— Ну, знаешь… Стихотворение мне понравилось больше, но вижу, что проза у тебя тоже неплохо получается… И что, мы все вместе это подпишем и всё? О’кей, давайте. Это максимум, на что я могу согласиться без консультации с Загребом. Ё-моё, приспичило ведь на рассвете, посреди моря приспичило… И что, вам не было холодно?
— Хе-хе… Я же сказал, было незабываемо. Значит, так можно, с этим заявлением?
— Да можно… А я слышу, в эту ночь или в предыдущую, что внизу как будто катер идет — ну, думаю, весна пришла, рыбаки выехали на рыбалку или что-то в этом роде… Какой там, это мой кум едет трахаться, ё-моё! И что, вы возвращаетесь, пока мы еще спим? Поверить не могу! А что ты сказал Брклячичу, куда ты у него перед носом каждую ночь выплываешь? Черт, ты что, показал ему ее? Да ведь? И ей показал и его, и медведиц, да сто пудов!
— Все так, но не переживай. Бедняга Домагой совершенно не интересуется, более того, даже ругает себя, если выказывает слишком много интереса по отношению к чему-нибудь, кроме своих вычислений и работы смотрителя маяка. Они мило пожали друг другу руки, он сказал нам, что мы красивая пара, пожелал нам счастья и много детей, после чего уполз в свой рабочий кабинет. Не волнуйся, он живет в своем мире чисел, вероятно более прекрасном, чем наш. Правда, не переживай.
Именно этого Синише и хотелось: не переживать, не думать, позволить событиям идти своим чередом… В конце концов они сами должны куда-то прийти и остановиться, и тогда будет видно, что делать дальше. Он окончательно успокоился, открыл пиво, развалился на диване и стал беззаботно смотреть на экран, где показывали обзор последнего этапа Турецкой футбольной лиги. Тонино сел рядом и довольно зажмурился.
— Знаешь… — устало сказал Синиша несколько минут спустя.
— Знаю… — успокаивающе ответил Тонино. — Не волнуйся по поводу топлива. Послезавтра Великая пятница и итальянцы не приедут, но в следующую пятницу приедут три глиссера вместо обычных двух. Как раз моя очередь покупать, плюс я выиграю в лотерею. Вот увидишь, у меня предчувствие.
* * *
Интуиция не подвела Тонино. В пятницу накануне свадьбы он купил полагающиеся ему десять литров топлива, а в лотерею выиграл еще три раза по пять.
— Даже не думайте в первую брачную ночь кружить вокруг Третича или там отправиться в свадебное путешествие в Грецию! — пригрозил ему поверенный.
— Уговор есть уговор! — важно ответил Тонино. — В понедельник мы, мой дорогой кум, вновь будем на Вториче!
Перед обедом они вчетвером, так, для собственного удовольствия, провели генеральную репетицию завтрашней церемонии, во время которой Тонино остолбенел минут на десять, когда Зехра стала медленно, грациозно, глядя ему прямо в глаза, спускаться со второго этажа на кухню. После этого они договорились, что завтра, на всякий случай, во время этой части каждый будет смотреть строго перед собой. Больше всех процессом наслаждался Селим. Он взял напрокат у смотрителя маяка тетрадь в твердой обложке, обернул ее в белую бумагу и написал на ней «Книга регистрации свадеб — Третич». Тетрадь, конечно, была наполовину исписана нечитаемыми математическими уравнениями и формулами, а Брклячич хотел, чтобы ему вернули ее, как только она исполнит свою функцию, но Селим ей так гордился, как будто он сам, вплавь, доставил ее с материка на Третич, а она при этом даже не намокла. Он обещал приготовить сюрприз на свадебный обед и ужин, а по количеству ингредиентов, которые ему привезли итальянцы, можно было заключить, что сюрприз будет весьма впечатляющим. Он помыл окно в кухне, отдраил полы и лестницу, вытер пыль с каждого предмета, убрал паутину из каждого угла…
— Стольк свидетелей было против меня, щто пора и мне побыть чьим-т свидетелем. Да еще и так, в кайф, — повторил он, сияя, не меньше двадцати раз за последние два дня.
Тонино попросил Зехру, чтобы они, хотя бы формально, ради такого важного события соблюли третичскую традицию и в ночь перед свадьбой спали раздельно. Она сразу согласилась, более того, ее голос и поведение были отмечены какой-то неожиданной гордостью, как будто она была счастлива, что вот, наконец-то она, впервые в жизни, стала частью какой-то традиции. Начинало вечереть, Тонино нежно поцеловал ее в губы и отправился домой.
