О, он явно решил отойти от графика намеков на отношения. Слишком часто стал упоминать об этом.

И с чего он вообще решил, что море и пляж повлияют на мои к нему чувства?

– У меня не ледышка в груди, Максим, там нечего топить, – смеюсь, а на самом деле грущу немного. Там не ледышка, там, наверное, камень уже непробиваемый.

– В любом случае, я думаю, поездкой мы останемся довольны.

Он рад слишком сильно, я уже предчувствую миллион намеков, разговоров и прочего в эти два месяца. Боже… Все-таки жаль, что нельзя отказаться.

– Я еду туда работать, Максим, – говорю и ухожу чуть вперед, заканчивая разговор. Я не хочу слушать то, как он собирается добиваться меня в этой поездке. Наверное, я недостаточно холодно и грубо каждый раз говорю ему «нет».

Сережа

Два года спустя после первых событий

Телефон звонит в кармане уже третий раз, но трубку взять мне пока неудобно. Я лежу в довольно кривой позе на кушетке тату-мастера, который добивает мне татуху на ребрах, уходящую на бок и поясницу.

Надеюсь, мне звонит не тренер с желанием убить меня за что-то, остальное переживу. На тренировке утром я был, вечернюю отменили сегодня. У нас выезд послезавтра на несколько дней, тренер нас бережет перед этим, чтобы мы не сломались перед важными играми.

А тут игра реально важная. Сезон закрываем, финал, за первое место бороться будем. Потом сборы два месяца, неделька отдыха и в новый сезон с новыми силами.

Когда телефон звонит в пятый раз, мастер сам достает его из кармана и протягивает мне, видимо, тоже устав слушать противный звук стандартной мелодии.

Коваль. Что стряслось-то?

– Коваль, если никто не умер, то какого хрена?

– Ты где? – ворчит недовольно. – Я звоню тебе полчаса!

– Татуху я бью, что случилось?

– На тебе живого места нет уже, Серый, завязывай, – говорит Тоха. Они все так в команде говорят, я привык уже. – Короче, надо в комплекс подъехать вечером, Палыч всех велел собрать, там что-то с выездом обсудить надо.

– И из-за этого ты трезвонил? Серьезно?

– Тренер сказал, кто не явится – яйца оторвет. Если тебе твои не дороги…

– Ладно, – сдаюсь. – Спасибо. Я буду.

Если тренер сказал, что оторвет, то сомневаться не стоит – оторвет. Поэтому лучше и правда явиться, даже если он хочет напомнить, что выезжать нам в восемь утра.

– Минут двадцать – и готово, – говорит мастер. Мы с ним давно знакомы. Все рисунки на теле – его рук дело. Меня торкнуло что-то пару лет назад, решил сделать одну себе. А дальше все как в тумане. Тату, спортзал, пара пирсингов, и старые знакомые меня перестали узнавать.

Это все мужики из команды виноваты. Когда Алена уехала, все уши прожужжали, что я ребенок, что стеснительный, что наглее надо быть и все остальное. Но стать наглее с моей прошлой внешностью – это из разряда фантастики. А сейчас вроде справляюсь. По стопам пошел, так сказать, сокомандников.

В комплекс приезжаю вовремя, собираемся всей командой в холле и ждем тренера. Обычно такие сборы он просто так не делает, значит, на самом деле важное что-то.

Он приходит минут через семь и сразу начинает вещать.

Рассказывает о времени выезда, как детям малым, потом о предстоящих сборах, потом о том, что финал всегда травмоопасен и нужно быть аккуратнее, а потом о том, что Машка, медсестра наша, короной заболела и с нами на выезд ехать некому из врачей. Главный наш давно не появляется, он болеет серьезно, за старшую Машка была. А тут все, никого не осталось.

– Поэтому постарайтесь не травмироваться, – финалит Палыч. – Врач соперника – тоже соперник. Нужно помнить и это тоже.

М-да… так себе повесточка на самом деле. Без врача ехать даже стремно как-то. На чужих надеяться не вариант, у них всегда будут свои в приоритете, а не мы.

– Меня все услышали? Берем пример с Булгакова и играем аккуратно. Задавим их профессионализмом, а не драками.

Тренер всегда меня в пример ставит, как самого неконфликтного игрока. Я, кажется, единственный, кто на льду еще ни с кем не дрался. Да повода не было, если честно. Я вообще драться не особо люблю, мне привычнее разговорами все решать.

