Он прибавил шагу, мягко скользя меж заснеженных деревьев, срывая на бегу подмороженные кисловато-горькие рубиновые кисти калины, и заталкивая их себе в рот. Почему-то именно это простое и обычное действие привело его душу к некоему равновесию. И он, усмехнувшись, громко проговорил, обращаясь то ли к самому себе, то ли к притихшему лесу:
– Все будет хорошо…
Подходя к дому бабы Феши, Глеб сбавил скорость. Что-то его насторожило, что-то было не так. Обычно бабушка уже встречала его на крыльце, чувствуя приближение внука. А сейчас дом стоял тихий, будто покинутый своей хозяйкой. У Глеба ёкнуло сердце. Неужто с незнакомкой случилось самое страшное, и она не выжила. От этой мысли у него внутри все похолодело. Это чувство было каким-то странным, почти нереальным. Ведь он не знал эту девушку совсем, для него она была чужой. Так откуда тогда взялась эта холодящая душу и сжимающая сердце тоска? Скинув лыжи, он быстро взбежал на крыльцо, отворил дверь и, предчувствуя самое нехорошее, влетел в дом с криком:
– Ба…!!! Ты здесь?
Тишина. Только кот Фома вылез из-за печки и приветствовал Глеба коротким мяуканьем. Быстрым шагом, не разуваясь (что было небывалым в доме бабушки), он прошел в спальню, где на кровати оставил незнакомку. Кровать стояла пустой, аккуратно заправленной лоскутным покрывалом. На старом венском стуле лежала старая большая доха. Ни следа пребывания девушки, как и хозяйки дома. Куда же они все подевались-то?! Не могла же раненая сама уйти!! А бабуля? Он вышел на крыльцо и только тогда заметил отсутствие бабушкиных лыж, и ведущую к лесу, уже чуть припорошенную снегом лыжню. Неужто они вернулись на гору?
Не раздумывая особенно долго, он положил свою ношу в угол сеней, а сам, опять встав на лыжи, решительно отправился по едва заметному следу. Но не успел он отойти далеко, как услышал характерный хруст снега под чьими-то лыжами и тихие голоса. Сердце у него учащенно забилось, и он ощутил себя маленьким мальчиком, который на утро нового года заглядывал под елку, ожидая неведомого чуда. Глеб остановился, дожидаясь, когда лыжницы выйдут к нему из леса. Но к его удивлению, на небольшую прогалину, в буквальном смысле этого слова, выпорхнула та самая незнакомка, которую он уже считал чуть ли не умершей. Причем, девушка была без лыж, но при этом, не утопала в снегу, а плавным шагом будто скользила по его поверхности! Это было настолько удивительное зрелище, что он совершенно позабыл о своих недавних страхах, и стоял, глядя широко распахнутыми глазами на незнакомку. При этом, он не мог не обратить внимания, что девушка была очень красива. Разрумянившись на морозе, ее личико сияло каким-то небывалым светом. Серые глаза лучились, словно внутри них сияли звезды. Черные брови были слегка нахмурены, а розовые губы плотно сжаты. Толстая, в руку толщиной коса была переброшена вперед, спускаясь золотистой змеей ниже пояса. Она могла бы показаться совсем молоденькой, почти девочкой, если бы не какая-то скорбная складка озабоченности возле рта, да сурово нахмуренные брови. Ну и конечно, натренированное гибкое тело, и повадки бывалого воина. Все ее четкие, и в то же время, плавные движения и хорошо скоординированные и рассчитанные жесты выдавали в ней опытного бойца Такие вещи Глеб видел сразу. Чувствовалось, что это, на первый взгляд, хрупкое создание, было очень опасным противником в бою.
Она первая заметила Глеба, и ее рука потянулась к боевому топорику, заткнутому за пояс. Глаза слегка сощурились, будто у дикой кошки, приготовившейся к прыжку. Глеб замер, не смея пошевелиться, чтобы не спровоцировать незнакомку на активные действия. Он почти физически ощутил опасность, исходящую от нее волнами. Вслед за девушкой показалась баба Феша. Она мгновенно оценила ситуацию, и проговорила, решительно положив свою руку на плечо незнакомки:
– Спокойно, Варна… Это мой внук, Глеб. Он помогал мне вытащить тебя раненую с горы.
