— За новое тысячелетие! — произнес тост Селим.
— За всех нас! — присоединился Синиша, не зная, что придумать.
— За… Блин, за все хорошее и за все, что нужно каждому из нас! — закончила тост Зехра, поднимая бокал и решительно глядя Синише прямо в глаза. Когда он посмотрел на нее тревожным взглядом в ответ, она коротко кивнула ему и выпила шампанское.
— Давай-к, Джули, принеси торт. И тарельки, ты знаешь, гиде они.
— Сорри, но я должен задать тебе вопрос, — тихо сказал Синиша, едва Зехра закрыла за собой дверь. — Как она здесь оказалась? Вы с ней парень и девушка или как?
— Не, скорей деловые партнеры, — ответил Селим, лукаво улыбнувшись.
— Деловые, то есть ты ее этот… кх-хм… скажем так, менеджер?
— Да нет, мы правд партнеры, равноправные. Тольк дела нащи накрылись медным тазом.
— Какие дела?
— Слущ, даж если будещь меня мучить, как немец пленного партизана, я те все равно ничего не расскажу. Не имею права, братищка, правда. От этого моя жизнь зависит, и ее тож. Я те открыто говорю. Мы взялись провернуть кой-че по-крупному с этими ващими итальящками, они сами рисковали, ну а делать взялись мы: я, она и этот ее, как ты сказаль, менежер. Этот гад нас кинуль, сдаль другой стороне. Вот так, а итальянцы спрятали нас через свои связи, нормальные ребята. Только мне прищлось провезти ее контрабандой, потому щто мафия говорит, моль, сюда может только один. Я знаю почему: Джамбатиста планироваль ее оттрахать вместе со своей бандой, а потом прирезать по-тихом, так щто мне прищлось упаковать ее в чемодан вместе с деньгами, ничего больще я не взяль. Да даж если б чемодан биль весь набит деньгами — малыщка все равно дороже.
— А почему тебя решили спрятать именно здесь?
— А куда б ты спряталься от межнародного розыска?
— Интерпол?!
— Ха, если б только Интерполь…
— Дружище…
— Щито? Обосралься, товарищ комиссар?
— Да нет, но… Ну ладно, то есть ты теперь прячешь ее и от островитян, и от мафиози?
— Йес, вот тольк от высщего представителя хорватского правительства я не спряталься… — подытожил Селим, с лица которого не сходила все та же лукавая улыбка.
— Ваши отношения, то бишь твои и Зехры — это…
— Ничего, чист деловые. Не, ну бывайт трахнемся разок-другой, еси припрет, но я ж те говориль, максимум — пять минут. Мой болтик маловат и нетерпелив, а ей нужно больше, во всех смыслах. Ну, и щтоб уж тя не томить… Я рассказаль тебе, какие нащи отнощения, между ней и мной. А знаешь, какие будут между ней и тобой?
— Хех… Чисто деловые?
— Нет, старик. Ой-ё-ё-ой… сначала он думайт, щто я педик, теперь — щто сутенер. Ты будещь моим новогодним подарком для нее, а она мой подарок тебе. Дощло? Ты ж не трахалься уже месяца три, а она, еси не щитать меня и моего вялого, уж больще года. А я обойх вас люблю, и щто мне делать?
— Я тебе ничего не принес. И ей тоже, не считая, кхм, твоего подарка. Это все как-то глупо выглядит.
— Еще успейщь. И ты ж принес эти круглящки, которые тебе весь день мамочка пекла.
Оба засмеялись и тут же затихли, услышав шаги Зехры, поднимавшейся по деревянной лестнице.
* * *
— Тут будем иль пойдем в мою комнату? — спросила Зехра, когда Селим ушел, пожелав им, голубочкам, доброй ночи. Они сидели на диване перед выключенным телевизором.
— Не знаю… Как скажешь. А мы что, должны прямо вот так сразу?
— Ни фигась сразу! Ты тут уже пять часов, четырь часа мы знакомы, что нам еще-т делать, нам с тобой, сразу ему, тож мне романтик!
Зехра быстрым движением скинула теплый свитер и, высоко подбросив, отправила его куда-то себе за спину. Он упал на стол, прямо на большую тарелку с остатками торта, а один рукав лег на безухую, выпотрошенную поросячью голову, как будто хотел, на всякий случай, накрыть и без того зажмуренные, пустые, давно ослепшие глаза.
— Уф, осторожно, джемпер ведь измажешь.
Синиша встал и направился к столу, но Зехра потянула его за руку и посадила обратно на диван.
— Да и фиг с ним.
Если до этого он все еще немного сомневался, то теперь был абсолютно уверен: да, это и есть Крошка из порнушки, точно она. Груди «подладошки» (так данную форму грудей под конец послевыборной пьянки определил председатель одного из славонских филиалов партии: большие в диаметре, но маленькие по объему — помещающиеся аккурат в слегка раскрытую мужскую ладонь) прорисовывались под белой футболкой с застиранной надписью «Pirelli».
