– Если грубо, все так, – молвила она.

– И для вас это – сезонная забава?

– Это не забава.

– Да-да, умирают люди, все понятно. Но кто-то всегда развлекается – как я, например.

– Это ненадолго.

Влад красноречиво скрипнул вилкой мимо шницеля.

Чуть ранее, уверив нас в своей платежеспособности, он заказал себе четверть меню, и теперь наш стол ломился как новогодний. С немалым усилием я выцепил собственные тарелки с теплым салатом и огромной телячьей котлетой, которую миндальные хлопья и томатный соус преобразили в изысканное блюдо с названием на три строки.

– О, – пробормотал я, оглядев стол. – Официант забыл одну вилку.

Влад застыл, не донеся до рта свою.

– Пойду схожу. – Я попытался встать, но он предостерегающе вскинул руку.

– Остановись.

Влад перевел взгляд на Шарлотту. Стежок его вкрадчивой усмешки распустился до плотоядной гримасы мухоловки.

– Любовь моя, – проворковал энтроп.

Над тарелками проплыла его благожелательная ладонь. Шарлотта потянулась навстречу, и Влад звучно хлестнул ее по руке.

– Острые предметы, может, и разнообразят нашу личную жизнь, но не завершат ее. Верни.

– Милый, я не…

– Верни немедленно. Не хочу, чтобы мои новые друзья думали, что мне нравится причинять тебе боль.

Шарлотта опала обиженным выдохом, а воспряла ленивым смешком.

– