Она знала, что он не плывет с ними — Ричард пояснил, что ему следует еще уладить серьезные вопросы. Но ей очень не хотелось расставаться с ним. Как и его воины, наваррка чувствовала себя увереннее в обществе короля, да и Джоанна, не секрет, тоже. И до новой встречи пройдут месяцы — месяцы, в которые ей не останется ничего, кроме как переживать за мужа. Уже их отплытие находится в опасной близости к концу сезона навигации, задержаться на неделю-другую с отплытием означает для него еще больший риск.

А бояться стоит не только бурь на море. Как человек, принявший крест и сражавшийся в Святой земле, Ричард находится под покровительством Церкви, но молодая женщина подозревала, что его врагов это не остановит. А их так много... Французский король. Император Священной Римской империи. Герцог Австрийский, до сих пор, по слухам, лелеющий обиду за надругательство над его штандартом в Акре. Брат Конрада Монферратского, которому нашептали, что Ричард повинен в смерти маркиза. Граф Тулузский, старинный недруг, вместе с французами злоумышляющий против Львиного Сердца. И епископ Бове, уже отплывший, будет строить Ричарду козни до последнего своего вздоха. Подобно улитке, оставляющей слизистую дорожку там, где она проползла, Бове будет рассыпать яд, перемещаясь от двора ко двору, и Беренгария сомневалась, что правда сможет когда-либо развеять посеянную им ложь.

— Мне так хочется, чтобы ты плыл с нами, Ричард.

— Я тоже хотел бы, голубка. Но с Андре и Лестером тебе ничего не грозит, а Танкред, уверен, обеспечит вам надежный эскорт до Рима.

Ричард знал, что супруга стесняется прилюдно проявлять чувства, но, когда он поцеловал ее, молодая женщина обняла его с неожиданным пылом. В ней теплилась надежда, что в минувшую ночь Господь услышал наконец ее молитвы и позволил ей зачать. Если она покинет Святую землю непраздной, это будет проявлением милости Божьей, доказательством того, что Всевышний не прогневался на Ричарда за невзятый Иерусалим.

Не только Беренгария и Джоанна беспокоились по поводу того, что король задерживается с отъездом. Мариам тоже переживала, поскольку Генрих и Джоанна попросили Моргана остаться и отплыть вместе с Ричардом — обе переживали, что государь до сих пор страдает от последствий едва не прикончившей его четырехдневной лихорадки. Морган старался успокоить возлюбленную, шутил, что все к лучшему.

— Отплыви мы вместе, подумай, как тяжело бы мне пришлось, кариад! Быть с тобой рядом и не иметь возможности дотянуться! Я бы напоминал умирающего от жажды человека, прикованного к бочонку сен-пурсенского вина, но не способному отпить ни глоточка!

Мариам оставалась непреклонна. Но они спорили уже давно, и ей не хотелось, чтобы последние их слова были словами размолвки. Морган пожал ее ладонь и повернулся к подошедшей Джоанне.

— Береги моего брата, кузен, — обратилась она к нему с наигранной веселостью.

Он обещал, хотя и понимал, что эта задача ему не по силам. Но валлиец знал, что королева тревожится по причине того, что Ричард остается без Андре — единственного, наверное, человека, способного обуздывать особенно буйные порывы государя.

Лодки ожидали пассажиров, чтобы перевезти их на корабли. Но у Джоанны было личное поручение для Онфруа де Торона. Отведя молодого рыцаря в сторонку, она передала слова Изабеллы, что та слышала о сделанном Ги де Лузиньяном предложении перебраться на Кипр, и желает ему счастья в новой жизни.

— Спасибо, леди Джоанна, — промолвил де Торон, и королева в очередной раз поймала себя на мысли, что перед ней стоит один удивительно красивый мужчина с самой печальной улыбкой, какую ей когда-либо доводилось видеть.

Большинство слов прощаний было уже сказано. Андре и Ричард шутили так, будто им никогда не приходилось переживать опасностей, какие встретили их на Святой земле, и никто из слышащих их болтовню не подумал бы, что Ричарду предстоит вскоре отплыть домой к королевству, которое возможно уже лежит в руинах. Генрих галантно расцеловал дам, Джоанна едва не разрыдалась, потому как сомневалась, что увидится с родичем снова. Ричард стиснул сестру с такой силой, что та испугалась за ребра, потом поцеловал жену и пообещал встретить вместе с ними Рождество или, в худшем случае, Благовещение.

— Раз Филиппу хватило на дорогу домой четырех месяцев, я буду проклят, если не управлюсь за три, — с улыбкой заявил он и погрузил Беренгарию в шлюпку быстрее, чем та успела спросить, серьезно ли супруг рассчитывает на это.

