Он предпринял еще одну попытку:

– Доктор, вы понимаете, что такое суперпозиция квантовой пены?

– А разве это хоть кто-нибудь понимает? – ответила она с неожиданно озорной улыбкой.

Вейгерт против воли рассмеялся. Она все же могла быть милой, когда забывала о постоянной настороженности.

– Еще не до конца, – сказал он. – В этой области ежегодно делают новые открытия. Но суть в том, что «квантовая пена» – основное «содержимое» вселенной, нечто такое, что существует на уровне, предшествующем элементарным частицам, таким, например, как электроны. «Суперпозиция» означает, что квантовая пена – это не вещество и не энергия, а потенциал для возникновения того или этого. Можно сказать, что это облако вероятностей. И это очень важно. Взять хотя бы электрон – как часть атома, например, – у него все равно остается квантово-пенная вероятность того, что он станет частицей или волной энергии. Наука установила это окончательно и бесповоротно.

Но что же определяет направление формирования любого порождения квантовой пены, скажем, того же электрона? То есть чем он станет, веществом или энергией? Мы знаем ответ и на этот вопрос уже более века.

Вероятность воплощается в вещество или энергию лишь в том случае, если она наблюдаема. Это называется коллапсом волновой функции. Иными словами, то, что мы называем реальностью, создает не кто иной, как наблюдатель.

Она на какое-то время задумалась. Вейгерт попытался понять, что значит выражение ее лица, но не смог и продолжил:

– Все, о чем мы только что говорили, и многое из того, о чем не упоминали, приводит к радикальному изменению нашего представления о реальности. Именно такому, которое подразумевал Беркли в восемнадцатом веке, хотя он и не говорил этого прямо: ничего не существует, пока мы этого не наблюдаем. Ничего.

– Ничего? То есть этого стола не существует? И этой комнаты тоже не существует?

– Если я это наблюдаю, оно существует для меня. Это ментальная конструкция, порождение моего сознания.

Она нахмурилась:

– В таком случае все, что вы говорили, лишь метафоры?

– Нет, – возразил другой голос. – Это все буквально.

О, слава небесам, наконец-то появился Джулиан! Вейгерт не слышал, как открылась дверь. Но Джулиан уже стоял в комнате, и доктор Сомс-Уоткинс отреагировала на него точно так же, как все остальные женщины: ее глаза распахнулись, спина выпрямилась, и несколько мгновений она откровенно рассматривала его.

Джулиан – рослый, очень светловолосый, с глазами цвета бирюзы – выглядел живым воплощением американского представления о героях-викингах. Каково-то было ему обладать такой яркой внешностью и неотразимостью в глазах женщин? Вейгерт от души радовался, что ему не суждено было этого узнать. Как он ни старался пропускать мимо ушей неизбежные в столь малочисленном и замкнутом обществе сплетни, ему было известно, что «личная жизнь» Джулиана бестолкова и запутанна. Болтали о бывшей специалистке-нейрорентгенологе, а может быть, анестезиологе?.. И не из-за него ли еще несколько молодых женщин покинули проект?

Доктор Сомс-Уоткинс опустила взгляд. Ее ресницы затрепетали. Это продолжалось всего короткое мгновение, но за это время Вейгерт успел разглядеть ее уязвимость, резко контрастировавшую с холодной уверенностью в себе, которую она старалась демонстрировать. И ему сразу же захотелось защитить ее от хаоса, в который Джулиан, судя по всему, ввергал чуть ли не всех попадавшихся на пути женщин. Она казалась такой молодой…

– Джулиан Дей, – представился он и, сев за стол, протянул руку. – Я руковожу компьютерным обеспечением. А вы – Кэролайн Сомс-Уоткинс, и мы очень рады, что вы решили нас проведать. Добро пожаловать. Сожалею только, что вы лишь сейчас узнали, что этого стола не существовало, пока вы не удостоили его взглядом.

– Я в этом отнюдь не убеждена, – ответила она, и Вейгерт с удовольствием увидел, что она быстро овладела собой. – По-моему, он вполне материален и даже весьма прочен.

– Совершенно верно. По вашему мнению. Равно, как и по моему. И Джордж, уверен, с нами согласен.

