– Да, – улыбнулась Дарина его ужасу. – Обыденная беременность у женщин.

– Чья?.. У кого?..

Дарина вопросительно и испуганно посмотрела на Горюнова. И только тут до него вдруг дошло. На лице его начала расползаться улыбка, глаза засветились счастьем, а сам он словно помолодел и даже изменился…

– Ладно вам, – обратилась к ним вошедшая старушка, – вы тут и оставайтесь на выходные…

– Ты куда, бабуля? – испугалась внучка.

– В Нижнюю Тавду, – ответила она. – Ещё есть время, чтобы успеть на рейсовый автобус.

Внучка вышла следом за бабушкой под предлогом проводить её до остановки.

– Ну и как, бабуля?

– Что, ну и как? – весело усмехнулась она.

– Ну он?.. Как?..

– Да ты уже сама всё прежде решила и за мать, и за старуху.

– Решила, – виновато ответила она.

– Вот и умница… Ну, иди… Давай иди домой. Поди-ка, он там без тебя чёрт знает что думает…

– Тогда я пошла, – и она короткими быстрыми шагами поспешила к себе.

Дарина вернулась в дом. Горюнов подошёл к ней. Они молча обнялись; точно так же они обнимались ещё на первом свидании – как-то осторожно и бережно, после чего они и стали ближе друг к другу. А теперь эта близость оказалась вообще единством. Впрочем, он уже состоял однажды, ещё до недавнего времени, в подобном единстве.

– А кстати, я слышала, что у тебя какие-то неприятности?

– Были…

– Серьёзные?

– Могли бы быть серьёзными…

Дарина успокоилась, но после этого почувствовала тот стыд, который раньше не проявлялся. Ей хотелось признаться ему в своей трусости и сказать «прости», но она, испугавшись, передумала это делать.

Прошли выходные дни. Горюнов вернулся в Нижнюю Тавду, разумеется, к матери Дарины. В этот же день старушка уехала в Велижаны.

Надвигался Новый год, но Раиса Владимировна нисколько этого не ощущала. Не то чтобы у неё не было настроения, ей было как-то всё равно. Но скоро приедут на новогодние каникулы дочери, а значит, ничего не остаётся, как готовиться к празднику…

И вот наконец они, сдав семестровые зачёты и экзамены, в предпразднично-радостном настроении приехали домой.

– Ух, какие вы холодные! – приговаривала мать, целуя дочерей. – Давайте согревайтесь теперь.

Канун Нового года выдался морозным, а до него гудела-выла вьюга так, что страшно было высовывать нос из тёплого дома.

– Мамочка, – обратилась старшая дочь, – а чего ты такая грустная?

– Даже скучно смотреть на тебя, – подхватила другая.

– Я не грустная, а задумчивая, – улыбнулась она им.

– А отец придёт к нам на Новый год? – поинтересовалась старшая.

– А давайте мы ему позвоним, – предложила младшая.

– У отца телефон не отвечает, – опередила их мать.

– Жаль… Досадно… – сожалели дочери одна за другой.

– Не сожалейте, он найдёт себе, где и с кем встретить Новый год… Вернее, уже нашёл.

– Мамочка, ты об этом… о нём говоришь так спокойно, как о прошлом, – заметила старшая дочь.

– Вернее, как будто его и не было у нас, – уточнила младшая.

– Нет, хорошие вы мои, он прошлое не для вас, и у вас нет… не должно быть никаких оснований думать о нём, как будто его вовсе нет…

– А мы и не думаем так, – поспешила оправдаться старшая, не дав договорить матери. – Так ведь, сестрёнка?

– Так, так… – подтвердила младшая.

– Вот и прекрасно!.. И нечего друг другу портить настроение в этот день.