Девушка, которую бабушка назвала диковинным именем Варна, слегка расслабилась. Пальцы разжались на древке топорика, но взгляд по-прежнему оставался таким же напряженным и недоверчивым. Словно она даже теперь не до конца доверяла Глебу. А баба Феша, обошла Варну, и приблизилась к внуку.
– Глебушка, я не ждала тебя так рано… Али случилось чего?
Глеб, наконец, оторвал взгляд от юной воительницы и ответил бабушке:
– Пока ничего страшного не случилось. Но мне нужно тебе кое-что рассказать. Да и совет твой нужен в одном деле.
Баба Феша, слегка успокоившись, кивнула головой.
– Ну что ж… Пойдемте в дом. Чего на морозе разговоры разговаривать. – И со значением посмотрела на Варну.
Та коротко кивнула, и осторожно обойдя Глеба по широкой дуге, направилась своей невероятной скользящей походкой к дому. Глеб с удивлением заметил, что она почти не оставляет следов на снегу, так, только одни легкие, едва заметные касания, будто здесь не человек прошел, а маленький легкий зверек прошмыгнул. Он про себя усмехнулся. Чувствовалось, что он станет свидетелем еще множества удивительных вещей, исходящих от этой таинственной незнакомки со странным именем Варна.
Придя домой, баба Феша первым делом принялась хлопотать, собирая на стол, Варна кинулась ей помогать. Глеб с удовольствием заметил, что девушка ловка не только с боевым топориком, но и в роли хозяйки у печи. Она сновала от плиты к столу и обратно, изредка косясь на Глеба. Чувствовалось, что ей хотелось его рассмотреть получше, но, наверное, в тех местах и в том времени, откуда она явилась, это считалось неприличным. И поэтому, когда он иногда ловил ее взгляды, она тут же опускала глаза и заливалась румянцем, что шло ей необыкновенно.
Наконец, с трапезой было покончено, на столе оставались только чашки с чаем, да небольшая плошка с медом. Глеб поднялся из-за стола, и принес из сеней свою палку. Развернул старые газеты и, скомкав их, кинул к печке, пойдут для растопки. А вот кусок ветки положил на лавку, и обратился к бабушке:
– Вот, ба, погляди, какую штуку мне сегодня утром, ни свет, ни заря, Ёшка приволок… – И рассказал историю, услышанную от охотника.
Баба Феша склонилась над лавкой, рассматривая палку. Вид при этом имела весьма озадаченный.
– А ну-ка, девонька, глянь-ка на это…
Варна легко поднялась со скамьи, и подошла к женщине. Затем взяла палку в руки и принялась ее внимательно рассматривать, а баба Феша задумчиво проговорила:
– Ну и загадку ты нам загадал, Глебушка… Я бы могла сказать, что отметины эти волот12 оставил, да нету в наше время волотов, сгинули они давным-давно, только одни скелеты и остались от них, да и те в запретных местах захоронены. К тому же, почто у него нужда возникла дерево грызть? Волоты – они разумные, да и добрые были. Не дятлы, чай, ветки долбить. Так мне мой дед рассказывал, а ему его дед говорил.
Потом посмотрела на Варну, все еще державшую палку в руках.
– Ну а ты чего скажешь, девонька?
Девушка, хмуро глядя на палку, медленно проговорила.
– Это не волот… Права ты, матушка Феодосья. Волоты – они все равно, что мы с вами. Слыхом не слыхала, чтобы они палки грызли. Если только… – И она с испугом посмотрела на бабу Фешу.
Женщина замерла, ожидая, что девушка скажет дальше, но та замолчала, а потом тихо, словно сама себе проговорила:
– Но этого же не может быть…
В доме повисла тишина. Слышно было только как за печкой возится Фома. Баба Феша с Глебом во все глаза смотрели на Варну, ожидая от нее разъяснения последней загадочной фразы. Но девушка, опустив голову, будто совсем не замечая их повышенного внимания, углубилась в свои мысли, а может воспоминания. Баба Феша решила дать ей немного времени, не желая вынуждать ее рассказывать того, что, возможно, она говорить и не собиралась. Просто обратилась к внуку:
– Глебушка, а чего это у нас тут вертолет разлетался? Случилось чего? Или может какая комиссия пожаловала?
Глеб, с трудом оторвав взгляд от гостьи, проговорил с легкой ноткой досады:
