— А знайщ песню Синатры: «Стрэйнджерс ин зэ найт…»?

— Ту лонли пипл… стрэйнджерс ин зэ найт — как-то так, да, знаю.

— Отличи, договорильсь. Постучись четырь раза и спой это. Еси не споещ, я буду знать, щто ты не один.

Синиша скептически усмехнулся:

— О’кей…

Сам он отправился ночевать прямо на «Аделине», но никак не мог уснуть больше чем на пять минут. Он просыпался, нервничая то из-за завтрашнего плавания, то от предчувствия приближения жаждущих мести мафиози, то от мысли о том, что его миссия поверенного, кажется, и правда близка к завершению, то его будил запах солярки, которую Тонино выиграл во время своей последней лотереи.

Он вышел из порта через полчаса после рассвета, чтобы не напугать последнюю оставшуюся средиземноморскую медведицу и не нарушить таким образом ритм, в котором Брклячич пересчитывал свою фасоль.

— Куды ты поарти, повери? Бежишь, цьто ли? — послышался откуда-то голос невидимого смотрителя маяка.

— Негетив! Йо вернусь уоколо полудня! — ответил он в пустоту.

— Повери, трей куошецьки! Трей!!! Воротилась коа мне Изуольда, у ней…

Стук мотора «Аделины» заглушил последние слова Брклячича, поэтому Синиша коротко отсалютовал ему и стал вновь всматриваться вперед, поверх носа катера. Выйдя в открытое море напротив Лайтерны, он стал оглядываться по сторонам в поисках хоть какой-нибудь точки в западной части горизонта, который становился все светлее. Нигде не было видно никаких плавсредств, тем более мафиозных. Он осторожно наклонил штурвал и медленно пошел вправо вдоль скалистого берега Третича. Заметив в контровом свете темный низкий силуэт Вторича, он направил нос катера на него, включил полный ход и шел так около получаса. Потом он снизил ход до минимума и крепко зафиксировал штурвал на этом курсе. Он установил на часах и телефоне будильники, чтобы они зазвонили через час, а сам задремал на корме.

Письмо в обе телефонные компании он составил за пять минут, а вот придумывание имейла премьеру и Жельке заняло у него несколько дней. В итоге он сочинил что-то вроде телеграммы: «Моя работа здесь наконец подходит к концу. Как там в верхах? Серьезный замес?» В таком формате соотношение отчаяния и абсолютной незаинтересованности, брезгливости и желания быть снова в теме показалось ему идеально сбалансированным. Без криков о помощи, но с намеком на готовность принять участие в новой битве.

Когда однообразный электронный сигнал вывел его из полусна, еще не было восьми часов. Было пока слишком рано для субботнего утра, чтобы кому-то звонить, да и сигнал еще только слабо мигал первой, самой короткой, черточкой на экране. Небо было ясным, а море абсолютно спокойным — он вздремнул еще полчаса, после чего принялся за работу. На дисплее телефона уверенно отображались все три палочки. Он заглушил двигатель и медленно потянулся, а по его лицу разлилась блаженная улыбка. Иногда по ночам, когда не было ни дождя, ни ветра, его поражала стоявшая на Третиче тишина, подобной он не слышал никогда в своей жизни: мягкая, глубокая, добрая — казалось, что ее можно потрогать руками. Однако та тишина, которую он вдруг услышал теперь, когда остановил мотор, была совершенно другой. Посреди спокойного, гладкого, как стекло, моря, под кристально чистым небом, в отсутствие каких-либо живых и искусственных источников звука, он стоял в центре Вселенной, слушая тишину, которая медленно растекалась по жилам, костям, мышцам и мыслям. Он зажмурился и почувствовал, как абсолютное беззвучие поднимает его куда-то ввысь, как будто он наконец выныривает на поверхность, чтобы глотнуть воздуха.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! — закричал он что было силы и чуть не сошел с ума, в восторге от того, что в ответ не послышалось даже эха. Он быстро спустился в каюту, где стал наслаждаться звуками, на которые он раньше не обращал внимания: звуками своих шагов по доскам «Аделины», звуками открывания сумки и раскрытия ноутбука, звуками подсоединения кабеля к телефону. Звук печатания на клавиатуре был ему хорошо знаком, но теперь он ясно различал кое-что еще: тихое соприкосновение своих пальцев и пластиковых букв. Он еще раз пробежал глазами заранее подготовленные письма, желая поскорее с этим закончить, чтобы выключить слишком громко жужжавший компьютер. Он отправил все три письма, а потом проверил папку «Входящие», где лежал один-единственный имейл, полученный еще в феврале:

