Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Около полудня сарацины опробовали новый прием. В промежутке между атаками Ричард получил срочное послание от гарнизона замка. Враг проник в город, говорилось в нем, и жители в панике бегут к кораблям. Передав командование Генриху и Лестеру, Ричард взял Андре, нескольких рыцарей и арбалетчиков и поспешил улаживать новый кризис. Лишившись вождя, воины снова почувствовали себя уязвимыми, но атак больше не было. Насколько можно было судить, армия сарацин пришла в расстройство.

Никто не удивился, когда Ричард вскоре возвратился с тремя трофейными лошадьми, запасом арбалетных болтов и пятнами крови — не его — на сюрко. Стрелки, бывшие с ним, сгорали от нетерпения похвастать перед товарищами и рассказали, что при виде того, как король набросился и сразил трех мамлюков, турки обратились вспять. Государь же поспешил к берегу и убедил беглецов вернуться в город. Большую часть экипажей галер он также отправил на оборону Яффы, оставив только по пять человек на каждом корабле. А в день седьмой он отдохнул от трудов своих, со смехом продолжали рассказчики, кратковременное избавление которых от необходимости терпеть угнетающую тесноту живого кордона сильно подняло их дух.

Сарацинам требовалось все больше времени на то, чтобы подготовить следующую атаку. А когда та начиналась, ей не хватало напора и энергии первых натисков. Крестоносцы все явственнее понимали, что враг устал, расстроен своим неумением сломить сопротивление столь малочисленного противника, вымотан необходимостью перемещаться под палящим солнцем. Именно этого момента и дожидался Ричард, который призвал к себе конных рыцарей.

— Турки выдохлись, — сказал он. — Смотрите, как взмылены их кони. Воины идут в бой по приказу командиров, но уже сломлены. Непросто смотреть, как гибнут твои товарищи, причем зазря. Поэтому... поэтому теперь пришел наш черед.

Вопреки очевидному безумию предложения — напасть крошечным отрядом рыцарей на всю армию Саладина, воины даже бровью не повели, потому как знали, что рано или поздно король перейдет в наступление. А любые сомнения легко тонули в волне энтузиазма — простояв без движения добрых девять часов, крестоносцы сгорали от желания нанести ответный удар. Как только всадники построились: стремя к стремени, копья опущены, Ричард дал знак пехотинцам, которые проворно расступились, образовывая проход, и под прикрытием арбалетчиков рыцари пошли в атаку.

Неприятеля, который совершенно не ожидал подобной дерзости, они застали врасплох. Крестоносцы врезались в строй сарацин с такой силой, что проломили его, валя людей подобно ветру, срывающему листья, и прорвались почти до самого арьергарда турок. Те, кто остался позади, испытывали странное чувство, потому как им пришлось превратиться в зрителей. Привыкшие находиться в гуще схватки, воины свыкались со статусом сторонних наблюдателей, и это давалось им нелегко. Но приказа держать строй никто не отменял, поэтому оставалось стоять и смотреть. И молиться, чтобы их король не переоценил своих сил.

Ричарда легко было заметить по алому сюрко, преданному знаменосцу и тому, как его оппоненты предпочитали податься назад, а не скрещивать с Львиным Сердцем клинок. На миг он скрылся из виду, и солдаты застыли перед жестоким выбором: броситься на выручку государю, или исполнить его приказ и остаться в строю. Дисциплина победила, и они взволнованно ждали, пока наконец королю не удалось прорубиться через кольцо врагов. К этому времени солдаты вопили словно зрители, наблюдающие за турниром, а когда лошадь графа Лестерского споткнулась и скинула седока, разразились предупреждениями, будто граф мог их слышать. Но Ричард заметил затруднительное положение Лестера и, придя на выручку, удерживал врагов на расстоянии достаточно долго, чтобы тот мог снова взобраться в седло. Раз за разом бросался король на турецкий строй и каким-то чудом оставался цел и невредим. Когда окружили и пленили Рауля де Молеона, именно Ричард спас его. Когда сарацины сплотились вокруг одного из своих эмиров, Ричард устремился на него, и ударив с такой силой, что меч напрочь снес неверному голову, Львиное Сердце вскоре остался на поле боя один в окружении своих рыцарей и убитых сарацин.

