– Да тише вы…
Так это он там что, дюймовочку в траве искал?
Те не могли уняться. Идя передо мной, подкалывали все время тощего, друг друга, меня, с трудом бредущего вслед за ними. Шутки были злые, не смешные, обидные. Впрочем, эти по-другому и не могут.
Я шел вслед за ними по полю, стараясь не наступить босой ногой на засохшую ветку, колючку и прочую радость для голой ноги горожанина, и ничего не понимал. Кто эти люди? Куда я с ними иду? Зачем? Явно о сложившейся ситуации они знали видимо больше меня. Куда ни будь да выведут.
Вот, что было одновременно предметом и гордости, и крайнего моего недовольства, так это тонкое парфюмерное обоняние. Еще не подозревая, какое важное значение в жизни человека имеют запахи, я с самого детства, не ведая того, играл в Жан-Батист Гренуя. Первое воспоминание о проблемах, которые доставлял мне мой нос, могу сам себе напомнить, когда я был в детском лагере при средней школе. С самого утра мы, десятилетки уныло брели в здание опостылевшей школы, где вынуждены были лицезреть рожи одноклассников и выслушивать замечания о своем безобразном поведении от не менее любимых учителей. В течении светового дня я не помню уже точно, чем мы все там занимались, видимо чем-то очень важным и до неприличия интересным, чем еще можно было заниматься в советской школе. Вечером нас всех отпускали по домам к нашими ненаглядным родителям. Но, после полезного и диетического, легкоусвояемого обеда, нас всех ждал тихий час, в классном кабинете на раскладушках.
Я, как и положено десятилетнему оболтусу, в середине дня не спал, а занимался тем, что доставал всех окружающих своими рассказами и баснями. Врать я был великий мастер с самого детства. Сочинял на ходу, иногда сам себя удивляя, эко меня занесло то…
На соседней раскладушке разместилось тело какого-то увальня, туповатого и заторможенного. Я проучился с ним в одном классе многие годы, но его имени и лица я вспомнить не могу. Помню только его запах изо рта. Вонь пропавших щей с кислой капустой.
Я крутился и вертелся на своей лежанке, как только мог, но вонь, исходившая от него, настигала меня даже под тонкой одеялом. Я брезгливо отворачивался от него, когда он заговаривал со мной о чем то, морщил нос… Все было бесполезно.
Причем эту непереносимую вонь, ощущал я один. Больше никто ее не чуял или всем не было до нее никакого дела.
В последствии, я постоянно реагировал на запах краски, когда кто-то в девятиэтажном доме делал ремонт. Меня тошнило от запаха хлорки в больнице. А уж когда девочки, как это обычно у них бывает, не зная меры начали душится мамиными духами, для меня это было просто кошмаром.
В последствии, я стал списывать свои кривляния и выгибоны насчет ароматов, на счет своей нервической натуры, что отчасти было правдой. Уже гораздо позже, посмотрев фильм про несчастного парфюмера, а после прочитав книгу, я понял, свое проклятие. Но девственниц я не убивал, выжимку из них не делал, просто меня бесили неприятные для меня ароматы.
Сколько раз я проклинал себя за тонкое обоняние, когда, увидев сисясто-жопастое создание, теряешь голову от спермотоксикоза, и понимаешь в постели, что второго свидания с продолжением не будет. От нее запах такой, что пропадает вместе с эрекцией все желание находится рядом с ней. Не твое! И пахла она приятно, и все при ней, и не дура вроде… Просто не твое.
Плетясь за троицей непонятых типов, я сразу понял, что с ними не так. Запах. Я пытался вспомнить этот резкий и одновременно сладковатый до тошноты запах. Где я его ощущал? При чем совсем недавно.
Вспомнил! Возле электрички! Так пахли твари!
Это был трупный запах. Я вспомнил его. Так пахнет в морге. Такая вонь в секционной.