Лодка закачалась на волнах, направляясь к ожидающему кораблю, и лицо Джоанны позеленело. Беренгария подсела ближе и взяла подругу за руку, одновременно не сводя глаз с берега. Небо было безоблачное, устойчивый ветер дул с юго-востока — иерусалимский ветер, определенно добрый знак. Но тут наваррки вздрогнула от ледяного предчувствия — от страха, таким будет ее последнее воспоминание о Ричарде: он стоит на причале Акры рядом с Генрихом, улыбается и машет ей на прощание.

Заглянув в собор Св. Креста, чтобы помолиться св. Михаилу, день которого отмечался, о благополучном плавании отбывшего флота, Ричард и Генрих вернулись во дворец в унылом настроении. Едва они спешились во внутреннем дворе, из дверей большого зала появился Балиан д’Ибелин.

— Генрих, я только что отправил за тобой гонца, — заявил он. — У Изабеллы начались схватки.

Граф охнул и, взбежав по ступенькам, ринулся мимо Балиана в зал. Последовав за ним более размеренным шагом, Ричард остановился рядом с пуленом.

— Я думал, роды ожидаются только в следующем месяце?

— Повитухи могли ошибиться. — Балиан пожал плечами. — Или ребенок решил появиться пораньше.

Ричард немного знал про родовую палату, но Генрих поделился с ним, что у Балиана и его жены-гречанки четверо детей.

— Изабелле и малышу угрожает опасность?

— Преждевременные роды больше угрожают ребенку, но опасность есть всегда, — тихо отозвался д’Ибелин. — Всегда. Мария рассчитывала поспеть в Акру к началу у Изабеллы схваток. Я чувствовал бы себя намного спокойнее, будь она здесь. Но хотеть не вредно. Пойдем-ка в дом, потому как мы можем понадобиться Генриху. День, похоже, будет долгий.

Мужчин в родильную палату не пускали, но никто не запрещал Генриху то и дело бегать наверх и спрашивать у повитух, как идут дела. Эмма выходила ему навстречу, сообщала уклончиво, что все идет как должно, затем снова исчезала в комнате, а графу оставалось спускаться снова в зал, расхаживать и мучиться. Ричард попытался развлечь его игрой в шахматы, но племянник слишком нервничал, чтобы сконцентрироваться надолго. Поднявшись из-за стола, Генрих снова направился к лестнице. Тут заглянул Балиан.

— Парень не может усидеть на месте, скачет, как блоха. Когда Мария рожала нашего первенца, я точно так же себя вел, — сказал он. — По счастью, все прошло легко. Можно присесть, милорд? У меня есть к тебе разговор.

Ричард, несколько насторожившись, указал на кресло. Со времени замужества Изабеллы Балиан выказывал королю всевозможную поддержку, но при жизни Конрада держался в стороне от крестового похода, и Ричард про это не забыл.

— Слушаю.

— Мне подумалось, тебе захочется узнать, что говорил про тебя епископ Бове.

Губы Ричарда скривились в невеселой усмешке.

— Я прекрасно представляю, какую ложь он распространял: что я в ответе за смерть Конрада, что я послал ассасинов во Францию с заданием убить Филиппа, что я вступил в сговор с Саладином и дьяволом с целью предать христианский мир сарацинам. Не удивлюсь, если Бове и меня самого объявил втайне исповедующим ислам.

— А знаешь, что он еще обвинил тебя в отравлении Гуго Бургундского?

— Господь милосердный! — Ричард удивленно покачал головой. — Как только они не догадались заклеймить меня в убийстве Томаса Бекета в Кентерберийском соборе?

— А также великом потопе и изгнании из рая, — сухо заметил Балиан, и оба обнаружили, что общий смех рассеял часть разделявшей их завесы отчуждения. — Но самое главное, французы говорят, что ты ничего не достиг, что твоя кампания оказалась провальной, поскольку тебе не удалось освободить Священный город. Осмелюсь заявить, найдутся те, кто в это поверит. Но только не в Утремере. Ко времени твоего приезда королевство Иерусалимское состояло из Тира да осадного лагеря под Акрой. Благодаря твоим усилиям оно протянулось по побережью от Тира до Яффы. У нас появилась возможность укрепить оборону, Саладин не контролирует больше Аскалон, а христианские паломники снова могут поклоняться Гробу Господню. Может статься, эти достижения не впечатлят ленивых французских бюргеров в Париже, зато они много значат для тех, кто зовет Утремер своей родиной.