зевак, то внимательно наблюдающими за покупателями. Они никогда не останавливались и все время были в деле, крутились со своей работой, как пчелки. Вскоре во время этой бесцельной прогулки, мне уже начало казаться, что именно Гильдия караванщиков подспудно правит этим хаосом — задавая ему темп и направление движения. И их дело шло бодро. Заказы лились рекой, выбирались новые города для путешествий, новые маршруты и караванные тропы. Посмотрев на этих бойких крепких ребят, я бы ни за что не подумала, что у Гильдии могут быть сейчас те самые — серьезные, по словам Тонии, проблемы. Они создавали впечатление успеха и самодостаточности.

У одного торговца я поспрашивала про оставленные Кругом монетки. Серебряные назывались пиле́сти [1: Пиле́сти — серебряная монета, стоит 25 медных монет (се́фти) или 0,01 золотую (монта́ри) (мет.)], и каждая из них стоила двадцать пять медных, название которым было — се́фти [2: Се́фти — медная монета, стоит 2 железных/металлических монеты (у́мда) или 0,04 серебряных (пиле́сти) (мет.)]. А в переводе на железные монеты, они составляли аж больше четырех сотен. Мне также сказали, что при разумном использовании денег хватит на неделю. И немедленно предложили их потратить. Ну что ж… Для начала я прикупила корзинку для продуктов, сторговавшись с мужчиной, просвещавшим меня по поводу местных денег. А вот дальше было сложнее…

— Так, Ингельда сказала не покупать «хлеб из хтанги» ни в каком случае… — бормотала себе под нос, одновременно глазея по сторонам и стараясь не наступить в лошадиные испражнения. — Еще бы знать, что это…

На какое-то мгновение я даже пожалела, что не дождалась своей компаньонки, но восхитительное чувство одиночества после молчаливых толп Дома Круга и постоянно наблюдающих глаз, развеяло всякие огорчения. И я продолжила медленно фланировать меж торговых прилавков и крытых палаток с одеждой, яркими украшениями, живой птицей и сочными тепличными овощами. Свернув пару раз, даже наткнулась на яичный прилавок вчерашней знакомой — сэньи Каваты, вокруг которой столпилась свора мальчишек в старой драной одежде. Дородная сэнья своими руками чистила вареные яйца и угощала детей бедняков. Все-таки, сдержала обещание, данное Камору.

Прикупив пару крупных рыбин, снятых с крупного колотого льда, зелени и соли, я собиралась двигаться дальше, в сторону колышущихся на легком ветру ярких тканей. Как вдруг внимание привлек прилавок с красивейшими яблоками. Большие разноцветные фрукты притягивали взоры таких же, как и я, гуляк. И хозяйка не видела отбоя от покупателей. Женщину одолевало одновременно человек пять, и все жаждали обладать спелыми плодами, с боками, блестящими на солнышке. Был среди них и миловидный темноволосый да зеленоглазый мальчик лет двенадцати, аккуратненький и дорого одетый. Как с картинки из столичного журнала для молодых заботливых мам. И если все остальные дергали женщину и что-то спрашивали, то юнец просто жадно взирал на красоту.

— Сэнья Кипáта, что же вы так дорого берете за свои прекрасные яблоки? — заискивающе улыбался в огромные подкрученные усищи мужчина, стоявший ближе всех к торговке.

— Потому как они прекрасны, сэн Гáмро, сами же сказали! — улыбалась в ответ довольная сэнья, укладывая фрукты в большую плетеную корзину. — И они, вашей щедростью, не дают моим деткам умереть от голода.

— Как бы моя ребятня не разорила меня, настаивая исключительно на ваших яблоках! — со смешком принимая товар, ответствовал усач.