— Сэнья Бесквалдия! — ого, этот строгий голос действительно принадлежит милой Тонии? Удивленная, я посмотрела на Друидку, и увидела уже совершенно другого человека. Бесстрастную и требовательную Воплощающую Воду, хозяйку этого Дома. Казалось, она стала еще выше, а седые волосы, еще белее, напоминая теперь свежий снег.

— Да, лиджи, я здесь! Чего изволите? — пока я топталась в дверях, Тония Эстелла уже прошла внутрь кухни, а к ней подбегала огромного размера женщина в идеально чистых колпаке и переднике. Все перемещения на кухне остановились — повара, кухарки и слуги замерли, почтительно склонив головы. Легкое движение рукой, и вот все снова пришло в движение.

— Ты ведь в курсе, что у нас новая гостья и ученица лиджев Тильгенмайера?

Третий раз.

— Девушка сегодня опоздала на обед, так что, пожалуйста, накорми ее как следует.

— Будет исполнено, лиджи, сию же секунду, — повар учтиво поклонилась и взглянула на меня. Наверное, оценивала степень моего голода. А Тония продолжила дозываться:

— Ингельда. Ингельда Мадина!

Вскрик из дальнего угла и покрасневшая от жары, стыда и смущения служанка, поправляя платье и волосы, предстала пред взором Тонии Эстеллы. Я вдруг поняла, что неаккуратной фразой, даже не задумавшись, подставила свою служанку перед нанимателем. Теперь жар и стыд накрывали и меня. Предстояло срочно придумать что-то, чтобы загладить вину. Девушка опустила глаза и была похожа на нашкодившего пса, который понимает, что где-то накосячил и теперь будет взбучка. Тихо и отчетливо, так, чтобы каждое произнесенное слово отпечаталось в голове, Друидка отчеканила:

— Наша гостья была этим утром передана тебе в руки для заботы и ухода. Пожалуйста, будь впредь расторопнее и предупредительнее.

От таких малозначащих, но хлестких слов даже мне слегка подурнело. Свежи оставались воспоминания о бывшем начальнике, Калибране Сутое, который, мягко говорил, да скор был на расправу. Более не удостаивая провинившуюся служанку ни словом, Тония теперь повернулась ко мне и заговорила куда ласковее:

— Пообедай, Минати, а потом иди отдыхать. Вчера был тяжелый день. Вероятнее всего уже завтра Тильгенмайер пришлет за тобой, чтобы заняться обучением. Будь сильной. Ты справишься. Если вдруг захочешь меня найти — на первом этаже у нас есть оранжерея, я провожу там довольно много времени. И у меня припасено еще много историй. А́ки ксара́м гила́м [3: «А́ки ксара́м гила́м» — букв. «Доброй ночи», прощальная фраза (мет.)]… — и, помолчав долю секунды, добавила. — А мы с тобой в чем-то похожи…

— Спасибо вам большое, лиджи Тония Эстелла! За рассказ и за заботу, — я слегка потупилась и не рискнула вновь поднять на женщину глаза. Уходящая Тония обернулась через плечо и улыбнулась напоследок. Следом за ней тихой тенью направилась Хирис Медикори, все время стоявшая позади, в коридоре.

Когда за женщинами закрыли мощную дверь и напряженная атмосфера начала рассеиваться, я заметила, как по щеке Ингельды покатилась слеза. В глазах застыл испуг. Девушка замерла на одном месте и даже грубый тычок в бок от Бесквалдии не вернул ее из тяжелых переживаний. Подойдя поближе, я коснулась совершенно холодной руки служанки.

— Я — позор моей семьи… — зашептала, едва открывая слипшиеся губы Ингельда. — В свой первый рабочий день на таком важном и ответственном посту я так осрамилась… Что обо мне подумают⁈ Что говорить будут…

— Эй, Ингельда, успокойся, — простовато улыбнулась повар. Стянув с головы колпак, она обмахивалась им и тяжело дышала. На крупном круглом лице выступила испарина. — Возьми сейчас же себя в руки. Не бывает больших успехов без маленьких поражений… Ронк, куда ты потащил котел⁈ А ну, верни его на место!

И, выдав сию простую, житейскую мудрость, Бесквалдия побежала исполнять свои обязанности на кухне. Ингельда обиженно всхлипнула, глядя ей вслед, выдохнула. Перевела на меня расстроенный взгляд.

— Простите, лиджи. Плохая из меня горничная и служанка. Я совсем не заслуживаю оказанной мне чести.

И ты меня прости… Это я сдала тебя Тонии и даже не задумалась о возможных последствиях. Я так больше не буду, честно!

— Знаешь, а мне другой и не надо, — произнесла решительно, подкрепив слова кивком. — Я тебя в обиду не дам. И ругать больше не позволю.

На губах Ингельды, наконец, появилась робкая улыбка.

* * *

♪Мелодия : Dzivia — Dom♪

Славной традицией кухни асмарианского Дома Круга было хоровое пение. Все начиналось, когда кто-то из запевал, специально назначенных голосованием на общем собрании, вдруг затягивал какую-то ноту. Лица работников тут же освещали довольные, радостные улыбки, в глазах сияли хитринка и предвкушение — а ну-ка, кто следующий? И кто-нибудь обязательно подхватывал, отвечал свистом на мелодию. Постепенно разрозненные звуки складывались в выводимые чистыми, красивыми голосами слова, переливающиеся то громче, то тише. Аккомпанементом служили хлопки, стук деревянными ложками по металлическим крышкам и наполненным варевом котлам. Повара и кухарки прибавляли свои голоса, соединяясь с общим звучанием, становясь единым целым, большим, дышащим, шумным организмом. Слова наполнялись дыханием, превращались в предложения, тексты, обрастали смыслом, моралью, даже — нравоучением.

И каждый раз, и мотив, и текст различались. Редко тут исполняли всем известные песни, тем более — лирические молитвы, обращенные к Митаре. Для славословий Богине есть более подходящие время и место. На кухне пели про любовь пастушка О́рма к пастушке И́рме, про хорошие урожаи и сытные ужины, про наполненные страшными чудовищами Болота, про сгинувших древних гномов и про сладкий рулет. И всегда лучшие певцы из поваров заводили красивейшие партии, соревнуясь друг с другом в мастерстве исполнения. Да-да, на кухню Дома Круга отбирали только тех, кто хоть мало-мальски, но умел и петь, и готовить. Говорили, что лиджи Тония Эстелла, обладавшая несравненным голосом, музыкальным талантом и тонким слухом, сама отбирала служащих из многих и многих десятков претендентов. И даже ходили такие байки, что иногда, ближе к ночи, можно было услышать ее тонкое высокое сопрано, доносящееся из-за плотно закрытых дверей кухни.

Всю эту игру я тогда увидела впервые. Ингельда предложила дождаться, пока для меня разогреют завтрак, прямо на кухне — очень уж ей не хотелось высовываться из безопасного убежища после утренней взбучки. Я согласилась, потому что тоже не горела желанием куда-то еще перемещаться. Рассчитывать на тишину в таком оживленном месте не следовало, но хотелось надеяться на то, что шум избавит меня от бесед и позволит поразмыслить над собственным положением и поступками. И, когда урезоненная Тонией Эстеллой и оттого притихшая Ингельда присела рядом за невысокий деревянный столик — раздались первые ноты народной забавы.

Мы сидели в самом уголке кухни, рядом с большим незашторенным открытым окном. Вдруг один из поваров, красивый и расторопный, начал явно неслучайно настукивать ложкой какую-то простенькую мелодию. Обитатели кухни тут же оживились, воздух, задрожав и лопнув, наполнился гомоном и гамом. Я выглянула из-за плеча Ингельды, едва удерживающей себя оттого, чтобы не ринуться хотя бы в пляс. Вокруг все наполнилось движением — крутилось, вращалось и куда-то неудержимо неслось. В воздух подлетали кольца свежего лука, капельки маринада и почищенные апельсиновые дольки. Каждый пытался внести свою лепту во всеобщее веселье. По кухне, как многоцветная пава, поплыла сэнья Бесквалдия — огромная, тучная, счастливая, она пела громче всех низким звучным голосом. Она пела о душистом и остром бульоне, который сегодня подадут на стол «огненной даме» и заставят ее улыбнуться, от жара ли, или от наслаждения.

— Они поют про лиджи Акшар! — догадалась Ингельда, громко зашептав мне на ухо. — Ее тут очень побаиваются. А еще она любит пряное.