— Тогда дело дрянь, — констатировал парень, нахмурившись.

— Чем плохо? — удивилась я. — Я думала, что все знают эту историю любви…

— Все начали ее забывать. В людских умах Ариэн теперь просто городской сумасшедший, а Оливия… Лиджи Оливия сейчас носит другую фамилию. Она счастлива замужем, у нее есть двухлетний сын Гектор, огромный прибыльный театр и жизнь — полная чаша! — с жаром ответил Друид. Во взгляде его сквозило что-то, ужасно роднящее с Камором. — Если вновь пойдут слухи, то семьи Максвеллов и Гиланджи потерпят репутационные потери, а это скажется на всем городе.

— Ты рассуждаешь, как какой-то чиновник… — смутилась я.

— Я рассуждаю как любой, кто в первую очередь будет защищать честь и достоинство семьи. Ариэн предпочел любви иллюзии, и случившееся — только его вина, — жестко отрезал Друвер. — Я рассуждаю как человек, который сам никогда не сможет завести семью и встать на ее защиту.

Он тряхнул головой и запустил пятерню в ослепительно-рыжие волосы, поправляя их. Через пару мгновений он кивнул в сторону Членов Круга:

— Гляди, кажется, они что-то решили.

От находившейся в отдалении компании отделился Камор и спокойным размеренным шагом направился в сторону объятого пламенем дома.

— Куда ты, Оливия, стой!

Не обращая внимания на слова неотступно следующего мужа, девушка целенаправленно шла в сторону супружеской спальни. Да, там она сможет собрать свои вещи. Пьетер не будет мешать. Не сможет. Не посмеет.

Хлопает дверь, впуская Оливию. Хлопает еще раз — заходит лиджев Максвелл. Он растерян и подавлен. Он чувствовал, что однажды любимая жена сорвется и захочет уйти, но верил, что этот момент наступит нескоро. Надеялся, что у него будет время на подготовку. Ведь он как-то даже пытался заготовить пару фраз! Они застревали где-то в горле, стоило ему только представить холодный взор серых глаз. Теперь, когда нужно что-то делать, удерживать жену любыми средствами, он бездействовал. Работать с деловыми партнерами, за трубочкой дымного зелья обсуждать перспективы, вкладывать деньги в далекие предприятия — все это так легко Пьетеру Максвеллу, с детства воспитанному в духе уважительного соперничества. Но никто не рассказывал ему, что стоит делать, если боготворимая женщина уходит от тебя к мерзавцу, который ее опозорил и выгнал, к бедняку и безумцу!

— Оливия, родная, послушай… — осипшим голосом пытался заговорить Пьетер. Он мялся у порога спальни в нерешительности.

— Я не буду тебя слушать! Не буду с тобой говорить! — кричала Оливия.

Оливия вытирала одной рукой быстро набегавшие слезы, другой с остервенением вытряхивала с полок и вешалок одежду на пол огромной гардеробной комнаты. Она никогда раньше не упаковывала свою одежду самостоятельно. Но именно сейчас она не желала пользоваться помощью служанок. Они все служат мужу. Они не послушают ее. Она сама по себе. Она справится. Она и так сделала сегодня огромную, благословенную глупость.

На какое-то мгновение Пьетер даже залюбовался силой, которой обладала эта святая женщина, ставшая его женой. В дорогом благородно-синего цвета платье, она воплощала грозную ипостась Богини. Она всегда была ею. И она была его. С того далекого момента, когда Пьетер увидел своевольную и гордую красавицу Оливию, жаркие мысли о девушке захватили все его помыслы. Как он ни старался, прекрасная лиджи не замечала его — она любила другого. Старая сказка, в которой не-принцу сказочно повезло. Да, Пьетер не был принцем, но само воплощение красоты все же досталось ему!

И вот теперь — она решила уйти! Она не хотела говорить. Прекрасная. Строптивая. Жгучая. Внезапно он понял, что нужно делать. Он просто будет любящим мужчиной, он восстанет, защищая драгоценную семью, и тогда сама природа заговорит в нем!

«Пойдем. Я помогу тебе».

Оторвавшись от косяка, твердым шагом Пьетер прошел в разоренную гардеробную. Уверенно развернул к себе жену, схватив за нежные тонкие запястья, и, глядя прямо в серые, затуманенные слезами и вином глаза, произнес:

— Нет, ты меня выслушаешь.

— Друвер, куда он пошел? Что происходит?

