– Они боятся, – объяснила Хофман, – никто еще не проходил через эту процедуру успешно. Лекари и сейчас не спешат давать какие-либо прогнозы. Советы не хотят рисковать. Вы, амнистированные, в последнее время стали слишком заметными фигурами, и потерять кого-либо из вас в самый разгар нашей работы было бы весьма плачевно.

Они боятся… Знали бы вы, как боюсь я. Может, мы и важные фигуры, но вполне заменимые. Почему бы им не попытать счастья? Постепенно моя идея стала казаться мне слишком безрассудной. Я не хочу умирать. А еще я вдруг поняла, что не хочу расставаться с этими тремя полосками на руке. Как странно, раньше я ненавидела их, а теперь одна мысль о том, что я могу их лишиться, оставляет за собой ноющее чувство уязвимости. Смешно.

– И другие амнистированные, – продолжала Хофман, – должно быть, теперь они ненавидят тебя.

Я ничего не ответила. Скорее всего, так и есть. Я завела их в тупик, и если Советы решат провести эксперимент, я стану ответственной и за другие жизни. Как страшно, что мне практически наплевать. Судьба людей, которых я не знаю, совершенно не трогает меня.

Я не была такой. Мне всегда казалось, что я добрый и сочувствующий человек. Духи Пустоши, что же происходит? Даже не знаю теперь, что я сама за человек.

С Хофман мы больше не разговаривали, и нам оставалось только ждать.

– Алиса, как я рада тебя видеть! – веселый голос Рахель прозвучал чуть громче обычного, и с разных сторон понеслось недовольное шиканье. Ее глаза весело загорелись: – Ты по делу к нам или просто в гости?

– Я бы с удовольствием ходила к вам в гости, но боюсь, что Ворон в таком случае привяжет меня к цепи. Но я всегда рада просто увидеться.

Азриэль насмешливо фыркнул, за что получил от сестры пинок в ногу и суровый укоризненный взгляд.

– Не обращай на него внимания, он вечно не в духе.

– Мне просто смешно от ее слов, – он скорчил недовольную гримасу, – что за лицемерие! Она пришла узнать, выполнил ли я ее просьбу. Она появляется, только когда ей что-нибудь нужно!

Я не ожидала, что его слова так обидят меня. Внутри все задрожало, я закусила губу, а потом тихо произнесла:

– Да, Азриэль, ты прав. – Парень никак не отреагировал, а вот Рахель попыталась мне возразить. Я жестом остановила ее и продолжила: – Мне всегда что-нибудь нужно, какая-то помощь, которую я могу получить только от вас. Но это не значит, что я прихожу только за этим. Вы – единственные люди во всем этом проклятом Городе, которым я могу доверять и которые дороги мне. И если бы я не боялась вызвать подозрения и навлечь на вас неприятности, то приходила бы каждый день распивать чаи и весело болтать. Я никогда не упоминаю вас в разговорах, стараюсь делать вид, что вспоминаю о вашем существовании, только когда меня посылают с очередным запросом. Если бы я всего лишь пользовалась вами, то не стала бы так стараться. Так что не смей говорить мне таких слов! – мои щеки горели.

Когда я выпалила все это, меня вдруг охватил страх. Что если я недостаточно хорошо скрываюсь и могу случайно подставить их? А что… что если мне не стоит им доверять? Я засомневалась лишь на мгновение, но этого было достаточно, чтобы внутри зародились неприятное чувство одиночества. Если они выдадут меня Ранко… если он снова заберет меня… Я поняла, что судорожно цепляюсь за подлокотники и почти не дышу. Ненавижу его! Он рушит все, даже не находясь рядом. Я поднялась, мне хотелось поскорее уйти и спрятаться в своей комнате.

– Лиса, постой, – Рахель схватила меня за руку и усадила обратно. – Тебе плохо? Ты побледнела…

– Ничего, – с трудом выдавила я. – Это пройдет.

Вот только не хватало мне их жалости. Я уже чувствовала, как к горлу подступает ком.

– Мы ни в чем тебя не обвиняем, – мягко продолжала девушка, – мы сами решили тебе помогать. Не надо лишать нас… и конкретно меня, Азриэль, – она сверкнула глазами в его сторону, – права делать этот выбор. Благо, в этой стране его еще не везде отменили. Больше не будем возвращаться к этому разговору, вам обоим это понятно? И… Лис, ты можешь доверять нам. Не бойся, мы тебя не сдадим.