– Да «Титан» играет как медведи разъяренные, ломают всех подряд!

– Значит, не ломайтесь.

Минут десять еще обсуждаем предстоящую поездку и расходимся по домам. Сегодня все-таки без второй тренировки, поэтому освобождаемся рано. Захожу в магазин и покупаю для ба ее любимую шоколадку. Обычно я поздно прихожу, она спит уже, а сегодня вот повод есть порадовать ее.

– Ба, я дома! – кричу с порога. Я живу с бабушкой сколько себя помню. Трагичной истории нет: папа бросил маму, а мама в погоне за новой жизнью бросила меня. Банальщина. Ба вообще в деревне жила, и я, когда в «Феникс» перешел, самостоятельно жить стал. Но она болеть начала, сердце, нервы, и я ее долгими спорами и уговорами к себе забрал. Она одна у меня, а я у нее, должен быть рядом.

– Ой, Сережка, ты так рано сегодня! – Ба всегда улыбается, когда видимся. Рада меня видеть в любом состоянии, с любой внешностью и в любой период жизни.

– Да тренировку отменили. Ба, нам уехать надо будет в другой город на игру. А потом будут сборы в Сочи, два месяца. Тебе придется одной пожить, – говорю и чувствую, как от этих слов сам волнуюсь. Я уезжал на игры, конечно, но на два месяца ее еще не бросал. Переживаю. Как она тут без меня?

Вообще нормально, конечно. Ба у меня молодая еще, полна сил, просто сердце из-за нервов шалит. От этого и переживаю.

– Езжай, сынок, ну что со мной будет?

«Сынок» – так она меня всю жизнь называет, а я и не против.

– Обещай, что не будешь забывать пить лекарства, – напоминаю ей, потому что вечно забывает. То она себя чувствовала хорошо, то про время забыла, то еще что-то. Не бабушка, а маленький ребенок. А ей вообще нельзя пропускать прием всех таблеток, потому что прописали их на постоянной основе, чтобы проблем не было никаких.

– Не забуду, – говорит ба и ставит чайник, а в словах ее честности ну практически нет.

– Я тебе будильники поставлю на телефоне на время приема лекарств. И чтобы без самодеятельности. Слышишь меня?

– Да слышу я, Сережа, все нормально будет. Ты голодный?

Голодный, конечно. Слона бы съел, за целый день ни крошки.

Киваю бабушке, но словам о лекарствах все еще не доверяю. Надо все самому проверять.

Напишу ей записку на холодильник с названием всех таблеток, будильники поставлю, и соседку, тетю Лену, попрошу почаще навещать.

Слишком я переживаю. Ненормально даже, наверное, но она одна у меня, я не прощу себе, если с ней что-то случится.

Не понимаю, как мать моя может вообще не интересоваться ее состоянием. Ладно ей на меня плевать, это я давно понял, принял и отпустил. Но не вспоминать даже о ней… Не могу я понять этого, это дико для меня.

Она меня бросила, когда я совсем мелкий был, но все равно порой думаю, как она там, не болеет ли, нормально ли живет, всего ли хватает. Хотя я ее даже не помню практически. Единственное воспоминание о ней – это как она в мои года четыре приехала в гости на Новый год и задержалась на целых пару дней. С тех пор я понятия не имею, как живет эта женщина.

Надеюсь, она жива и с ней все в порядке. А мы и без нее справляемся. Бабушку только жалко. Она ее единственная дочь.

– Сережа, я забыла тебе отдать, – говорит бабушка и почти убегает в комнату, возвращаясь через минуту. – Я уборку сегодня делала, нашла твою старую цепочку. За кроватью лежала, представляешь? Я ее пылесосом случайно зацепила, так и нашла. Держи.

Она протягивает мне цепочку, и я зависаю. Я потерял ее примерно полгода назад, до этого носил не снимая. Не мог найти даже за кроватью, хотя искал, везде смотрел. Не помню, как потерял, просто проснулся без нее.

Это та цепочка, на которой висит кольцо Аленки. И оно тоже на месте. До сих пор.

Я не снимал с того момента, как нашел его, пока не потерял цепочку вместе с ним. А сейчас смотрю на него в своей ладони и почему-то не знаю, надевать обратно или убрать подальше.