От неожиданности, я вновь уцепилась в рукав парня и потянула его так, что рисковала разорвать дорогую тонкую материю. Отцепив мои скрюченные пальцы и крепко сжав их, Друвер, глядя мне в глаза, медленно проговорил:

— Минати, ничего страшного не происходит. Камор — урожденный дуал, это сила, которая нам с тобой и не снилась. Он справится.

— Но он идет в горящий дом совсем один! С этим пожаром даже Акшар и Тония не могут справиться, а они тоже дуалы! Что сможет Камор⁈ Как он сможет спасти Ариэна?.. — проговорила я, почти в отчаянии хватаясь за его ладони.

Дрожь колотила меня, заставляя почти ежесекундно вздрагивать, а зубы — стучать, будто от холода. В тот момент я не понимала, что делаю. Страх за человека, который всего за месяц стал близким другом, затмевал разум, не позволял давать трезвый отчет о своих поступках. Следом мозг подкидывал калейдоскоп из рисунков бедного Безумца… Вместо ответа, Друид просто притянул меня к себе, обняв, успокаивающе поглаживая по спине. Голову я развернула так, чтобы иметь возможность наблюдать за происходящим.

Неподалеку от входа в дом продолжали разыгрываться страсти. Парадной двери уже не было — огонь целиком пожрал ее и теперь силился вырваться наружу. Магия Друидок сдерживала его, однако, казалось, что в данной ситуации они только это и могли. Этот факт не укладывался в моей голове. Всемогущие маги огня и воды не в силах потушить пожар? Тогда, какой силой обладал маг, наславший его⁈

Камор изящно и сдержанно, подошел к женщинам. Положил обеим руки на плечи. Колдуньи синхронно обернулись, чуть поведя пальцами, сменили заклинания и вернули прикосновение. Толпа заволновалась и зашушукалась — никто не понимал смысла происходящего.

— Обереги, — шепнул мне в ухо Дрю, намереваясь успокоить. Впрочем, я и сама догадалась об этом.

Кивнув, Камор обошел Акшар и Тонию, принявших прежнее положение, не сбавляя шага, произнес несколько словесных заклинаний и прошел сквозь сплошную стену огня, в которую превратился дверной проем. Я чуть дернулась, подавляя настойчивое желание броситься следом, помочь хоть как-то. Друвер это почувствовал и прижал к себе сильнее.

— Ты ничем не поможешь, детка… Успокойся…

Я понимала, но простое «успокойся» не помогало. Оставалось настороженно выжидать, не пуская в разум назойливые вопросы о том, что я, собственно, вытворяю и почему.

Оливия опешила. Никогда раньше мягкий и послушный муж не смел так себя с нею вести. Но времени оставалось все меньше — нужно поторапливаться. Девушка знала, что иначе будет слишком поздно. Он умрет. Сгинет без нее.

— Пусти! — прошипела она зло. Сквозь зубы. Кто он такой? Он не смеет!

— Нет. Дорогая моя, послушай.

Пьетер все также крепко держал жену чуть выше ладоней — он страшно боялся, того, что может причинить ей боль, также, как и того, что она вырвется и сбежит, оставив его.

— Прочь! Убирайся отсюда! Уходи и дружи в десна со своими ненаглядными кобылами и ненаглядными партнерами, только оставь меня! — нагрубив, Оливия сделала попытку выдернуть руки, но потерпела неудачу.

За три года совместной жизни она так и не потрудилась узнать, что когда-то Пьетер увлекался кулачными боями и был очень силен. Да и гневный выпад повернул мысли лиджев Максвелла в другую сторону. Ему внезапно показалось, что истинной причиной вспышки жены оказалась не внезапно вспыхнувшая любовь к бывшему жениху, а ревность и серая тоска. Ну конечно! Ведь он так часто покидал ее, уезжая в дальние поездки по своим делам, взвалив на плечи заботу о доме, театре, малолетнем сыне! Конечно, она устала, и она имеет право злиться!

— Оливия, я все понимаю! Я не должен, не должен был оставлять тебя одну в этом доме. Я понимаю твое горе, и обещаю, что теперь все изменится. Мы поедем на отдых, к морю и вернем первые, самые счастливые дни нашего брака. Вот увидишь, я все осознал, ты прекрасно меня проучила, — тепло улыбаясь своей самой доброй и нежной улыбкой, говорил Пьетер, пытаясь отыскать свое отражение в ее невероятных серых глазах.