В Касимове Глинки были два дня. Здесь Григорию полегчало, и он решил пробираться назад, к армии – оставаться в городе, переполненном ранеными, братья не хотели. Обратная дорога шла через село Льгово (около Рязани), Зарайск, Каширу, Серпухов и Тарусу.
Фёдор Николаевич был восхищен окрестностями Тарусы. Живописные берега Оки были усыпаны селениями, расположенными на холмах, почти на каждой версте виднелись красивые господские дома, каменные церкви, мельницы и сады. Усадьбы были брошены, и Глинка ядовито отметил: «Теперь здесь побережье Оки совершенно пусто; все господа уехали в степи от французов так, как прежде, заражаясь иноземною дурью, ездили в Москву и в Париж к французам».
Вечером 11 октября Фёдор Николаевич вышел с братом к селу Тарутино. Впереди себя они увидели обширное поле, защищенное высокими укреплениями, справа – крутые берега Нары. Всё видимое пространство было покрыто соломенными шалашами, ярко светились костры, в лагере повсеместно слышались музыка и пение.
Вступив в русский лагерь, Фёдор Николаевич сразу понял, что армия кипит мужеством и рвется в бой. На следующий день его уверенность в силе русских ещё более укрепилась. Он увидел, что в окрестностях Тарутино появился целый город с улицами, площадями и рынками. Здесь можно было купить всё, в том числе арбузы, виноград и даже ананасы.
«Около ста тысяч войск, чудесно укреплённое местоположение и большое число пушек, – писал Глинка, – составляют в сем месте последний оплот России. Здесь остановились для того, чтобы всем до одного умереть или нанести смертельный удар нашествию. Войско наше кипит мужеством. Любовь к Отечеству овладела сердцами всего народа. Бог и Кутузов с нами – будем надеяться».
Фёдор Николаевич не имел при себе никаких документов, поэтому ему надо было найти какого-либо военачальника, знающего его лично. Таковым оказался генерал М.А. Милорадович. Михаил Андреевич приветливо встретил бывшего сослуживца, представшего перед ним в синей куртке, сделанной из фрака, у которого обгорели полы. Глинка был зачислен поручиком и оказался в авангарде русской армии.
Милорадович был очень отзывчивым человеком. Увидев Фёдора Николаевича в весьма непрезентабельном виде, он озаботился его положением и помог ему. Более того, восстанавливая прежние отношения с умным собеседником и безукоризненным исполнителем, пригласил его на званый обед: «Сегодня генерал Милорадович взял меня с собой обедать к генералу Дмитрию Дмитриевичу Шепелеву, который имел свои биваки за правым крылом армии. Обед был самый великолепный и вкусный. Казалось, что какая-нибудь волшебница лила и сыпала из неистощимого рога изобилия лучшие вина, кушанья и самые редкие плоды. Хозяин был очень ласков со всеми и прекраснейший стол свой украшал ещё более искусством угощать. Гвардейская музыка гремела. В корень разорённый смоленский помещик, бедный поручик в синей куртке с пустыми карманами, имел честь обедать с тридцатью лучшими из русских генералов».
Буквально через день после званого обеда Глинка чуть не попал в пасть молоха:
«Ещё звенит в ушах от вчерашнего грома. После шести мирных лет я опять был в сражении, опять слышал шум ядер и свист пуль. Вчерашнее дело во всех отношениях удачно. Третьего дня к вечеру генерал Беннигсен заезжал к генералу Милорадовичу с планами. Они долго наедине советовались. Ночью знатная часть армии сделала, так сказать, вылазку из крепкой Тарутинской позиции. Славный генерал Беннигсен имел главное начальство в этом деле. Генерал Милорадович командовал частью пехоты, почти всей кавалериею и гвардиею.
Нападение на великий авангард французской армии, под начальством короля Неаполитанского, сделано удачно и неожиданно. Неприятель тотчас начал отступать и вскоре предался совершенному бегству. 20 пушек, немалое число пленных и великое множество разного обоза были трофеями и плодами этого весьма искусно обдуманного и счастливо исполненного предприятия. Движениями войск в сем сражении управлял известный полковник Толь, прославившийся личной храбростью и великими познаниями в военном деле».