«Здесь намечается полный кавардак. Приеду, как только смогу. Во влож. прикрепляю пару своих фоток из Сеула. Целую, Желька»

С этим потом разберемся, решил Синиша, закрыл ноутбук и вышел на палубу. Он сел, облокотился о борт катера и задрал голову вверх. «Сучка, ни до ни после — ни одного письма» — с такой мыслью он поднимался из каюты. Она висела в его голове всего несколько секунд, после чего ее, как и недавний Синишин окрик, проглотила ароматная голубая тишина. Самым громким звуком на свете в течение следующих пятнадцати минут был шорох ткани, когда поверенный закидывал одну ногу на другую.

Потом вдруг откуда-то послышался тихий рокот. Синиша с удивлением медленно поднял голову и огляделся. Примерно в километре от него, на фоне темно-зеленого Вторича, белел висящий парус. Белело также почему-то и море рядом с ним. Синиша присмотрелся и увидел, что за яхтой, на одной с ней скорости, следуют два глиссера, по одному с каждой стороны. Они тоже были белые, так что это были не итальянцы, по крайней мере не те, появления которых он опасался. В этот момент один из глиссеров отделился и полным ходом пошел в сторону Синиши. Он добрался до него через две минуты, принеся с собой невыносимый шум, запах дыма и во́лны, раскачавшие «Аделину».

— Что вы делаете, уважаемый? — спросил его стоявший на носу патрульного катера полицейский, поправляя кепку. Второй в это время смотрел на него через окно рубки.

— Ничего особенного: дрейфую и наслаждаюсь жизнью.

— У вас все в порядке? Под водой кто-нибудь есть?

— Нет-нет. Здесь только я.

— Точно? Я должен проверить ваши документы.

— Прошу прощения, я не взял их с собой, — ответил Синиша, ощупывая карманы, и покраснел. — Но вы легко можете проверить: я Синиша Месняк, поверенный правительства Республики Хорватии на острове Третич.

— Поверенный?

— Да.

— Поверенный именно правительства?

— Даже не знаю, чьим еще поверенным я мог бы быть.

Полицейский снял кепку, сунул ее под мышку и почесал голову:

— Оставайтесь здесь, не заводите мотор, пока я не вернусь. Как, вы сказали, ваше имя?

— Синиша Месняк.

Двое полицейских некоторое время совещались в рубке, потом глиссер развернулся и с шумом понесся обратно в сторону яхты. Там, под мачтой, загорала женщина в желтом бикини, а из кокпита виднелись еще четыре головы. Полицейский глиссер остановился у кормы яхты и, меньше чем через минуту, когда в него пересел один из сидевших в кокпите, поехал обратно к «Аделине».

— Ха! — воскликнул гражданский с палубы глиссера, оказавшись метрах в десяти от «Аделины». — И правда! Господин Месняк! Как ваши дела? Мы как раз направлялись к вам!

Лицо показалось Синише знакомым, но…

— Звонко! Помните, Дубрава, чевапчичи?.. Я подвозил вас до парома!

— Ё-моё… Откуда… Звонко, в натуре…

По спине поверенного побежали мурашки: вверх-вниз, от копчика к ушам и обратно.

— Да, мы здесь с премьером и советницей, выбрались немного отдохнуть на выходные, — сказал Звонко, ловко перепрыгнув на «Аделину» и протягивая Синише руку. — Как вы узнали, что мы приедем?

Поверенный сделал шаг назад:

— Сначала скажи мне, где скрытая камера.

* * *

— Я не знал, что у тебя есть катер, — крикнул премьер вместо приветствия, когда пятнадцатиметровая яхта и «Аделина» соприкоснулись бортами.

— Я тоже не знал, что у вас есть такой танкер, — язвительно ответил Синиша.

— Да нет, это не мое, мне приятель одолжил на время, одолжил на время.