С отрепетированным прищуром (изобразил подозрительность) взглянул на хозяина дома.

– Я? – спросил Жидков.

Приподнял белесые брови.

– Ты у тетки-то своей раньше бывал? – спросил он.

Я помотал головой.

– Не. Первый раз приехал.

Вздохнул.

– Я-то в Москве хотел учиться…

Скривил недовольную рожицу.

– Да не вышло.

Нахмурился.

– Но в Каплеевку возвращаться не буду.

– Чего так?

– Чего я там не видел? Решил, что у тетки пока поживу. Грузчиком в магазине работать буду. Тетя Вера обещала маме меня туда устроить. А летом в училище пойду, на проходчика учиться буду. Папка говорил, что шахтеры сейчас огромные деньжища заколачивают. А работают – всего ничего. Вот и я… тоже так хочу. На шахте хорошо платят, не как у нас в колхозе.

Я снова шмыгнул. Спросил:

– Так… эта… дома тетка-то? Вы ухажер ейный? Или сосед?

– Живу я здесь, – сказал Жидков. – Один.

– Как это?

– Вот так.

Мужчина развел руками.

Пес в подтверждение его слов тявкнул, завилял хвостом.

– А… тетка где? – спросил я.

Взглянул на собаку (пес изображал доброго домашнего питомца). Потом – снова на мужчину (кончики тонких губ опять опустились: хозяин дома больше не пытался улыбаться).

– Про твою тетю Веру я никогда не слышал, – сказал Жидков. – Напутал ты что-то, юноша. Ошибся адресом. Или обманули тебя.

Он махнул рукой, будто отгонял насекомое (или меня). Переступил с ноги на ногу, решая: продолжать разговор или уже, может, вернуться к делам.

Снова звякнула цепь.

Я недоверчиво хмыкнул.

– Скажете тоже, обманули.

Сунул руку в карман, вынул смятую бумагу. Взмахнул ею, словно демонстрировал важную улику. Развернул, ткнул в нее пальцем.

– Вот же, написано: улица Ульянова, дом тридцать восемь. Мамка писала!

Указал пальцем в табличку на доме.

– Все правильно! Видите?

Рихард Жидков покачал головой.

Его движения казались мне резкими, бодрыми. Мужчина напоминал шебутного подростка, особенно телосложением. В институте, на военной кафедре, я стоял в самом конце своего отделения, но Рихард Жидков занимал бы место после меня: росточком он до меня не дотягивал. В его присутствии мне вспомнились прежние ощущения физического превосходства над окружающими. В прошлой жизни я к ним привык едва ли не с детства. Теперь же почти позабыл о них, поглядывая почти на всех снизу вверх.

– Какого Ульянова?

– Чего?

– Улица Александра Ульянова? – спросил Жидков. – Или Дмитрия Ульянова?

– Так… эта…

Я опустил взгляд на бумагу, на выдранный из тетради разлинованный лист (перед тем как ехать «на дело», выдернул его из тетради для записи лекций по истории КПСС).

– Так… эта… – повторил я. – Просто Ульянова.

Помахал ресницами, изображая растерянность.

– Вот, сами взгляните, дядечка!

Протянул Жидкову лист со сделанной еще в общежитии записью «адреса тети Веры» (я не поленился, хорошо подготовил легенду). Но не сунул его между досок, а только поднес к калитке: опасался встречи с собачьими зубами. Не зря опасался: пес дернулся мне навстречу, но замер, услышав тихий, но строгий окрик хозяина. Рука мужчины легко проскользнула между досками забора. Выдернула бумагу из моих пальцев. Жидков поднес лист к лицу, близоруко щуря глаза.

– Улица Ульяновская, дом тридцать восемь, – прочел он.

– Я и говорю! Просто Ульянова. Без имени!

– Ульяновская!

– Ну?!

Жидков смотрел на меня – я на него. Оба ждали, что оппонент вот-вот осознает свою неправоту. Внезапный порыв ветра взлохматил хозяину дома волосы, поднял над дорогой клубы пыли. Я сплюнул себе под ноги залетевшие в рот песчинки. Рихард Жидков утерся рукавом рубахи, провел по бледным губам кончиком языка. Пес громко чихнул, содрогнувшись всем телом.

– Вот, юноша, посмотри внимательно.

Мужчина вернул мне листок.

– Видишь? – спросил он.

Указал на бумагу в моей руке пальцем.

– Улица Ульянова, дом тридцать восемь, – послушно повторил я.