— Я провожу тебя немного, — сказал Синиша и взял его под руку. — Как дела, жених? — спросил он его, когда они отошли на десять шагов от дома.
— Великолепно! — ответил Тонино. — Только я… Прошлой ночью я видел во сне Муону.
— Ох, черт! У тебя что-нибудь болит, ну или там, тошнит тебя?
— Нет, ну и вообще-то я не уверен, она ли это, собственно, была. Да, негритянка-австралийка, это абсолютно точно, но она была повернута ко мне спиной и все время убегала… Вынырнула из-за какого-то куста и, заметив меня, пустилась бежать. Я продолжил идти своей дорогой, не спеша, но она все равно была передо мной, на одном и том же расстоянии, не переставая бежать, а потом я проснулся. Крайне необычный сон, правда?
— Очень… А старик, как твой старик? Он все еще орет по поводу меня?
— Уже нет. Теперь он опять все время молчит.
— Не спрашивает, где ты пропадаешь всю ночь и полдня?
— Ради бога, он никогда в жизни меня ни о чем не спрашивал. С чего вдруг ему начинать?
— Не знаю, откуда я знаю… Просто пришло в голову… Слушай, а что если мы притащим его завтра на свадьбу? Имей в виду, я продолжаю думать о нем то же, что я высказал ему в тот день, но как-то… Я думаю, это было бы не так уж опасно. Он ни с кем не разговаривает, ему некому похвастаться, какая у него хорошая сноха, и некому пожаловаться на нее. Может быть, это как-то размягчит его сердце, и он хотя бы свои оставшиеся дни проживет, не брюзжа, ну или хотя бы брюзжа не так сильно.
— Навряд ли, я в это не верю. Кроме того, скажу тебе честно, мне не хочется часами его уговаривать, чтобы он пришел туда, где все мы из-за него будем чувствовать себя неловко. Представь, каково будет Там… каково будет Зехре, такой горячей, игривой и необузданной, в его присутствии! Нет, в этом нет никакого смысла. Мы можем позвать его на официальную церемонию, когда-нибудь, но завтрашняя пусть останется праздником только для меня и Зехры, вернее, для нас четверых. Ты согласен?
— Согласен, не парься. А могу я спросить у тебя кое-что личное, можно сказать, интимное? Можешь не отвечать, если это уж очень личное, в смысле если это что-то такое…
— Спрашивай давай уже, ради бога, повери! — засмеялся жених.
— Ты вот только что, да и, в принципе, почти каждый раз спотыкаешься… Когда ты хочешь сказать Зехра, у тебя сначала вылетает что-то другое, Тами, или что-то в этом роде…
— Значит, ты заметил?
— Да, как тут не заметить? Мне ужасно интересно, Тами — это какое-то имя, прозвище, откуда это? Повторяю, если вопрос слишком личный…
— Тами — это прозвище Зехры. Я дал ей его, и оно ей нравится. Но мне все же сложно произносить его, когда мы не одни.
— А почему Тами? Откуда это?
Они вышли из леса и двинулись вдоль пристани. Тонино подтянул канат «Аделины» и запрыгнул на корму.
— Ночью может опять задуть южный ветер. Отвяжи «Аделину» и кинь мне швартов.
Синиша так и сделал.
— Тами была Тамара, до этого времени единственная любовь моей жизни, — Тонино говорил все громче, уверенно шагая к носу катера.
— А где она сейчас, уехала в Штрелию?
— Нет… Нет… — ритмично повторял Тонино, медленно доставая якорь. — Тамара уже на том свете. Она покончила с собой из-за того, что мы не могли быть вместе. Я узнал об этом спустя много лет, и только недавно, пару лет назад, я узнал также, что в момент смерти… — Тонино замолчал и с силой забросил якорь как можно дальше от лодки, — что она была в положении.
На последнем слове якорь ударился о воду, и «Аделина» начала медленно, сантиметр за сантиметром, удаляться от берега.
— А поч… Кхм! Почему вы не могли быть вместе?
— Потому что она была моей учительницей в старшей школе… Лови канат! Потому что она была на девять лет старше… Просто обмотай его два раза вокруг кнехта, а я завяжу… Потому что школа была на Вториче… Теперь притяни меня, чтобы я мог спуститься… И потому что мой отец решил, что для жизни мне вполне достаточно средней школы, Третича, что я буду жить с ним и матерью и слушать их постоянные ссоры. Вот… — Тонино спрыгнул на берег, взял у Синиши из рук канат и, отпустив «Аделину» довольно далеко, завязал узел на кнехте. — Это, пожалуй все, что тебе нужно знать о прозвище Зехры.