– Вы хотите сказать, что когда в этой комнате никого нет, то и стола здесь не существует?

– Я говорю – вернее, физика говорит, – что покуда кто-то не произведет наблюдение, могут существовать любые возможные столы. Точнее – существует нечеткое облако суперпозиционированной квантовой информации, которое могло бы стать всеми возможными столами. Затем Кэролайн Сомс-Уоткинс (а до нее многие другие) входит в комнату, производит наблюдение, и – о чудо! – там стоит стол!

– Джулиан, эта аргументация – на уровне болтовни студентов-второкурсников в свободное время. Основы солипсизма.

– Вовсе нет. Все, о чем, не сомневаюсь, уже рассказал вам Джордж, подкреплено строгой наукой и имеет не только теоретическое, но и все большее экспериментальное обоснование. Джордж и ваш родственник, ну, и я сможем убедить вас в этом, если вы дадите нам немного времени на это. Не желаете чашку кофе?

– Нет, благодарю вас. И не будьте столь уверены в том, что сможете убедить меня.

Джулиан улыбнулся, его зеленовато-голубые глаза сверкнули. Доктор Сомс-Уоткинс повернула голову и уставилась куда-то в сторону. Неужели они уже начали флиртовать друг с другом? Вейгерту это не нравилось. Он поспешил вклиниться в разговор:

– Вы, скорее всего, пытаетесь понять, почему, если стола здесь нет, пока мы его не наблюдаем, мы все видим, в результате, один и тот же предмет?

– Да, – подхватил Джулиан, – почему мы все видим один и тот же стол, с выщербленным углом и уродливым пятном, похожим на Южную Америку? Почему Кэролайн не видит перед собою строгое изделие шекерских столяров[6], а я – итальянскую мраморную консоль?

Рисуется, подумал Джордж. Тем более что о позолоченном мраморном столе женщина, пожалуй, подумает с куда большей вероятностью, чем мужчина… Или Джулиан нарочно переворачивает такие вещи с ног на голову, избегая того, что в наши дни, кажется, именуют стереотипом, и это является элементом его пресловутого обаяния? До чего же это сложно…

Вейгерт вернулся на надежную почву физики:

– Ответ на вопрос Джулиана лежит в области консенсусной или общепринятой реальности, о которой мы сможем поговорить позже.

– Да, это можно отложить, – поддержал Джулиан, – потому что сейчас вас больше всего интересует ваша роль в теории Джорджа.

– Совершенно верно, – согласилась она, и к ней тут же вернулась прежняя озабоченность. Но Вейгерт видел, что она прокручивает в голове все, что только что услышала, подвергает первичному анализу представленный ей совершенно новый взгляд на бытие реальности. Конечно, ей потребуются многочисленные объяснения и доказательства. Он со своей стороны не сомневался, что сможет, располагая временем, развеять все ее сомнения. Как-никак это физика.

Джулиан подошел к столику у стены и взял кофейник.

– Вы как хотите, а лично я люблю кофе. Последний раз спрашиваю: будете? Кэролайн, это следует понимать как согласие? Со сливками и сахаром?

– Называйте меня Каро, – сказала она. – Уговорили. Черный кофе, пожалуйста. Доктор Вейгерт, вы употребили слова «эта вселенная». Дважды. Следует ли из этого, что существуют и другие вселенные и что теория множественных вселенных верна?

– Да, – кивнул Вейгерт, – хотя существуют они не совсем так, как представлял их себе Эверетт, поскольку…

– Замечательно, – перебила она. – Я не возражаю, пусть этих вселенных будет, сколько вам захочется. Мне доводилось слышать о теории множественной вселенной, хоть и о ней мне известно, пожалуй, лишь это название. Но вы так ничего и не сказали мне о том, что исследует этот центр и зачем здесь нужен нейрохирург.

– Но вам нужно столько всего понять, прежде чем… – безнадежно начал Вейгерт.

– Нет, сейчас, – отрезала она, и Вейгерт даже испугался ее тона. После университета с ним так разговаривал разве что Сэм, и то изредка. Наверняка именно эта скрытая сталь позволила ей выдержать долгие годы напряженного труда и стать нейрохирургом. В общем, Вейгерт все это одобрял.