И разоблачить Ефремова целесообразно было не сразу после смерти, а когда себя успеет проявить антисталинская Академия наук, которая за столько лет не только не уличила профессора Ефремова, но и избрала в свои ряды, то есть в академики Академии наук, изовравшегося Солженицына — такого же фантаста, как и фантаст Ефремов. Что ждать от Академии наук, если эталонами учёных ими с некоторых пор избраны Ефремов и Солженицын — и целый ряд таких же, но помельче? Помельче, поскольку с Девой не пересекались и совершить такого масштаба предательство возможности у них просто не было.

Сталин, ввиду того, что его всюду узнавали в лицо, был вынужден посещать святые места Москвы тайно, по ночам. Скажем, только по ночам он посещал святое место на Новодевичьем кладбище, поблизости от которого была похоронена его жена. Кстати, считается, что Сталин по ночам приходил на могилу жены. Но так ли это? Что-то сомнительно, чтобы Сталин приходил советоваться с той, кого он при всех назвал «предательницей». Но ведь всего в нескольких шагах от могилы Аллилуевой была могила Зои Космодемьянской, чей прах в самом срочном порядке был сюда перенесён из Петрищево, где она была повешена гитлеровцами, уже в мае 1942 года. А вот это уже психологически достоверно, вернее, жречески достоверно: палеонтолог Сталин приходил посоветоваться к палеонтологу Зое. Красиво до ужаса. Вот Сталину было не влом распознать Зою и, возможно, к ней присоединиться, а фантасту Ефремову влом.

Святое место снаружи от Новодевичьего монастыря — и практически напротив, всего лишь через Москву-реку от Нескучного сада. Так что есть основание полагать, что Сталин по ночам бывал и в Нескучном саду, и в Палеонтологическом музее, нынешнем Геологическом музее. Там ночью тоже пустынно как на кладбище, если не более того.

В таком случае справедливо было бы рядом с Музеем, пусть ныне и геологическим, но с окаменелыми деревьями, установить памятник очистителям Академии наук: Зое и товарищу Сталину вместе. Не поставить памятник — это вид беззакония, (противоположность беззакония — это справедливость), а беззаконие неизбежно порождает апатию населения, всеобщая же апатия делает невозможным не только быстрое развитие экономики, но и существенно тормозит развитие истинной науки — той самой, которая суть противоположность ефремовской и солженицыновской.

Так что у русских есть возможность выбрать. Тот же выбор, что стоял и перед свежеиспечённым доктором наук Ефремовым с началом войны, в особенности 15-16 октября 1941 года.

Итак, палеонтология как наука бывает ложной, той, которую исповедовал Ефремов и иже с ним, бывает и истинной, которая способствует рождению героев — таких как лучший император Римской Империи Октавиан Август, лучший правитель Святой Руси товарищ Сталин, Герой Советского Союза Зоя Космодемьянская, почетный академик Николай Морозов и другие. Ныне, что и говорить, утвердилось засилье ефремовской палеонтологии. Путь к высвобождению ныне как бы погребённой под осадочными породами истинной палеонтологии подразумевает не только вычитание тезисов одних письменных источников из других, но и эксперименты над собой в палеонтологических экспедициях в обществе товарищей по духу.

Таким образом, есть две палеонтологии: одна порождает предателей, и это вовсе не палеонтология, а другая — настоящая, жреческая палеонтология, которая порождает таких личностей, как Октавиан Август, Николай Морозов, Сталин, Зоя...

Эта глава родилась от сравнительного анализа двух книг мемуарного жанра. Во-первых, книги 1936 года американца Ч. Штернберга «Жизнь охотника за ископаемыми», в которую кроме главного текста американца Штернберга также входит и обширный очерк академика А. Борисяка «Русские охотники за ископаемыми». Судя по году издания, эту книгу вполне могла читать Зоя. Во-вторых, использовались мемуары палеонтолога и фантаста И. Ефремова «Дорогой ветров» 1958 года.

И вот что мы узнаём по теме. Оказывается, на кости древних животных у низовых социальных слоёв разных народов, то есть у неудачников, в любых частях света есть устойчивая реакция: как только они обнаруживают черепа, кости древних ископаемых и прочие ископаемые, подчас огромной стоимости, они бросают все дела и себе в ущерб начинают дробить ископаемые на мельчайшие кусочки. То есть неудачники, чтобы таковыми стать, позволили, чтобы в них развился некий мощный мотив, нематериальный мотив, который заставляет их так действовать — даже себе в ущерб. Постижение этого мотива — мечта исследователя закономерностей жизни. Штернберг этот мотив не изучал, однако этим вандалам, то есть основной части населения, противопоставляет палеонтологов, дескать, эти-то уж совсем другая стать, они к ископаемым относятся бережно, благоговейно извлекают из породы кости и всё прочее и развозят добытое по музеям и хранилищам.

И у Ефремова, точно, мы находим описание подробностей этого поведения — того как он с сотрудниками все кости, которые виднелись из обрывов или пересохших русел рек, извлекали и вывозили. И с особой интонацией Ефремов в мемуарах добавляет, что теперь здесь тысячи лет ничего палеонтологического найти на поверхности будет невозможно — ведь разрушение пород идёт довольно медленно.

И ещё кое-что описывает — неосторожно. В Монголии некогда повсюду были буддийские, а может, и ещё какие монастыри. На удивление: места совсем пустынные, для жизни, казалось бы, совсем непригодные, а монастыри есть. Новая власть XX века монахов из монастырей изгнала. Ламы и монахи, которые вряд ли отказались от своих убеждений, ушли довольно странно: они, если не всё, то многое оставили на своих местах — бронзовые и глиняные изваяния богов, древние книги, старинной работы китайские вазы и прочие помогающие сосредоточиться предметы. Даже не закопали, чтобы спрятать. Население все эти вещи в большинстве мест не трогало: святое — свято. Так вот, Ефремов в «Дороге ветров» с восторгом рассказывает, как вся экспедиционная рать из обычных палеонтологов — понятно, вместе с ним самим и даже с ним, Ефремовым, во главе, — с большим подъёмом эти монастыри и святилища грабила. С помощью своих палеонтологических инструментов даже вскрывали полы в поисках того, что ещё можно было бы украсть. Возможно, истинным мотивом активности было не желание обогатиться, а страсть над святым надругаться, жажда покощунствовать. Не был бы Ефремов кощунником, он бы не был так популярен как писатель-фантаст. Впрочем, всё закономерно: предательство Девы разрушительней обычных кощунств — оно отпечатывается на подсознании кощунника и прочитывается окружающими. Для некоторых он становится предметом обожания.

А ещё Ефремов пишет, что это именно он был инициатором уничтожения многодельной могилы, а, может, и могил монгольских предположительно героев. Интересно, что обо всём этом — надругательстве над могилами и оставленными монастырями — не пишет другой участник той же экспедиции, Рождественский, в своей книге «На поиски динозавров в Гоби». Из этого умолчания можно сделать вывод, что во время так называемых экспедиций вполне может быть и есть у обычных палеонтологов нечто такое, что они тщательно скрывают. Не только поисками экспонатов для музеев они в этих экспедициях занимаются. Очень может быть, что это скрываемое и есть истинный мотив отправляться подобным в палеонтологические экспедиции.