В предновогодний вечер Раиса Владимировна созвонилась с сестрой. Они радостно поздравили друг друга с наступающим Новым годом. На поздравления сбежалось два дома: Наталья и Ольга – с одного, а Темир Ахмедович и Амина – с другого. Затем Раиса Владимировна уединилась в своей комнате, а Татьяна Владимировна – у себя, и между сёстрами завязался секретный разговор об Ильмутдине, который часто спрашивал о Раисе. Она в свою очередь осведомилась о нём, о его здоровье. Раиса Владимировна знала, что через мужа сестра обязательно передаст об этом Ильмутдину. Раиса Владимировна как бы вдруг почувствовала, что сама уже заболевает им. Она ощутила это ещё тогда, когда они увиделись впервые, и теперь эти чувства лишь усиливались…

Прошли первые новогодние дни. В доме установились скука и тишина. И вскоре, перед отъездом дочерей в город, мать заявила им, что намерена подать на развод с отцом. Дочери такого не ожидали, они потеряли дар речи. Развод родителей казался им ужасным делом.

– Но это неизбежно, – строго заключила мать.

Дочери уехали в город, увезя с собой оскорбительную мысль о разводе родителей.

А между тем их отец отпраздновал новогодние дни в кругу новой, ещё не оформившейся семьи. Но всех их смущала мысль о том, как им, Ивану и Дарине, предстоит создать новую семью: зажить мужем и женой или оставаться блудными сожителями… Горюнов так и обитал в двух домах – в основном в Нижней Тавде и наездами в Велижанах.

Выйдя из отпуска, Горюнов обратился к главному врачу с заявлением о переводе его в Велижаны, в стационарную поликлинику. Но получил категорический отказ. Он волей-неволей встречался со своей женой в коридорах поликлиники и больницы. И в один прекрасный день она вошла в его кабинет и предложила подумать о разводе. Это его нисколько не удивило и не смутило, как будто этого он и ждал.

– Дочерям об этом объявлено? – только и спросил он.

– Да.

Горюнов хотел сообщить ей, что скоро станет новым отцом, но, подумав, что это её не касается, промолчал. Она вышла от него совершенно освобождённой и по-новому счастливой женщиной… Но до чего обманчиво и непостоянно настроение – тем более женское.

Развод, задуманный Раисой Владимировной, всё затягивался; казалось, он и вовсе не состоится. Мать, зная настроение своих самостоятельных дочерей относительно развода, иногда сомневалась в правильности своего же решения. Сам Горюнов не занимался этим делом по причине занятости и не торопился, предоставив всю возможность этого предприятия всё ещё своей жене. Но и он сам периодически сомневался, что развод состоится, полагая, что судьба противилась этому, а не какие-нибудь житейские обстоятельства или необъяснимые причины, от них самих не зависящие. Никому из них и в голову не приходило, что для этого дела следовало обратиться к адвокату.

Пришла весна, ранняя и тёплая. Это радовало и одновременно настораживало сельских жителей, так как оставалось непонятным, как природа поведёт себя в дальнейшем: безводные, высохшие поля нисколько не могли радовать аграриев, да и тех, у кого имелись огороды на приусадебных участках. Но всё это не беспокоило ни Раису Владимировну, ни Горюнова, несмотря на то что они являлись владельцами большого приусадебного участка.

И всё-таки Раиса Владимировна бывала на огороде. Во время работы она забывалась хотя бы на какое-то время, и это вносило разнообразие в серость жизни.

Май и первая половина июня выдались жаркими и без дождей. Работа на участке не доставляла теперь никакой радости, даже наоборот – угнетала.

Ещё никогда Раиса Владимировна не чувствовала себя настолько утомлённой и уставшей, временами она переставала ощущать жизнь, как ни стремилась заполнить её пользой дела. Эта надвинувшаяся на неё тяжесть заставила задуматься о вещах, на которые она раньше не обращала внимания. Она задумалась и осознала, что ей не хватает чего-то главного, ранее отсутствующего в её жизни, – не хватало того, без чего она раньше так легко и свободно обходилась. Самым мучительным оказалось, что она никак не могла понять, чего же ей так остро недоставало. Раньше она нуждалась в муже, затем в детях. Но вскоре дом опустел. Пустота ей внушила, что она теперь свободна и ни в ком не нуждается. К сожалению, это так: дочери повзрослели – стали сами по себе, муж – посторонним человеком, но – вот странно – до сих пор не чуждым ей…

Чтобы не сойти с ума, Раиса Владимировна успокаивала себя тем, что скоро на летние каникулы вернутся её дочери. А пока они не приехали, как из-под палки ходила на любимую работу. Огородные заботы забирали у неё последние физические силы. Но сила духа в Раисе Владимировне всё же была крепка.