Я нажал коленом на сигнал и, послав к черту все правила, обогнал маленький «Ситроэн», грузовик и еще две кряхтевшие на подъеме машины, которых раньше не заметил. Мчавшаяся с горы автоцистерна заставила меня вернуться в правый ряд, но затем я снова вышел на левую сторону и с ходу обошел целую вереницу машин, послушно тащившихся за грузовиком. На вершину холма я выскочил первым. Ни одного жандарма. Я быстро свернул на правую сторону шоссе.

До чего же меня раздражал этот тип с его таинственной молчаливостью! Я был зол на самого себя за то, что связался со столь неприятным пассажиром: он, чего доброго, еще испортит мне всю поездку. Злился я и на Бернадетту. Это она позвонила мне днем в редакцию газеты: «Ты, кажется, собираешься сегодня вечером в Шампаньоль?.. Не мог бы ты захватить с собою одного приятеля?..» В услугах такого рода обычно не отказывают, и мы условились встретиться в половине шестого на террасе кафе «Пти Пари».

Встреча Людовика XV и прибывшей из Польши Марии Лещинской была в свое время отмечена сооружением обелиска на месте столь счастливого происшествия. Очаровательная аристократическая манера отмечать выдающиеся события белым камнем! Обелиск по-прежнему стоит здесь, нелепо возвышаясь на краю дороги. Я приветствовал его на ходу торжественно-долгим гудком. Так я обычно приношу дань уважения истории и любви. Но если уж говорить начистоту, то я просто обожаю давать гудки. И готов воспользоваться для этой цели любым предлогом.

Я охотно побеседовал бы обо всем этом с моим спутником, если бы он соизволил проявить хоть малейший интерес ко мне. Но нет! Он по-прежнему сидел невозмутимо, крепко обхватив руками сумку и пристально глядя на убегающую вдаль линию дороги, постепенно погружавшуюся во мрак.

Когда Бернадетта мне позвонила, я решил, что она действительно имеет в виду кого-то из своих, одного из тех ребят, какие работают в киностудиях. Если этим парням поручают доставить три катушки пленки, они обычно требуют, чтобы им оплатили проезд по железной дороге до Шампаньоля, да еще в первом классе, и вдобавок чтобы за ними прислали на вокзал машину. Поэтому я был немного удивлен, застав ее в обществе этого молчаливого человека в белой рубашке.

Они ждали меня в кафе, но не на террасе, как мы условились с Бернадеттой, а в самом дальнем углу зала, между стойкой и дверью, ведущей в туалет. Она сидела на диванчике лицом к входной двери, а он на табуретке спиной к посетителям.

На прямом отрезке дороги я увидел в зеркале небольшую низкую машину, шедшую далеко позади нас на большой скорости. Она, очевидно, выехала на шоссе из Монтеро у Пти-Фруассар, ибо, насколько мне помнилось, я ее не обгонял. Я замедлил код и дал ей приблизиться.

Это была спортивная «Симка» зеленого цвета; за рулем сидел какой-то молодой болван, вообразивший себя гонщиком. Что ж, можно будет позабавиться. Я сбавил газ и прижался к правой обочине.

Он приблизился, непрерывно сигналя. Он был в кожаном шлеме и куртке. Рядом с ним сидела молоденькая девица с повязанной вокруг головы косынкой. Они делали километров 120–130. Я постепенно увеличивал скорость, а когда они оказались рядом, до отказа нажал на педаль газа. Моя машина рванулась вперед, и мы бок о бок помчались по прямому шоссе.

Впереди нас, примерно в пятистах метрах, шел огромный грузовик: столкновение с ним означало верную гибель. Хозяин «Симки» отчаянно гудел, но все-таки не уступал.

Пока я включал четвертую передачу, он успел обогнать меня на несколько метров и торжествовал победу. Но он выжал из своей машины все, что можно: с каждой секундой я выдвигался вперед и, наконец, выскочил прямо перед ним, как раз вовремя, чтобы обойти грузовик.