Проходя практику в городской прокуратуре, еще будучи студентом, приходилось частенько выезжать вместе со следаком у которого я был помощниках, на всякий криминал и бытовые убийства. Девяностые годы я застал во всей красе. К трупам я относился спокойно, без обмороков и рвотных рефлексов. Просто абстрагируешься и отстраняешься от всего происходящего. Говоришь себе, что сейчас ты, это не ты, это просто работа, не принимай близко к сердцу не чужое горе, ни чужие слезы. Это все понарошку, как в кино. Ты придёшь домой, искупаешься, смоешь под душем весь негатив, и заберёшься с головой под одеяло. И заснёшь без сновидений. Главное вернутся домой.
Трясясь в служебном автомобиле вместе с ментами на вызов, зная, что увидишь туп, просишь кого-то, кто сверху, только что бы не вонял, что бы только не вонял…
Но потом всегда приходилось топать в морг, за какими то справками, актами и выписками, А там этот запах… Но там трупный запах перебивал формалин, а здесь только смердящий трупный пахер.
Шли по полю, огибая редкие кусты и чахлые деревца. Темп ходьбы мои провожатые не сбавляли, по сторонам особо не смотрели. По всему было заметно, что местность им знакома и никаких неприятностей они не ждали. Меня по-прежнему смущал автомат, висящий небрежно перекинутым за спину у одного из мужчин. На сотрудников МВД точно не похожи. Какой ни будь местный ЧОП? Тоже не то…
Пройдя примерно с километр, вышли к бортовой тентованной «Газели» стоящей у заброшенных дачных домиков. Несколько мужчин возрастом от двадцати до пятидесяти со скучающим видом слонялись рядом с автомобилем. В кузове находилось еще двое мужиков, на полу валялась какой-то ширпотреб, который можно набрать из старых дачных домиков. Оттуда и набрали, как я потом узнал.
В кузов авто я залез самостоятельно. Во всяком случае, помочь мне желающих не нашлось.
Треск и скрежет в кузове ржавой и убитой временем «Газели» к задушевной беседе не располагал, так что ехали молча. Я один из всей компании находился в полном недоумении от происходящего. Остальные просто тупо смотрели перед собой, иногда о чем то, переговариваясь. На меня внимания не обращали. Словно каждый день брали с собой подобных пассажиров.
Примерно через час тряски по ухабам приехали в пром-зону. По всей видимости раньше это была стройбаза торгующая бетонными блоками и пиломатериалами. Наблюдая из кузова, я дивился на открывшийся колхозстайл!
По всему полукруглому периметру базы, стояли серые бетонные блоки, которые держались друг на друге за счет собственного веса, не скрепленные раствором. С одной стороны монструозного забора высотой примерно метра с три не было, а отрывался вид на болото. С обеих сторон забора замыкающего ограждение, часть бетонных блоков на несколько метров утопала в болоте. Вся огороженная территория была примерно чуть больше футбольного поля.
Солнце начало припекать нещадно, что еще больше усиливало жажду, которая снова начала меня снова мучить. Разбитая об запорные краны колодца голова все гудела и ныла, сообщая остаткам мозгов о своем бедственном положении. Спина за все время сидения в кузове автомобиля затекла и ребра так же напоминали о себе. О моем комфорте за все время переезда никто не подумал. Водитель автомобиля явно ненавидел своих пассажиров или просто забыл о них на время поездки. С противоположной стороны в центре забора красовались стальные ворта.
Буквально выпав из кузова, я стал оглядываться по сторонам, куда это меня занесла нелегкая? Несколько мужчин, довольно устало и с ленцой, начали разгружать кузов автомобиля и затаскивать скраб одно из помещений. Его просто скидывали на пол в угол не сортируя. Это были в основном вещи из разряда: выкинуть жалко, а надеть стыдно. Заберу на дачу, пусть там лежит.
Вокруг себя, я увидел несколько, примерно одинакового вида одноэтажных строений из бетона и селикатного кирпича, где ранее по всей видимости хранилась всякая строительная фигня и находились дешевые офисы и бытовки сотрудников – работяг. На окнах некоторых строений находились «декоративные» решетки в виде паутины, сваренные из тонкой арматуры. По все видимости их ставили еще во времена советской власти. Увидел и несколько бытовок на колесах, впрочем, уже давно спущенных. Все выглядело так, словно слесари-ремонтники в спешке затащили внутрь все, что смогли. Как мне показалось все было наставлено без какой-либо системы. Просто свалено как попало.
