— У нас для вас подарок. Но это сюрприз, поэтому сначала надо закрыть глаза, — объявила Анна, извлекая два заранее приготовленных шелковых шарфа.

Джоанна включилась в игру, но Беренгария воспротивилась.

— Не буду я ходить с завязанными глазами, — возмутилась она, решительно отметая все мольбы девушек. И тут, бросив взгляд через двор, наваррка заметила мужчину, с усмешкой наблюдающего за ними из дверей большого зала. — Ричард!

Забыв о достоинстве, пусть на миг, королева подобрала юбки и бегом бросилась к нему, сопровождаемая обрадованной Джоанной и горько разочарованными Анной и Алисией.

— Мы ведь договаривались, что ты подождешь, Малик-Рик! — Анна надула губки, но Ричард был слишком увлечен, целуя жену и обнимая сестру, чтобы обращать на нее внимание.

Главным приемом пищи был обед, поэтому ужин обычно проходил более скромно. Но Ричард, Балдуин, Морган и прочие рыцари, захваченные с собой королем, без устали расхваливали жаркое из ягненка, пугая женщин рассказами о том, какого сомнительного вида продукты приходится готовить им на своих походных кострах. Разговор радовал короля меньше, чем угощение. Ги де Лузиньян часто хвастался, что не имел секретов от своей супруги, и Ричард убедился теперь в его способности откровенничать с Беренгарией и Джоанной не меньше, чем с Сибиллой. Ги поведал обо всех тяготах и опасностях похода, включая чудесные спасения Ричарда и полученную им арбалетную рану. Ричард изо всех сил старался приуменьшить пережитый риск, потом повернул разговор на тему полегче, сообщив про забавную встречу с тушканчиками — странными зверьками, похожими на крыс, но прыгающими как кролики, и про провальную попытку Балдуина оседлать верблюда. Утешало лишь то, что Ги не успел разболтать про засаду в Михайлов день.

Но радовался он не долго. Когда с завершающим трапезу блюдом из фиников, миндаля и меда было покончено, жена и сестра увлекли его в относительное уединение оконного сиденья.

— Мы были глубоко огорчены вестью о гибели Жака д’Авена, — печально промолвила Джоанна. — Его фламандские борзые словно знали, что хозяин не вернется, поскольку были очень подавленными и плохо ели. — Она помедлила, обменялась взглядом с Беренгарией, потом кинулась в омут с головой: — Если бы тебя тоже убили при Арсуфе, это причинило бы нам страшное горе. Но погибни ты в бою на Михайлов день, все было бы стократ хуже, потому как мы терзались бы «что, если» и «если бы не», и даже согрешили, обвиняя покойника, ибо как нам было бы не ругать тебя за такой ненужный риск?

Ричард, редкий для него случай, лишился дара речи.

— Любой, кто считает женщин не способными говорить начистоту, не встречался с тобой, сестренка, — заметил он. — Мне жаль, что Ги рассказал про тот случай, ведь я знаю, что вам и так хватало беспокойства за мою жизнь. О чем Ги не знает, так это о том, что Генрих, Андре и прочие уже задали мне взбучку. Мне напомнили, что моя смерть практически гарантирует победу Саладину, и я пообещал постараться впредь быть осторожнее.

— А нам ты тоже пообещаешь, Ричард?

— Да, Беренгуэла, — сказал он, и молодую женщину утешило то обстоятельство, что в кои веки его тон был серьезным.

— Просто помни, — предупредила Джоанна. — Если ты не исправишься, брат, у меня не останется другого выбора, как написать матушке о твоем дурном поведении.

— Боже упаси! — воскликнул король, и когда они с усмешкой переглянулись, у Беренгарии сжалось сердце — их родственная близость всколыхнула в душе воспоминания о брате Санчо, оставшемся в далекой Наварре.

Джоанна вскоре посерьезнела, так как они не коснулись еще в разговоре Гийома де Пре. Ее благодарность к норманнскому рыцарю усугублялась печалью — ей нравился Гийом, она с признательностью вспоминала про его добрый поступок на Кипре, когда он наскоро изобрел историю с целью оградить Беренгарию от небрежения со стороны Ричарда.

— Ги серьезно сомневается в возможности выкупить Гийома де Пре. Он прав, Ричард? — спросила она.