– Ульяновская, а не Ульянова! – сказал Жидков.

– И?

– Неужто не замечаешь разницу?

Подозрительность исчезла из его взгляда. Я заметил, что мужчина больше не прожигал взглядом мои вещи, силясь прочесть там ответ на свои вопросы. Он, наконец, мысленно навесил на меня «правильный» ярлык (я надеялся, что удостоился с его стороны именно той оценки, на которую напрашивался). Чуть расслабился. Больше не отгораживался от меня скрещенными руками. Но моя тупость мужчину не забавляла – злила. Пусть он и пытался скрыть свою раздражительность за холодной улыбкой.

Я «сверил» его слова с записью.

– Ульянов…ская, – повторил я.

Стрельнул глазами на выцветшую табличку, что красовалась на доме Рихарда Жидкова.

– И… что это значит?

Чуть оттопырил нижнюю губу.

– Это значит, что ты ошибся адресом, юноша, – сказал хозяин дома. – Твоя тетя Вера проживает на другой улице. На Ульяновской. Не здесь. Понимаешь?

– Как это? – сказал я.

Вновь бросил взгляд на табличку с названием улицы.

Спросил:

– И… что мне теперь делать?

– Искать Ульяновскую улицу, – сказал Жидков. – Потому что в моем доме ты свою тетку не найдешь.

– А… где она?

– Кто?

– Улица.

Мужчина пожал плечами.

– Этого я не знаю, юноша, – сказал он. – Никогда о такой не слышал.

Скривил губы.

– А это значит, что она неблизко.

– Как же мне ее искать?

Я изобразил растерянность.

Жидков повел плечом.

– А мой дом ты как нашел? – спросил он. – Сюда-то ты как с вокзала добрался?

– Спросил.

– У кого?

– У дядьки милиционера, – ответил я. – Токо я спрашивал… про Ульянова.

– Ну, вот и Ульяновскую так же найдешь, – сказал Рихард Жидков. – Ищущий да обрящет.

Последнюю фразу он словно уже не мне говорил. Потому что повернулся ко мне спиной – зашагал к дому. Его место около калитки занял мохнатый пес.

Но я остановил мужчину.

– Дядька! – крикнул я. – Погодите!

Мужчина обернулся.

– Что еще тебе непонятно? – спросил он.

– Так… эта…

Я замялся.

– Давай, говори, – поторопил меня хозяин дома. – У меня еще дел сегодня видимо-невидимо. Ты меня отвлекаешь своей… тетушкой.

– Дядька, а можно я у вас чемодан оставлю? – спросил я.

– Это еще зачем?

– Сил уже нету таскать эту бандуру, – пожаловался я. – Чуть руки мне не оторвал, окаянный!

Продемонстрировал свои «почти оторванные» ладони.

– А если окажется, что тетка далече живет? – сказал я. – Не дотащу ведь его! И так уже столько с ним промаялся, как будто с батей новую баню построил!

Всплеснул руками.

– А завтра я бы за ним пришел. Поутряне. Отдохнувший. А, дядька?

Снова изобразил насморк.

– Можно он у вас до завтра постоит? – спросил я. – Да хоть туточки, во дворе? А?

Поднял руки в умоляющем жесте.

– Я тетушке скажу, что на вокзале его оставил.

Легонько ударил чемодан ногой.

– Не буду говорить, что у вас: тетка подумает, что я совсем бедовый.

Вздохнул.

– А завтра встану чуть свет, да прогуляюсь до вашего дома, – сказал я. – Сил-то за ночь прибавится, дотащу его уж как-нибудь.

Жидков пару секунд размышлял над моим предложением. Невидящим взглядом смотрел на стену сарая. Потом все же принял решение. Вернулся к забору, взмахом руки отогнал от калитки пса (тот снова поджал хвост, отскочил в сторону, замер, прижимаясь к земле брюхом). Задумчиво посмотрел… не на чемодан – на мои бедра. Будто прикидывал, хватит ли у меня сил вернуться сюда завтра за вещами. Я едва сдержал желание похлопать себя по тощим ляжкам, продемонстрировать наличие в них питательных веществ.

– Ладно, – сказал Жидков. – Оставляй.

Загрохотал запорами. Цыкнул на пса. Приоткрыл калитку, шагнул мне навстречу.

– Спасибо! – воскликнул я.

Рихард Жидков поднял с земли чемодан, взвесил его в руке.

– Не такой уж тяжелый, – сказал он.