Когда черная кровь залила ей лицо, она поняла, что лишила жизни живое существо. Эта мысль, это новое чувство скрутило все ее внутренности. Она поняла, что самая большая власть на свете — власть над чьей-то жизнью. Ни корона, ни трон не имели такой же силы, как кинжал у горла. И она это сделала с врагом, она отняла его жизнь. Судорожно сдерживая рыдания, девочка различила по лестнице топот ног, но, увы, это были не драконы, а еще две морские твари. Даже не вспомнив об оружии, Ярослава побежала в свою комнату, с силой захлопнула дверь, пытаясь справиться с дрожащими руками, но с другой стороны ее толкнули так сильно, что ребенок отлетел на несколько метров вперед. Дверь с силой ударилась о стену, и жалобно заскрипела.

Твари неумолимо приближались на своих длинных конечностях; на их мордах блестела кровь. Нависнув над девочкой, тварь изо всех сил полоснула когтями по нежному лицу, оставляя глубокие борозды. Ярослава вскричала, но тварь полосовала ее снова и снова, вспарывая тонкую шею, грудь, ноги, плечи. Поскальзываясь на собственной крови, она пыталась уползти от мучителей, а твари играли с ней, давай уйти, и снова истязая. Протяженный вопль разнесся по замку, но пытка длилась и длилась, и ребенок был бы рад умереть, как твари резко оставили ее, переключившись на нового врага.

— Бро-брн-сла, — слабо прошептала девочка, смутно видя, как высокая девушка в одних штанах, без плаща, с замотанной бинтами грудью сражалась с тварями.

Одно ее крыло было вырвано с корнем, другое — представляло собой изломанную культяпку, которую, однако, Бронислава умно использовала, пропоров глаза одной из тварей торчащими костями. Добив раненого врага, она с яростью принялась за второго, начисто снеся ему голову боевой плетью.

— Сестра!

Она кинулась к Ярославе, поднимая ребенка на ноги, и крепко обнимая.

— Сейчас я уведу тебя. У нас есть один целитель, он поможет.

Многоголосый вой разнесся по коридору, врываясь в разгромленную комнату. Ярослава еще прижималась дрожащим тельцем к сестре, но старшая прекрасно понимала, что времени не осталось. Им не убежать, с ее крыльями и не улететь. Она ослабла, и даже на одной чисто ярости не сможет победить тех, кто спешил сюда разорвать их. Времени не осталось.

— Ярослава, — она отстранилась, и припала на колено. — Скажи мне, ты уже трансформировалась?

— Нет, — в глазах ребенка отразилось замешательство. — Я еще слишком маленькая, отец сказал, что накажет.

— Будто тебя это останавливало! Отца здесь нет, я не буду ругаться.

— Нет.

— Ярослава! Мне нужна правда! Ты трансформировалась?

— Нет.

— Ты трансформировалась? — закричала, раздраженно встряхнув сестру за плечи.

— Нет! Я же сказала! Я пыталась, но резерв не откликнулся.

— Хорошо, тогда придется это делать прямо сейчас.

Девушка поднялась, схватила сестру под локоть, и потащила на веранду.

— Стой, не надо! Я не умею летать! — ребенок упирался, расширенными от страха глазами глядя на приближающийся край.

Сколько всего нужно было сказать! Ее долг как старшей сестры был в том, чтобы всегда быть рядом, наблюдать взросление, защищать, хранить тайны, быть другом, помощником, наперсницей, матерью. Но твари были уже совсем близко. Время вышло.

— Лети, — сказала она, пытаясь вложить во взгляд всю свою любовь и не прожитые годы, — или умри.

Ухватив Ярославу покрепче, прилагая последние оставшиеся силы, она выкинула сестру с веранды, глядя только на нее, в расширенные от ужаса глаза светло-серого цвета. В следующую секунду морские твари, ворвавшиеся в комнату, разом набросились на девушку, разрывая ее на части.

Ярослава закричала так сильно, что ее перепонки не выдержали крика. Тело взорвалось болью, каждая частица тела ожила, открывая ей собственную силу, и в воздухе замерла изящная драконица. Выброс силы, произошедший при первой, такой преждевременной трансформации, мельчайшими каплями, смертельно заостренными, прошил насквозь каждую морскую тварь в радиусе досягаемости, оставил выбоины в камне замка. Драконье зрение, появившееся без должной подготовки, заметило месиво, оставшееся от сестры, и силы покинули Ярославу.

