В 1904-м году началась Русско-японская война, и Колчак попросился на флот. Разумеется, его взяли, и он отправился в Порт-Артур, где занимался минированием моря. Особых успехов в ходе этой войны Колчак не добился, как, в общем, и вся русская армия. При этом во время войны усилился его ревматизм, приобретённый в ходе полярной экспедиции, и к окончанию войны Колчак уже еле-еле ходил. Когда же Порт-Артур был сдан, будущий адмирал попал в плен, где его, на первый взгляд очень больного человека, положили в госпиталь, а затем отпустили.
В годы между Русско-японской и Первой Мировой войнами Колчак служил при морском Генштабе, создавая многомасштабные планы и подготавливая флот к войне. Вот, что вспоминал про него в эти годы Сергей Тимирёв, который служил вместе с ним в Порт-Артуре и у которого Колчак сумел «отбить» жену:
А. В. Колчак, обладавший изумительной способностью составлять самые неожиданные и всегда остроумные, а подчас и гениальные планы операций, – не признавал никакого начальника, кроме Эссена, которому он всегда непосредственно докладывал. На этой почве у Колчака с Кербером всегда выходили конфликты, причём Эссен, уважавший и ценивший их, пожалуй, одинаково, совершенно неожиданно оказывался в роли примирителя обоих своих горячих и неуступчивых помощников.
И ещё одно воспоминаний, но уже от человека, который служил красным:
Колчак А. В., – писал Сакович, – с задатками военного человека, но… и в этом «но» все: он прежде всего не оператор, не творец военной идеи, а только честный начальник-исполнитель. Колчак потому прежде всего не оператор, что он абсолютно не признает системы там, где без нее не обойтись, оттого, что он слишком впечатлителен и нервен, оттого, что он совершенно не знает людской психологии. Его рассеянность, легкомыслие и совершенно неприличное состояние нервов дают богатейший материал для всевозможных анекдотов.
В начале Первой Мировой войны Колчак служил в Балтийском флоте, также занимаясь минированием моря, чтобы защитить Петроград от потенциального нападения. Несмотря на то, что это было очень полезным делом, отсутствие активных действий угнетало Колчака, и он хотел участвовать в настоящих боевых сражениях. Его желание было, наверное, даже сильней, чем у Деникина, который тоже рвался на фронт, потому что Колчак обожал войну: в своих воспоминаниях он писал о том, что начало войны было лучшим моментом в его жизни. В голове Колчака укрепилось представление о какой-то возвышенной, прекрасной и рыцарской войне, которой он вроде бы как занимался.
В 16-м году Колчак стал контр-адмиралом, а спустя немного времени его уже назначили командующим Черноморским флотом. Интересно, каким образом он, человек, который провёл все лишь парочку не самых удачных операций, совершил такой карьерный скачок – никаких особых связей у него не было. Непонятно. Но, во всяком случаи, к началу революции он занял невероятно важный и высокий пост, на котором дела его шли совершенно не блистательно.
Главной его мечтой в этот период была высадка в Босфоре и Дарданеллах. Надеялся на это Колчак ещё до революции, а попытался осуществить уже в 17-м году, однако этой операции так и не произошло, что стало для Колчака большим крахом.
Ещё один удар по его карьере был нанесён в октябре 16-го года, когда на Чёрном море произошёл страшный пожар на одном из кораблей, в результате которого погибло огромное количество людей – большая часть экипажа. Конечно, лично Колчак был в этом не виноват, но он – командующий. После этого его должны были не только снять, но и открыть против него дело. Однако, ничего из этого не произошло, а сам Колчак после этого события впал в совершеннейшую ярость и, подозревая кого-то в шпионаже, приказал немедленно выслать из Севастополя всех людей, которые непосредственно не связаны с флотом – за две недели должны были выслать около двенадцати тысяч человек. Конечно, приказ не был выполнен, но это всё равно говорит о том, как он быстро принимал подчас очень необдуманные решения.