Осознав, что битва кончилась и они победили, люди Ричарда обезумели. Их ликование резко оборвалось, когда солдаты увидели, как король повернул коня и поскакал к врагам. Прямо перед их взорами, сначала тревожными, а затем недоверчиво восторженными, он проехал вдоль всего сарацинского строя, и никто не посмел принять его вызов.

Люди вокруг Генриха повалились наземь. Скоро они займутся ранеными, избавят от мучений павших лошадей, станут обыскивать тела убитых сарацин в поисках поживы, есть и пить, не забывая в очередной раз заклеймить врага за те разбитые бочонки с вином. Но пока им хотелось только дать отдых усталым членам и возблагодарить Бога и короля за победу еще более чудесную, чем успешная высадка на берег Яффы четыре дня тому назад.

Генриху тоже хотелось скинуть с себя груз ответственности и просто насладиться избавлением. В компании Моргана и еще нескольких рыцарей граф расположился на примятой траве, угощаясь вином из фляги и пытаясь заставить себя заняться делом. В разговоре постоянно всплывала битва, люди восхищались устроенной Ричардом демонстрации храбрости и тем, что остались живы. Собеседники громко рассмеялись, когда Генрих стал строить предположения о том, как отреагируют французы, узнав, что английский король отстоял Яффу без их помощи. Но никто не сдвинулся с места до тех пор, пока не прискакали Ричард и Андре.

Соскользнув с седла, Ричард сделал шаг, зашатался и повалился на землю. Когда Генрих протянул ему флягу, король стал пить так, будто никак не мог утолить жажду. Затем снял шлем и вылил остатки воды на голову. На лице его лежала печать усталости, глаза налились кровью, в кольчуге застряло столько стрел, что Андре шутливо обозвал кузена человеком в шкуре ежа. Король досадливо поморщился, потому как, не выдернув стрелы, снять доспех не было никакой возможности.

— Придется слугам тащить сюда мой шатер, — заметил он. — Потому как я с этого места не сойду, хоть кинжал к горлу приставляй!

— Рад слышать это, дядя, — с усмешкой отозвался Генрих. — А то, судя по твоим подвигам, многие из нас начали сомневаться, что ты тоже состоишь из плоти и крови, как все мы.

— О, я из плоти и крови, — промолвил Ричард с усталой улыбкой.

И представил наглядное доказательство. Для защиты рук рыцари одевали латные рукавицы, называемые «варежками». Из прикрепляли к кольчуге ремешками так, чтобы воин мог высвободить руку, когда не бьется. Когда Ричард стянул «варежку», выяснилось, что толку от той оказалось мало — от постоянного размахивания мечом ладонь распухла, кожа от могучих ударов потрескалась, стерлась и кровоточила.

У Генриха возникало иногда чувство, что он унаследовал чужую жизнь, ведь ему достались жена Конрада, корона Конрада и даже ребенок Конрада. Еще он воспринял от Конрада его шпионскую сеть, причем с приятным удивлением обнаружил, что та осведомлена о дворе Саладина даже лучше, чем лазутчики дяди. В среду, неделю спустя после их чудесного спасения, он узнал любопытные подробности про ту неудачную атаку сарацин, и спешил поделиться ими с Ричардом.

Идя по лагерю, он не мог отделаться от воспоминаний о том дне. Они всегда обрушивались неожиданно, как гром среди ясного неба. Приходило ощущения ужаса, страха перед смертью, которого ему не приходилось испытывать прежде, вопреки непрестанным опасностям, которые приходилось переживать с самого первого дня с приезда в Святую землю. Графу понадобилось время на осознание факта, что причиной тому Изабелла. Судьба взяла ее в заложницы у него, и отныне он боялся за нее и детей не меньше, чем за собственную жизнь. Никогда он не смог бы повторить тот последний вызывающий поступок Ричарда — отважный, славный и совершенно безумный.

Поразмыслив об этом всем с минуту, Генрих рассмеялся, осознав, что не поступил бы так и до брака. Да и кто бы смог? Только Львиное Сердце, Анжуйская империя которого соперничала с царствами из легенд. Как и у прочих солдат, наблюдавших за той выходкой короля, у Генриха шла голова кругом. Не было в их мире ничего почетнее и ничего ценнее храбрости на поле боя. Война — занятие королей, и дядя преуспел в нем. Но направляясь в тот августовский вечер на поиски Ричарда, Генрих не мог удержаться от мысли, что даже если человек не боится смерти, хоть толику уважения к ней питать он все-таки обязан.

85
{"b":"896359","o":1}