– Ох! – выдохнула Марина. – Мне жаль. Я не знала. Но эту историю хорошо помню. Вот, значит, оно как. А это дело тогда очень быстро замяли. Даже в местной газете не было ни одной заметки.

– Именно. Замяли. Восемь человек погибло. Хоронили в закрытых гробах на местном погосте. Никому не разрешили перевозить тела́ в город. Никто из родных толком даже не знал, кто именно из рабочих в каком гробу. Приехал экскаватор, выкопал траншею – там их в рядок и захоронили. И плиту общую установили с именами погибших. Лазов Константин Андреевич – это отец мой. Когда Союз развалился, можно было бы добиться перезахоронения, но кто же разберёт кто есть кто в этой траншее. Родственники посовещались и решили не тревожить прах. Да и привыкли уже в Подковы приезжать, чтобы своих помянуть. Оставили всё как есть. Я подрос. Поступил на юридический. И чем больше думал об этом оползне, тем больше сомневался в его существовании. Сколько раз бродил по заброшенному карьеру. Осматривал местность. У знающих людей расспрашивал, что да как устроено в подобных работах. И понимал, что в этом деле ничего не состыкуется. Непосредственных свидетелей тех событий нигде не сыскалось. А косвенные… Сама знаешь – чего только не напридумывают. Мама у меня после гибели отца слегла с раком. Растаяла как снежинка. Похоронил её. Доучился. И следователем в городской отдел пошёл. А потом подвернулась возможность приехать непосредственно сюда и на месте заняться поисками недостающих фактов.

– Понятно, – сказала Марина. – Тогда всё это объяснимо. Прости, что раскритиковала тебя, не узнав прежде твоих мотивов.

– Да ничего. Я к критике человек привычный.

– И как? Нашёл новые факты?

– До сегодняшнего дня не было никаких особых зацепок. Но этот депозитарий… Думаю, это потерянное звено в деле о событиях на карьере. Когда установим, что это за человек в подвале и что означает его внезапный визит на почту… В общем, не зря я здесь оказался. Дождался своего часа. Только вот ещё о чём я хочу у тебя спросить…

– О чём?

– Утром ты ничего мне не сказала о пальце. А не заметить ты его никак не могла. Штука, согласись, не из обыденных.

Марина чуть заметно вздрогнула и опустила глаза.

– Не молчи. Я знаю, ты что-то недоговариваешь.

– Я, Лёш, за тем, в общем-то, и пришла.

– Рассказать о пальце?

– Места себе не нахожу. Прямо с самого сегодняшнего утра. Испугалась я. Не знала, что делать.

– Да говори уже.

Марина тяжело вздохнула.

– Ладно. Но только тебе. Если следователь из города допрашивать станет, я ничего ему о пальце не расскажу. Как хочешь. Хоть убей. Скажу только, что видела, как этот мужик прикладывал этот палец к панели возле окошка. Видимо, система такая хитрая, ячейку нужную доставляет только по отпечатку. Это я понимаю. Вот и скажу, что видела. А другую часть истории опущу. Она данного случая не касается.

– Какую историю?

– Долгую историю. Она с мамой моей связана. И с моей юностью.

– Ты уж на счёт следователя как хочешь, а я должен знать. Я думаю, что этот случай вообще спустят на тормозах. Всерьёз его в городе никто не воспринял.