Далее произошла революция, и Колчаку пришлось искать себе место в новой жизни. Интересно, что он не посылал телеграммы Николаю II в ответ на его письма, разосланные всем командующим, с вопросом о том, стоит ли ему отрекаться. Чуть позже белые офицеры назовут это «грехом февраля», то есть предательством Государя – по не совсем понятным причинам Колчак не поддержал императора и, судя по всему, был не против его ухода.
Вскоре на Черноморском флоте, как и везде, начались революционные перемены – менялась армия, а вместе с ней и сам Колчак. Во-первых, случилось то, что Солженицын в «Красном колесе» назвал «Севастопольским чудом» – Колчак в течение нескольких месяцев не позволял по-настоящему распространиться революционным настроениям в армии. Понятно, что они всё равно распространялись, но на Черноморском флоте, в отличие от Балтийского, несколько месяцев сохранялся порядок, при том, что там тоже возникали комитеты, проводились митинги и даже было перезахоронение расстрелянного лейтенанта Шмидта. Было всё, но при этом здесь было спокойно благодаря Колчаку. Этот человек, нервный и раздражительный, как-то собрался и стал более сдержанным и продуманным. Кроме того, с этого момента, Колчак, который до этого совершенно не занимался политикой, начал превращаться в полноценное политическое лицо. Так, например, когда приезжал Керенский и произносил речь о правах солдат, Колчак в это же время произносил речь о положении офицеров и их правах. Таким образом, он чётко показывал себя, с одной стороны, как командующего, который поддерживает Временное правительство, а с другой – как человека, сохраняющего порядок.
Здесь же, на Черноморском флоте в 17-м году, произошла знаменитая история, когда революционные матросы потребовали, чтобы офицеры сдали личное оружие, после чего Колчак вышел на палубу корабля и, заявив о том, что у него есть Георгиевский кортик, сказал: «Не вы мне дали это оружие, и не вам его получить!», – и выбросил это наградное оружие в море. Таким образом, он показал себя человеком, который противостоит хаосу.
Несмотря на то, что в это время Колчак приобрёл большое политическое значение, понимал в политике он очень немногое. Есть прекрасное воспоминание Георгия Валентиновича Плеханова, первого русского марксиста и известного социал-демократа, к которому Колчак приехал в 17-м году во время поездки в Петроград. Вот, что написал по этому поводу Плеханов:
Сегодня… был у меня Колчак. Он мне очень понравился. Видно, что в своей области молодец. Храбр, энергичен, не глуп. В первые же дни революции стал на ее сторону и сумел сохранить порядок в Черноморском флоте и поладить с матросами. Но в политике он, видимо, совсем неповинен. Прямо в смущение привел меня своей развязной беззаботностью. Вошел бодро, по-военному и вдруг говорит: – Счел долгом представиться Вам как старейшему представителю партии социалистов-революционеров… Это я-то социалист-революционер? Я попробовал внести поправку… Однако Колчак, не умолкая, отчеканил: – …Представителю социалистов-революционеров. Я – моряк, партийными программами не интересуюсь. Знаю, что у нас во флоте, среди матросов, есть две партии: социалистов-революционеров и социал-демократов. Видел их прокламации. В чем разница – не разбираюсь, но предпочитаю социалистов-революционеров, так как они – патриоты. Социал-демократы же не любят Отечества, и, кроме того, среди них очень много жидов…
Я впал в полное недоумение после такого приветствия и с самою любезною кротостью постарался вывести своего собеседника из заблуждения. Сказал ему, что я – не только не социалист-революционер, но даже известен как противник этой партии, сломавший немало копий в идейной борьбе с нею… Сказал, что принадлежу именно к не любимой им социал-демократии и, несмотря на это, – не жид, а русский дворянин и очень люблю Отечество! Колчак нисколько не смутился. Посмотрел на меня с любопытством, пробормотал что-то вроде: ну это не важно, – и начал рассказывать живо, интересно и умно о Черноморском флоте, об его состоянии и боевых задачах. Очень хорошо рассказывал. Наверное, дельный адмирал. Только уж очень слаб в политике…
