Мне всегда доставляет удовольствие, когда читатели подмечают мои ошибки, в противном случае я продолжала бы повторить их вместо того, чтобы делать новые. Поэтому я благодарна тем, кто указал мне, что в Средние века не было пятнистых борзых, что глаза у лис не черные, а средневековые розы не цвели круглый год. Но читателям не стоит утруждаться, указывая мне, что выражение «открыть огонь» может использоваться только по отношению к огнестрельному оружию, но не к арбалетам. Мне этот аргумент известен, но я ведь романист, а не пурист, и нахожу невозможным описывать батальные сцены при помощи всего лишь одного глагола «стрелять». И хотя я сею заблуждение, повторяя суждение Джоанны и Беренгарии о том, что женщина более всего способна зачать сразу после «истечений», это заблуждение принадлежит им, не мне — средневековое понимание репродуктивного процесса не всегда соответствовало истине.

Начав изыскания для «Львиного Сердца», я столкнулась с двумя загадками: почему вести о смерти Генриха II потребовался такой большой промежуток времени, чтобы достичь Сицилии, и почему о кончине сицилийского короля во Франции узнали лишь в марте следующего года? Это весьма странно, потому как гонец вполне мог покрыть расстояние от Лондона до Рима всего за месяц. Один из курьеров Ричарда ухитрился даже добраться от Сицилии до Вестминстера всего за четыре недели, пусть это, конечно, и выдающаяся скорость. Но четыре месяца — это запредельно долго. И все же, когда Вильгельм умер 18 ноября 1189 года, он понятия не имел о приключившейся в июле смерти Генриха. Затем, хронист подчеркивает, что о кончине Вильгельма Ричард узнал лишь во время встречи с Филиппом Французским в замке Дре в марте 1190 года. Можно ли представить весть более значимую, чем уход короля? Не будучи в силах разрешить эту загадку, я смогла лишь предложить более-менее сносное объяснение этой феноменальной задержки. Читателям, желающим больше узнать о скорости перемещений в Средневековье, я рекомендую «Средневекового путешественника» (The Medieval Traveller) Норберта Одера.

Работая над «Львиным Сердцем», я совершила любопытное открытие. Считается, что Генрих II использовал в качестве геральдического символа двух львов, и я исходила их того, что в первые годы своего правления Ричард делал то же самое. Но хронисты-крестоносцы часто упоминают про штандарт «со львом». Я углубилась в поиски и обнаружила, что хронисты были правы — Ричард начал царствовать под знаком одинокого льва, стоящего на задних лапах. В 1195 году он принял герб, который остается королевским символом Англии до сих пор: «в червлёном поле три золотых, шествующих, впрям смотрящих льва». Превосходный очерк эволюции ранней геральдики можно найти в книге «Происхождение королевского герба Англии: его развитие до 1199 г.» (The Origin of the Royal Arms ofEngland: Their Development to 1199) Адриана Эйлса. Иногда Ричард пользовался также штандартом с драконом. Высказывалось предположение, что Саладин мог предпочитать орла в качестве геральдического символа, поэтому я снабдила его таковым в «Львином Сердце».

Я старалась избегать терминов, не употреблявшихся в Средние века. Поэтому мои герои не упоминают выражение «Византийская империя», называя это государство империей греков. Куда труднее было бы обойтись без словосочетания «крестовый поход». Современники предпочитали говорить «принять Крест» или «отправиться в паломничество». Первый термин слишком громоздкий, а второй еще и навевает мирные ассоциации, весьма далекие от военных реалий крестовых походов. Как обычно, я позволяла себе некоторые вольности, когда выступала в лице рассказчика. Есть еще неизбежная дилемма: использовать средневековые или современные географические названия. В «Львином Сердце» я, в интересах ясности, отдала предпочтение последним. Так. я пишу «Хайфа» вместо «Каифас» и «Арсуф» вместо «Арсур». И продолжала вести бой с настоящим бичом исторического романиста — пагубным средневековым пристрастием воспроизводить в семье одни и те же имена. К счастью, у многих из этих имен есть варианты, в противном случае мои читатели не смогли бы отличить игроков без номеров на футболках. Так, в «Львином Сердце» встречаются Джеффри, Жофф, Жофре и Жоффруа; Вильгельм, Гильом и Гийом. Я предпочла не злоупотреблять именем, которым крестоносцы обозначали Малик аль-Адиля — Сафадин, потому как менее подкованных читателей оно неизбежно вовлекло бы в путаницу из-за сходства с более распространенным прозвищем Саладин. И для самых любознательных: «Львиным Сердцем» Ричарда называли еще до его восшествия на королевский трон.

Я стараюсь обычно предвосхитить вопросы читателей, и теперь занимаюсь именно этим. Еще я собираюсь создать блог для обсуждения моих изысканий к «Львиному Сердцу» и материала, не попавшего в раздел «От автора». Хотя алебарда не вошла в общее употребление раньше четырнадцатого века, в соборе в Монреале сохранилось изображение двенадцатого века, где она показана, и я сочла забавным упомянуть про нее, поскольку Ричард очень интересовался новинками вооружений. Современники утверждают, что брат Беренгарии Санчо был исключительно высоким, и как утверждает профессор Луис дель Кампо Хесус, исследовавший его кости, Санчо был выше семи футов. А если допустить, что обнаруженный в основанном Беренгарией аббатстве Эпо скелет действительно принадлежит ей, ее рост составлял всего пять футов. Точный год ее рождения нам неизвестен, хотя Энн Тринидейд, наиболее авторитетный из двоих биографов королевы, приводит убедительные свидетельства в пользу ее появления на свет около 1170 года. Самый распространенный комментарий относительно внешности Беренгарии принадлежит перу желчного Ричарда Девизского, бросившего язвительно: «Она была скорее умна, нежели красива». Но он ни разу ее не видел. Хронист Амбруаз, который, вполне вероятно, встречался с ней, описывает наваррку как женщину весьма привлекательную и милую. Автор «Итинерариума» утверждает, что Ричард возжелал ее еще в бытность графом Пуатуским — история увлекательная, но едва ли правдивая, потому как средневековые браки диктовались интересами государства, а я сомневаюсь, что во всем теле Ричарда сыскалась хотя бы одна романтическая косточка. Хотя о рождении у Джоанны и Вильгельма сына говорит лишь один хронист — Робер де Ториньи, аббат Мон-Сен-Мишеля, источник это надежный, потому как он был другом Генриха II и удостоился высокой чести стать крестным отцом дочери Генриха и Алиеноры Элеоноры, ставшей позднее королевой кастильской. Как я уже упомянула в «Послесловии», мы не знаем имен второй жены Исаака Комнина и его дочери, известной хронистам как Дева Кипра. Софией и Анной я назвала их по своей прихоти. Сын Ранульфа и Рианнон Морган является одним из немногих выдуманных персонажей, появляющихся в моих романах, как и его возлюбленная леди Мариам. Подобно тому как в «Подводя черту» я поступила с приближенными Эллен де Монфор Гуго и Джулианной, я придумала истории жизни для фрейлин Джоанны Беатрисы и Алисии, поскольку единственное, что нам известно об этой парочке, это их имена и безграничная преданность госпоже. И одно слово об арнальдии, лютой болезни, едва не прикончившей Ричарда в Акре. Это не цинга, как кое-где утверждают. Последнюю в армейских лагерях знали, и крестоносцы отличали ее от арнальдии. Более того, цинга является следствием скудной диеты, а Ричард перед тем провел месяц на Кипре. Хворь остается загадкой, не поддающейся диагностике вот уже восемьсот с лишним лет.

Даже по моим меркам глава «От автора» получается чересчур длинной. Хотелось бы закончить mea culpa и извинениями. На моем веб-сайте есть раздел «Средневековые промахи». Иногда явные несоответствия в моих книгах — это не ошибки, но плод ума, созревшего к моменту написания книги более поздней. Например, остроглазые читатели могли подметить, что Алиенора помолодела на два года по сравнению с «Землей, где обитают драконы» и первыми моими детективами. Одно время господствовала точка зрения, что королева родилась в 1122 году, но Эндрю У. Льюис убедительно доказал, что на самом деле это произошло в 1124 году. Иногда мои просчеты вскрываются дальнейшими исследованиями: так, мои женщины носили бархат в XII веке, а у Ричарда III имелся ирландский волкодав — мировой рекордсмен по продолжительности жизни. До сих пор самой позорной своей ошибкой я считала маленькую серую белку в «Солнце». Но белочку напрочь затмил ляп, обнаруженный мной недавно в главе семнадцатой «Подводя черту», где я вложила в уста Эдуарда I фразу о том, что с арбалетом управляться куда труднее, чем с длинным луком. Я пришла в совершенный в ужас, ибо тут все обстоит с точностью до наоборот. Что сбивает с толку сильнее всего, так это что я прекрасно знала об этом факте, работая над «Подводя черту», у меня нет привычки пить и сочинять книги одновременно. Так как же объяснить ошибку? Не имею не малейшего понятия, но я смущена ужасно, и приношу единственную епитимью, какую могу — привлекаю как можно больше внимания к своему непростительному просчету.