Мы счастливо отделались, потому что шедший навстречу небольшой «Рено» тут же заставил меня свернуть в сторону под самым носом у огромной машины. Ее водитель бросил мне вслед яркий сноп света, отразившийся в зеркале моей машины и на мгновение вполне заслуженно ослепивший меня; и вот уже далеко позади раздался резкий скрип тормозов маленькой «Симки». От такого торможения можно слететь в кювет! Юнец, надо полагать, побелел от страха и ярости. Я снова перешел на нормальную скорость.

Не успел я войти в «Пти Пари», как Бернадетта поднялась с места.

— А вот и Жорж, — громко произнесла она и, насколько я помню, даже не сочла нужным представить нас друг другу.

Он тоже встал, и нам пришлось обменяться рукопожатием. Да, мы пожали друг другу руку, это я хорошо помню.

Он был молод, выше меня ростом. Смуглая кожа, большие черные глаза, маленькие усики, подстриженные треугольником. Но мое внимание сразу же привлек глубокий лиловый шрам, пересекавший его лоб над правым глазом. К чему скрывать? С первого взгляда он произвел на меня самое мрачное впечатление.

— Это вас мне предстоит захватить с собой? — спросил я без всяких церемоний. — Ну что ж, поторапливайтесь. Машина ждет.

И, чтобы выразить свое недовольство, добавил, обращаясь к Бернадетте:

— Я ведь ясно сказал тебе, чтоб вы ждали меня на террасе.

Мы пересекли Ионну и ехали вдоль ее правого берега по чудесной широкой долине. Великолепные итальянские тополя выстроились почетным эскортом вдоль французской реки. Последние лучи заката еще золотили верхушки исполинских деревьев, но прибрежные луга уже тонули во мраке. Серая линия шоссе, точно следовавшая пологому изгибу долины, с каждой минутой, казалось, все больше светлела. На некоторых машинах уже горели задние фонари.

— Скоро будем в Сансе! — крикнул я, стараясь перекрыть шум ветра.

— Это далеко от Парижа?

— Сто двенадцать километров. Неплохая скорость. Выпьем там по стаканчику.

Я старался быть любезным. За столиком в кафе, думал я, мой пассажир станет наконец разговорчивее. Кроме того, мне все еще было неловко из-за резкости, которую я допустил в «Пти Пари». Там я отказался от его предложения выпить что-нибудь, и он, видя, как я тороплюсь, поспешно сунул деньги под стоявшую на столе пепельницу. Плащ он перебросил через руку, в которой держал дорожную сумку.

— Это все ваши вещи? Великолепно! — одобрительно заметил я, и мы, следуя друг за другом, прошли через зал и терассу кафе.

Бернадетта проводила нас до самой машины. Она сама открыла и потом закрыла дверцу с той стороны, где уселся ее приятель; помню, когда он уже сидел в машине, а я запускал мотор, она несколько раз повторила, по-мужски положив руку ему на плечо:

— Итак, счастливого пути! Счастливого пути!

Когда я вспоминаю об этом теперь, мне все кажется, что уже в тот момент я почувствовал в их словах, жестах и взглядах какую-то тайну.

Мотор заработал, машина медленно тронулась с места, и я помахал на прощание Бернадетте рукой. Мне не терпелось поскорее выбраться из Парижа, чтобы избежать большого скопления машин, образующегося к шести часам вечера на внешнем кольце бульваров.

Возле собора Сент-Этьен в Сансе имеется превосходная стоянка. Обширная площадь с фонтаном в центре, симметрично расположенные места для машин, разгороженные барьерчиками, широкие проходы между рядами — словом, все оборудовано так, что поневоле привлекает проезжего автомобилиста. Я лично никогда не упускаю случая там остановиться, причем делаю это тем более охотно, что расположенные по краям площади многочисленные кафе дают путешественнику возможность, сидя за столиком, не терять из виду свою машину.

В воздухе посвежело, нам стало холодно. Когда мчишься навстречу ветру, начинает казаться, что холод проникает куда-то внутрь, глаза слезятся, волосы взъерошены, пальцы закоченели и словно примерзли к рулю.

— Вот и Санс! Остановка с закуской! — крикнул я весело и выключил мотор.

Я выпрыгнул из машины и с удовольствием разминал ноги; он вышел не спеша, оставив на сиденье плащ, но захватил с собой сумку. Потом настороженно огляделся вокруг.