– Фильм «Как закалялась сталь», – громким шепотом заявил я. – Болею за «Спартак».
В прошлой жизни я болел за другую команду, только та сейчас могла и не играть в чемпионате страны.
– Надеешься, что в этом году победите?
– Не сомневаюсь.
– В прошлом-то динамовцы вас подвинули!
– Случайность.
– Неделю назад ваши не смогли обыграть «Черноморец».
Я пожал плечами.
– Незначительная осечка.
– «Спартак» из Кубка вылетел в одной шестнадцатой!
– «Спартак» – чемпион, – прохрипел я. – Кубок – ерунда. Решили не тратить на него силы. В этом году мы первое место по стране никому не отдадим.
– Ну да, ну да…
Парни пытались спорить со мной. Но я нацепил на лицо маску фанатика и упрямо твердил, что наши в этом году чемпионство не упустят. И радовался, что угадал: «Спартак» в шестьдесят девятом играл в главном первенстве страны, а не в первой лиге. Да еще и в качестве вице-чемпиона, судя по словам моих собеседников. Историей московского клуба я не интересовался. Да и вообще за футболом стал следить лишь в девяностых. Зато помнил результаты некоторых матчей, чем вполне мог воспользоваться через несколько десятков лет (в теории).
Мысль о футбольном тотализаторе вновь подтолкнула меня к размышлениям на тему своего нового будущего. Краем уха я слушал разговоры парней с Королевой. С интересом поглядывал на Альбину в те моменты, когда девица укладывала капусту на пол кузова (у Нежиной было чем полюбоваться, это я определил как эксперт). Гнал из головы похабные фантазии и мысленно раскладывал по полочкам в голове полученные мной в новой жизни стартовые позиции и капитал.
Вновь стать студентом первого курса Зареченского горного института – словно второй раз войти в ту же воду. Только не совсем в ту: уже сейчас я замечал разницу между учебой в начале девяностых и тем, что мне предстояло вкусить в ближайшее время. Со слов соседей по комнате, пьянки-гулянки в общежитии сейчас строго запрещены (в открытую). Подрабатывать студенты не спешили (да и негде было): стипендия в сорок пять рублей (минус рубль и двадцать пять копеек комсомольских взносов) считалась нормальными деньгами.
Стипендия отличника так и вовсе подтолкнула меня к мысли учиться на одни пятерки. Спонсировать меня в этой жизни некому, снабжать продуктами тоже никто не собирался (хотя я подозревал, что Паша и Славка не станут зажимать привезенную из дома еду). А вот стипендия при отметках «отлично» в зачетке превращалась в совсем уж красивую сумму: шестьдесят три рубля, семьдесят пять копеек (это уже без взносов на процветание комсомола), при том что потолок зарплаты бухгалтера в колхозе сейчас всего лишь семьдесят пять рублей.
Жаль только, что первую стипендию увижу аж в октябре. Особенно жалел об этом ввиду того, что прежний владелец тела, в котором я теперь влачил существование, не позаботился раздобыть для своего преемника нормальную одежду (судя по тому, что я увидел в рюкзаке). А значит, институт буду посещать не в костюмах от дорогих дизайнеров, а в чем-то наподобие тех мешковатых штанов (или же именно в них). Но то не проблема – так, мелкая неприятность. Гулять под руку с Королевой я пока не собирался.
Сделал вывод: позиции мои для старта в новой жизни нормальные, пусть и не идеальные.
«Прорвемся», – подумал я.
Попытался оценить и начальную локацию.
Что я помнил о конце шестидесятых годов? СССР, КПСС, Брежнев, комсомол. Советские танки уже прокатились по Праге. Первый человек побывал в космосе, а нынешним летом американцы прогулялись по Луне. АвтоВАЗ пока не построен. Произошел конфликт с китайцами на Даманском, рассказы Славки Аверина тому подтверждение. Брежнев простоит у руля страны еще тринадцать лет, но примерно в этом году у него начнутся серьезные проблемы со здоровьем. А в следующем году, двадцать пятого января, убьют Светку Пимочкину.
Я в очередной раз погладил взглядом ягодицы склонившейся к полу Альбины Нежиной, поддавшись инстинктам. Подмигнул тоскливо вздохнувшим парням. Те ухмыльнулись мне в ответ. Поймал кочан капусты – уложил его, продемонстрировав Королеве свой обтянутый тонкими штанами тощий зад. Вспомнил серьезное лицо комсорга нашей группы. Вновь представил этот ее сочувствующий взгляд… Вздрогнул. Со слов Людмилы Сергеевны я представлял Свету совсем иной – взрослой, ответственной… разумной.