Она падала, пытаясь работать крыльями, но еще не умея. Кое-как спланировав на несколько метров, она всеми фибрами пожелала принять частичную форму, и резерв послушался.

Так она и упала в руки своего брата Ярогнева: израненная девочка с черными дрожащими крыльями.

***

Я гладил ее лицо, повторяя движения того, кто когда-то полосовал ее когтями. Целители превосходно поработали над ней, не осталось ни намека на шрамы, но девушка и сама не представляла, как глубоко была изранена. Эти отметины не видны глазу, они внутри, высечены в памяти.

Она не просыпалась, и, судя по выражению милых черт, по-прежнему пребывала в своем вечном кошмаре.

— Ты права, тебя не пощадили, но ты сама проявила милосердие.

Я знал, что делать, и знал, что она мне этого никогда не простит.

ЭЛИФ

Не успела я прибыть в пансионат, как пришлось снова собирать свои вещи, и отправляться в столицу. Одна часть меня пребывала в гневе, так как я специально приехала сюда отдохнуть от драконов, и хоть на время сбросить со своей шеи груз. Однако я никогда раньше не была в столице, не видела столь больших и роскошных городов, и для смертной из дальнего воеводства считалось честью полученное приглашение. Только я-то прекрасно понимала, кто расстарался!

Господин Круторогов не мог оставить меня в покое, силился доказать, что он — заботливый отец, заслуживающий второго шанса. Но так ли это? Могу ли я ему доверять? Иногда мне и хотелось бы обрести отца, но сердце молчало, не выдавало ни капли любви к нему и нежности. Видимо, обида была куда глубже, раз я сама не могла ее преодолеть или хотя бы осознать.

Выслушав завистливые поздравления соседей, словив ядовитые взгляды учениц (среди которых я когда-то была всеобщей любимицей), мы запрыгнули в посланный за нами экипаж, и любовались солнечным зимним днем, полями, лесами, укрытыми снежным кружевом. Сопровождающие нас служанки то и дело подавали ча, угощения, сообщали столичные новости (очень быстро перейдя на сплетни), а драконица из огненных следила за температурой внутри экипажа, чтобы она была комфортной для нас. То, что нам прислуживала кровная представительница «высшей расы», так изумило Матильду, что она сначала едва осмеливалась открывать рот, а потом осмелела, разговорилась, и, видимо, мысленно слагала победные письма для Калмыковой и Селивановой.

— Элиф, как же нам повезло! — шепнула опекунша, и отвернулась к окну.

Любуясь ее профилем, я все же пересмотрела свое отношение к поступку отца. Главное — это радость Матильды, спонсирование пансионата и все прочие блага, которые она заслужила. Ради ее счастья я даже готова потерпеть присутствие Круторогова на протяжении всех каникул.

Ближе к ночи мы подъехали к большому постоялому двору, который предназначался только для драконов и смертных, приглашенных драконами. Как оказалось, для нас там были подготовлены два номера, и мы обе озирались в роскошном холле, явно рассчитанном на презентабельную публику.

Поднявшись к себе, я быстро сменила наряд, и поспешила вниз, на ужин. Хотя нас потчевали весь день, мы изрядно проголодались, а, зная, как кормят драконов, я буквально глотала слюнки. Матильда встретила меня у лестницы, и мы вдвоем направились в ресторан. Это должен был быть отличный вечер, наполненный романтикой от путешествия и волнением перед столицей, если бы не одно «но»…

— Госпожа Стрелицкая! Право слово, какая встреча!

— Господин Круторогов! — Матильда отвесила такой глубокий поклон, будто едва в обморок не упала. — Позвольте выразить вам свое почтение и благодарность за поздравительное письмо.

Я тоже поклонилась, испытывая смесь смущения и раздражения. Даже не смог дождаться нас в столице, явился сюда, подстроив случайную встречу! От переполнявших меня эмоций начали дрожать руки, и я сжала их со всей силы, до побелевших костяшек.