– В общем, когда стряслась вся эта история на карьере, мама моя, Ксения, тоже убиралась на почте. У нас это, выходит, семейное. Тогда там в отделении что-то произошло, инцидент какой-то. То ли грабануть хотели, то ли сумасшедший какой-то требовал в Америку позвонить. Понаехало из города начальство милицейское. Больше-то, я полагаю, из-за карьера, но так уж совпало. Даже военные с автоматами были. Дня два шастали по деревне, будто чего вынюхивали. Но исчезли потом так же внезапно, как и появились. Слухи ходили разные, верить им, сам понимаешь, никак нельзя. Мама непосредственным свидетелем оказалась. Мне ничего, разумеется, не рассказывала. Но сильно после этого случая изменилась. Сама не своя стала. Пугливая. Меня в школу в Новое каждый день провожала до самого класса, а потом встречать приходила. Гулять по вечерам запретила. А мы с друзьями до поздна любили засиживаться в бытовке, которая осталась после рабочих в карьере. Ни на какие истерики мои внимания не обращала. Кремень. Тогда-то я с горя на еду налегать и стала. Я ведь толстой-то в юности не была. Жалко, фотографий никаких не осталось. Стройняшка я была, все пацаны в классе влюблены были. Особенно Олег. Настырный такой. Неприятный тип. Так-то. А потом… Как-то, рыская в морозилке что бы такого умять, наткнулась я на предмет, завёрнутый в три пакета. Развернула – и чуть в обморок не упала. Вот тот самый палец и был в пакетах. Я-то сразу его сегодня узнала. Коленки-то у меня и подкосились, еле в руки себя взяла. Короче, я маме ничего тогда не сказала. А потом палец из морозилки пропал. Как раз после того, как мама съездила в областной центр по какому-то очень важному делу. Так она мне сказала. Да какое у неё там важное дело могло быть? Никакого. Темнила она что-то. Но, по крайней мере, поспокойнее сделалась. Ходила по дому и сама про себя улыбалась, как ненормальная. А то, бывало, копошится на огороде – да как что-нибудь запоёт. Предвкушала чего-то. В общем, не суть. Палец-то этот я позже в погребке снова нашла. Только он уже в банке двухлитровой плавал. Заспиртованный. Вот так. Мамка два раза в год уезжала всё по тем же делам в область. Ни словом так и не обмолвилась о причинах. Лет семь ездила. Пока не заболела и не померла. А сегодня утром, как от тебя-то пришла, чтобы переодеться и на работу пойти, я в погреб спустилась. Достать оттуда что-то хотела. Я про палец-то к этому времени уж и думать забыла. Других проблем выше крыши. Залезаю и чувствую – спиртом воняет. Включила свет – а по всему полу осколки. Банка каким-то образом разбилась. А пальца нигде нет. Подумала, может, крысы банку уронили, а палец утащили. Вечером, думаю, ещё поищу. А не найду, так оно и к лучшему. А оно вон как получилось в итоге. Знать, мужик этот в доме у меня успел с утра побывать. Иначе откуда у него палец? А это тот самый, даже не сомневайся. Он точно знал, где искать. Думаю, к нему мамка моя и ездила столько времени. А по-другому как объяснить? Замышляли они что-то. Но маме не судьба вышла. Да и упаси господи, если бы она этого сумасшедшего дождалась. И хорошо, что я у тебя задержалась, а иначе, если бы он меня в доме застал, не знаю, что бы со мной тогда было.

Марина снова перекрестилась и поцеловала серебряный крестик, висевший у неё на шее.

История хоть и была рассказана довольно сумбурно, но всё же многое проясняла. Во-первых, сегодняшний инцидент оказался напрямую связан со случаем, произошедшим на почте в прошлом. А тот случай, в свою очередь, имел непосредственное отношение к событиям на карьере. Это очевидно. Следовало искать человека, которому принадлежал палец, и в первую очередь нужно установить личность самоубийцы. И эти японские часы… Всё дело ведь в них. Кому они принадлежали? Что они значили? Почему их кто-то хранил в депозитарии, а не в другом месте? И почему за ними пришли только спустя целых двенадцать лет? Ели мне удастся ответить на все эти вопросы, то я точно смогу узнать, что на самом деле случилось в карьере. Может, оно даже и хорошо, что Марина рассказала эту историю мне, а не следователю. Если события далёких лет до сих пор держались в секрете, значит, по-прежнему кому-то важно, чтобы так оно всё и оставалось. И потому чем меньше людей знают об этом, тем легче мне будет докопаться в конце концов до истины. Возможно, я и преувеличивал значение всех этих событий, и не существовало за ними никакой тайны. Может быть, парочка сумасшедших не поделили между собой обыкновенную безделушку, а по времени это совпало с оползнем на карьере. А то, что военные и суета… Так это понятно. В те времена страна начинала трещать по швам, все силовые ведомства работали на пределе, и во всём им мерещились предательство, диверсии и шпионы.

– Я смотрю, – прервала затянувшуюся паузу Марина, – вы уже котлеты мои с Пиратом умяли. А я тут кой-чего пожрать ещё принесла.

Она откинула тряпку с корзины и достала оттуда термос и два здоровенных пирога.