Это было знаменитое сражение под Тарутино. Но проходило оно не так гладко, как виделось Глинке. Первыми исходный рубеж для атаки заняли казачьи полки В.В. Орлова-Денисова. Начинало светать, но других частей на предназначенных им местах не было. В лагере неприятеля между тем началось движение. Боясь быть обнаруженным, Орлов-Денисов предпринял атаку противника в одиночку.
Внезапность нападения не позволила противнику приготовиться к обороне. Донцы врубились в колонны кирасир дивизии Себастиани, опрокинули их и гнали до пехоты, которая прикрывала батареи, здесь кирасиры построились для ответной атаки, но, предупреждая ее, казаки отчаянно бросились на противника. Их не смогли остановить ни картечные, ни ружейные залпы.
В захваченном вражеском лагере русских поразил резкий контраст между богатством взятого обоза и разительным недостатком самых необходимых жизненных припасов. Вокруг тлевших костров валялись кошки и лошади, заколотые для пищи (нередко уже объеденные). Чайники и котлы стояли с конским отваром, кое-где попадались крупа и горох, но никаких следов хлеба или говядины. Около жареной конины и вареной ржи находили вино, головы сахара и лакомства.
Французы, не выдержав стремительного натиска казаков, бросили орудия и большой обоз с драгоценностями, награбленными в Москве.
Тут подоспели другие части русской армии. Успех был значительный, но Кутузов ожидал большего. Поэтому, когда вечером Беннигсен, Милорадович, Толь, Коновницын и Ермолов явились к нему с предложением преследовать части Мюрата, Михаил Илларионович отказался это делать:
– Коль скоро не успели мы его вчера живым схватить, а сегодня вовремя прийти на те места, где было назначено, преследование сие пользы не принесёт и потому не нужно, – это нас отдалит от определённой линии нашей.
Тем не менее Кутузов так писал об итогах сражения при Тарутино: «На рассвете в 6 часов соединенно с колоннами левого фланга атаковали неприятеля, который в течение четырёх часов времени был разбит и преследуем более 28 верст за село Вороново. При сём побито на месте более 2500 человек, между коими два генерала, в плен взято 2000 человек, 20 штаб- и обер-офицеров, генерал Меркье, почётный штандарт I кирасирского полка, 36 пушек, 40 зарядных ящиков, весь обоз, между коими находился и обоз короля неаполитанского. Наша же потеря едва ли превышает 200 человек убитыми и ранеными».
За всё время войны с Наполеоном русские никогда не отбивали у французов столько орудий в одном сражении.
Кроме чисто военного успеха сражение при Тарутине имело ещё и важное политическое последствие – оно явилось толчком к оставлению Наполеоном Москвы. В день сражения император делал в Кремле смотр войскам. Смотр проходил под отдалённый гром канонады, но никто не решался обратить на неё внимание Наполеона. Но вот от Мюрата прибыли первые сообщения, и Дюрок доложил императору о случившемся. В свите заметили, что Наполеон при этом совершенно изменился в лице, вечером он спросил Дюрока:
– Так что же делать?
– Остаться здесь: сделать из Москвы большой укрепленный лагерь и провести в нём зиму. Хлеба и соли хватит. Лошадей, которых нечем будет кормить, – посолят. Что касается помещений, то, если домов мало, так погребов достаточно. С этим можно будет переждать до весны, когда подкрепление и вся вооруженная Литва выручат и помогут довершить завоевание.
Перед этим предложением император сначала молчит, видимо, раздумывая, потом отвечает:
– Львиный совет! Но что скажет Париж! Что там будут делать?
Утром Наполеон объявил:
– Идем на Калугу! И горе тем, кто окажется на моей дороге!
Кутузов давно предвидел этот шаг. Ещё 5 октября он говорил посланнику Наполеона генералу Лористону:
– Бонапарт, не объявляя войны, вторгся в Россию и разорил большую полосу земли в нашем Отечестве; увидим теперь, как он выедет из Москвы, в которую пожаловал без приглашения, теперь долг повелевает нам наносить ему вред всевозможнейший. Он объявляет, будто вступлением в Москву поход окончился, а русские говорят, что война ещё только начинается. Ежели он этого не ведает, то скоро узнает на самом деле.