— Я начинаю подозревать, что Ги де Лузиньян прав во всем и везде, — ответил король, раздраженно поморщившись. — Но тут он определенно заблуждается. Гийома не казнили, ему не причинили никакого вреда. Но Саладин отказывается принять выкуп, так как знает, как сильно хочется мне освободить рыцаря. Это превращает Гийома в ценнейший товар, и султан намерен придержать его до поры.

— Но сарацины ведь наверняка сильно разозлились, обнаружив, что пленили не тебя. Не захочется ли им заставить Гийома заплатить за обман?

— Нет, Беренгуэла, аль-Адиль заверил меня, что с де Пре обращаются уважительно. Сарацины не меньше нас ценят отвагу и преданность.

Облегчение Джоанны было столь велико, что она откинулась на спинку оконного сиденья и закрыла глаза. Беренгария улыбнулась и сжала ладонь Ричарда.

— Аль-Адиль ведь брат султана, да? Но уверен ли ты, что ему можно доверять?

—Да, уверен, — отозвался король.—Вскоре после Арсуфа я возобновил переговоры с ним, и полагаю, это человек чести. Разумеется, Бургундец и этот мерзавец Бове задохнулись бы от ярости, скажи я такое при них! Послушать их, так я прибыл в Утремер с единственной целью — передать королевство в руки сарацинам. А тем временем идет молва, что их союзник, Конрад Монферратский, пытается заключить с Саладином сделку, которая позволит ему сохранить Тир и Сидон.

Обе женщины были настолько возмущены, что прошло некоторое время, прежде чем Джоанна вспомнила о припасенном для Ричарда сюрпризе.

— Чуть не забыла! — воскликнула она. — В прошлом месяце в Акру приехал трубадур из Аквитании. Он может и не так знаменит, как Гаусельм Файдит, но очень хорош, и я дозволила ему поразвлечь нас сегодня.

— Может быть, перенесем представление на завтра, ирланда? Развлекать меня сегодня я доверил бы Беренгарии. — Ричард лукаво улыбнулся жене.

Как он и ожидал, на ее белоснежной коже выступили пунцовые пятна, а ресницы смущенно затрепетали. Однако уголки губ наваррки приподнялись кверху, когда с них слетели едва слышные слова, что это доставит ей удовольствие.

— Надеюсь, не только тебе, голубка, — промолвил король и помог супруге подняться.

Джоанна осталась сидеть у окна. На другой стороне зала Морган и Мариам играли в шахматы, но в смехе их угадывалась задушевность, подсказавшая Джоанне, что затянувшийся флирт перерастает в нечто большее. Взгляд ее переместился на брата и его жену, с неподобающей торопливостью выходящих из зала, и она с тихим вздохом откинулась на подушки. Ее радовало, что Ричард уделяет Беренгарии заслуженное ей внимание и что Мариам встретила мужчину, которого способна полюбить, но в душе шевельнулась толика зависти. Ей ведь всего двадцать шесть, она слишком молода, чтобы спать не одной.

— Это рана от арбалета?

Получив от Ричарда сонное подтверждение, Беренгария полюбопытствовала насчет шрама на бедре, проведя по нему пальчиком. Король ответил, что эта отметина осталась с юных его лет в качестве графа Пуатуского.

— А этот рубец на запястье?

— Про этот даже и не вспомню. — Он зевнул. — А с какой стати ты занялась учетом всех моих ранений?

— Не всех, — тихо отозвалась наваррка, стараясь не смотреть на уродливые лиловые синяки на плечах и груди, не сошедшие за восемь дней после засады на Михайлов день. Потом решила повернуть разговор в более приятное русло: — Ты выглядишь совсем другим с такими короткими волосами!

Ей подумалось, что с такой шевелюрой Ричард напоминает ежа — если бывают, конечно, рыжие ежи, — но она сомневалась, расценит ли это супруг как комплимент, поэтому воздержалась.

— Мне просто показалось, что лучше сбрить их начисто и дать отрасти снова. — Король снова зевнул, но Беренгария не вняла намеку, намеренная выжать из этой непредвиденной встречи все, поскольку не знала, когда доведется им свидеться в следующий раз.

— Я так рада, что Гийом в безопасности, — сказала она. — Я в неоплатном долгу перед ним.

— Я тоже, — промолвил Ричард так тихо, что жена едва расслышала его. — Я отдал бы половину всего, что имею за возможность переиграть тот день...