Не знаю, как она догадалась о моих чувствах. Иногда она проявляла удивительную проницательность. Во мне одновременно вспыхнули два чувства: благодарность и тоска. Взгляд Рахель напомнил мне Вэнди. Она тоже умела смотреть почти с материнской нежностью.

– Договорились, – улыбнулась я, понимая, что на этот раз моя паническая атака исчезла сама собой. Я глубоко вдохнула. – Спасибо! Но мне пора, Ворон уже два раза смотрел в нашу сторону.

– Подожди, – Азриэль посмотрел на меня все с тем же недовольным выражением, но его голос уже звучал мягче: – Здесь все, что я смог найти по поводу амнистированных, не знаю, насколько это тебе поможет. Информации было мало, ОБ умеет избавляться от историй.

Он протянул мне документы. На первом листе значилось: «Программа выступлений на пятнадцатое число». Я удивленно подняла глаза.

– Это для маскировки, – нахмурившись, объяснил он, – не пойдешь же ты, демонстрируя фотографии изгнанников!

Я улыбнулась, с ног до головы меня обдало теплой волной:

– Спасибо, Азриэль.

Он как будто смутился и только сухо кивнул. Но, когда я снова попрощалась и собиралась уйти, вдруг добавил:

– Метка… Это было очень смело с твоей стороны. Я не ожидал, – и снова отвернулся к монитору.

Смело… лишь бы не глупо. Но как бы то ни было, слова Азриэля придали мне невероятную уверенность в себе. Если хоть кто-то считает, что я поступаю смело, значит, еще не все потеряно.

Я приглушила свет в комнате. Уже поздно, нехорошо, если его заметят. На кровати лежало семь фотографий, лица, изображенные на них, были мне давно знакомы через экран, но сейчас я смотрела на них по-новому.

Семь изгнанников, семь заблудших овечек, которые решили вернуться в Города. Я была восьмой, только три Объединения остались без амнистированных, но в скором времени и это могло измениться. Догадка, которая пришла мне в голову, оказалась настолько логичной, но такой ошеломляющей, что я не сразу поверила самой себе и решила просмотреть все досье еще раз. А потом снова. И снова. Но каждый раз я только убеждалась в своей правоте.

Первые два изгнанника вернулись в Объединения до меня, и я вспомнила, как о них упоминал Трой.

1. Марк Лейн, тридцать лет, вернулся в восьмое Объединение. Работал лекарем. Был изгнан за то, что отпустил двух раненых Теней, пока те находились на лечении. Пожалел, так же, как и я. Прожил в Пустоши три года. Что произошло с ним за это время и почему он вернулся, не знал никто. Кроме верхушки ОБ и первого советника, конечно. Но у Марка выявили сильное психическое расстройство, его состояние до сих пор считалось нестабильным, и потому он реже всех выступал на публике. Мне было жаль этого мужчину, и я даже боялась подумать о том, что могло привести его в подобное состояние. Он казался человеком, которому можно довериться, но его болезнь вызывала тревогу. Захочет ли он помогать мне, да и сможет ли? Это оставалось под вопросом.

2. Наташа Лебовски, девятнадцать лет, вернулась в одиннадцатое Объединение. Собиралась стать ша, как и моя сестра. Была изгнана за вражескую пропаганду во время стажировки в школе. Как написано в досье – «преподавала историю в опасном ключе» и «призывала поменять отношение к изгнанникам». Это мне было известно из ее выступлений, и я поражалась: как девушка осмелилась на подобное? Она не могла не знать, что дети расскажут о странностях своей ша взрослым. Но потом я отыскала в записях кое-что еще, одну короткую фразу, которая многое прояснила: «Находилась на учете в ОБ, так как состояла в любовных отношениях с Н***, изгнанным двумя месяцами ранее». Я не удержалась от смешка – она ушла за своим возлюбленным нарочно, но вот только в чем провинился он? Девушка прожила в Пустоши чуть больше года, но вернулась одна. Когда я смотрела ее выступления, меня одолевали странные чувства: она казалась воинственной и очень искренней в своих словах, а еще в ее глазах читалась ненависть. Вот только к кому: рейтам или Советам? И снова под вопросом.