— Родинки… — выдохнул Синиша, а Зехра сняла футболку. Обе были на своих местах, обе как с экрана: одна на несколько миллиметров ниже левого соска, а другая — на таком же расстоянии выше правого, обе темные, почти черные, цвета Крошкиных глаз. Подладошки… Зехра не стала мешать Синище проверять правой рукой теорию славонца, потом нетерпеливо и страстно поцеловала его и стала своей миниатюрной ручкой ощупывать его пах.
— Конь! Правда ж? Ты конь.
— К-к? Кх-хм… Кто?
— Ты читал Камасутру?
— Нет… Но, думаю, я мог бы написать, скажем, предисловие к следующему изданию.
— Эт те так только кажется. Индусы, чтоб ты знал, оч хорошо описали размеры. Если я ничего не путаю, идут заяц и зайчиха, конь и кобыла, слон и слониха. Ты, как я виж — конь.
— Спасибо… В смысле спасибо, если это можно считать комплиментом.
— Фигня. Любой дурак мож быть конем. Но опять ж, бывают кони и кони… Смотри, солнышко, как мы поступим. Щас мы немного друг друга понежим, потрогаем, погладим, полижем и все такое. Ты мног выпил, мног съел, давно не трахался. Ты кончишь за минуту. Потом мы пойдем наверх, в мою комнату, отдохнем, выспимся, а утром поглядим, как ты танцуешь вальс перед Венским концертом[16]. Идет?
Синиша все это время легко, миллиметровыми движениями приоткрытой ладони махал партийному коллеге из Славонии. В какой-то момент ему показалось, что Зехрин сосок буравит ее насквозь.
— Идет… Но я могу тебя заверить, что у меня никогда не было так, чтобы я был с кем-то в первый раз и сразу кончил. Как бы классно мне ни было.
Зехра подалась назад, встала на колени у него между ног и стала расстегивать его брюки:
— Процитирую Крлежу: пришло время испытать и это. М-м-м-м, ну вот, что те Джулиана говорила? Конь!
Касаясь пальцами, где нужно, сжимая как полагается и в ритме, которому позавидовали бы лучшие венские филармонисты, она продолжала повторять диагноз:
— Душа моя… Ты взорвешьс через минуту… Уже поздно, ты наелс и напилс… Когда ты последний раз был с девушкой? Мы оба это знаем. А что ты на самом деле мож, эт мы утром-м-м-м-м… увидим-м-м-м… М-м-м-м?
Так и было.
* * *
Ему потребовалось четверть часа, чтобы более-менее отделить воспоминания вчерашнего вечера от сна. Ночью он кончил лишь через четыре с половиной минуты, и эта победа над прогнозом Зехры дала ему силы, чтобы взять ее на руки, подняться с ней в мансарду и попытаться отплатить ей кунилингвистическим способом. Зехре было приятно, но вскоре она сказала ему:
— Хватит, солнц. Ложись, выспись маленьк, ты щас никакой, так ты тольк еще больше обслюнявишь и себя, и меня. Отдохни до утра.
Держа правую «подладошку» под контролем, он уснул раньше, чем его голова утонула в подушке. Он проснулся от щекотки и прикосновения к губам.
— Вот те жвачка, чтоб от нас с тобой не воняло, — сказала Зехра, села на него сверху и надула огромный пузырь. — Щас посмотрим, кто ты и что ты, мой жеребенок.
Спереди и сзади, сверху и снизу, с одного бока и с другого — поверенный сохранял стойкость только благодаря тому, что он видел перед собой. Напряженные груди Зехры, раскрасневшуюся попку, чуть крупнее самого большого генетически модифицированного персика, черные глаза, которые периодически закатывались и становились белыми, либо, наоборот, сходились к носу, слегка дергающийся уголок губ, пальцы, хватающие простыню, как бы желая разорвать ее, полосы света, падающие через полузакрытые ставни и освещающие те или иные части ее тела, делая Крошку больше похожей на зебру, чем на Зехру. Только благодаря визуальным раздражителям Синише удавалось удержать эрекцию, потому что внизу он не ощущал ничего, кроме теплой влажности. Никакого трения, движения — ничего, под каким бы углом он ни входил… Если верить тому, что она почерпнула из Камасутры: про зайца, коня и слона, — если это не очередная выдумка Селима, на которую она купилась, то Крошка… она не просто слониха, а самая настоящая праматерь всех слоних! Если я ничего не ощущаю, то и она, естественно, тоже — ужаснулся Синиша и в ту же секунду почувствовал, как ослабевает его агрегат. Он быстро собрал в голове несколько кадров из вчерашнего фильма, некоторые моменты прошлой ночи и сегодняшнего утра, вперил глаза в попку перед собой, добавил щепотку воспоминаний о Жельке (зайчиха, ну максимум — кобылка, пони!) и перешел на самый жесткий галоп, на который был способен. Зехра, Похотливая Крошка, стала отвечать ему еще активнее и, наконец, застонала…