Смотреть на Светку как на объект сексуального влечения не выходило. Ну не получалось у меня думать о ней как о женщине! Не помню, чтобы рассматривал ее ягодицы с таким же удовольствием, с каким посмотрел сейчас вновь на филейную часть тела Нежиной. Улыбка Пимочкиной не заставляла замирать мое сердце. А суета комсорга вокруг моей персоны так и вовсе раздражала, заставляла скрежетать зубами. И все же грозившая Свете опасность заботила меня больше, чем судьба Советского Союза.
Я знал эту девчонку второй день, но мне казалось, что был знаком с ней давным-давно, и что сейчас она появилась в моей жизни не впервые, а вернулась в нее после долгого отсутствия. Уж очень много я разговаривал о ней с Гомоновой. Слушал рассказы Людмилы Сергеевны о том, какая Светочка была добрая, умная и красивая. По большому счету, моя институтская кураторша не слишком приукрашивала достоинства своей старшей сестры. Назвать Свету Пимочкину уродиной, злой или глупой у меня бы язык не повернулся, только по-детски наивной.
Интуиция подсказывала, что у меня были сейчас хорошие шансы закрутить со Светой роман. В теле Комсомольца добиться от Пимочкиной взаимности было бы даже проще, чем в моем прошлом. Вот только встречаться с девчонками несколько месяцев до первого поцелуя я не собирался (ни с кем!). Тем более что ради стипендии отличника решил приналечь на учебу (может, и воскрешу в памяти какие-то из полученных в прошлой жизни знаний, но с некоторыми предметами придется помучиться, с теми же немецким и историей КПСС).
Играть в любовь со Светой я не буду, с этим я определился быстро. Потому что комсорг не виделась мне в эротических мечтах и фантазиях. Сцены восемнадцать плюс с ее участием показались бы мне пошлостью и извращением, пусть Светлана и была одного возраста с Нежиной, чьи достоинства я с удовольствием разглядывал. Но и умереть Пимочкиной я не позволю. Ведь вполне возможно, что я потому и оказался в теле Комсомольца, чтобы спасти Светку и не позволить первого мая взорваться той бомбе.
Мелькнула мысль о том, что новая жизнь для меня сродни чистилищу (не зря же я очутился именно здесь и сейчас: так уж получилось, что именно в этом времени я мог в Зареченске кое-что исправить). Но я отмахнулся от нее: так недолго и забиться в религиозном экстазе. Не помнил, чтобы получал задания или план мероприятий на новую жизнь. Но точно понимал и то, что до двадцать пятого января тысяча девятьсот семидесятого года одна цель у меня точно есть – уберечь от маньяка Свету Пимочкину.
Я поймал очередной кочан капусты, но вместо того, чтобы уложить его на заметно подросшую кучу в кузове, вдруг залюбовался профилем Альбины Нежиной. Рассматривал девицу без стеснения, открыто, с вызовом… который Королева снова проигнорировала (по-прежнему меня не замечала). Солнце светило мне в лицо, окутывало волосы Альбины золотистым ореолом. Я рассматривал Нежину, точно красивую открытку, сам при этом воскрешал в памяти все, что знал о возможных убийцах Пимочкиной.
Младшая сестра Светланы проделала большую работу по сбору информации, которая помогла бы найти Светиного убийцу. Она изучила биографии всех известных преступников, проживавших в Зареченске в конце шестидесятых и в начале семидесятых годов. Пыталась понять, кто из них скрывался за маской того самого непойманного маньяка, ведь убийца мог попасться и на другом преступлении. Гомонова выясняла, кто из преступников хотя бы в теории мог быть причастен к смерти ее старшей сестры.
Людмила Сергеевна определила, что из всех изученных ею кандидатур на роль «маньяка с молотком» больше прочих годились трое. По ряду причин каждый из них мог оказаться тем самым. И в то же время ни один из них не подходил на роль убийцы Пимочкиной со стопроцентной вероятностью. Информацию об этих личностях она собрала в отдельные папки. Я не раз держал те папки в руках. И до сих пор помнил, что было на них написано: «Комсомолец», «Гастролер» и «Каннибал».
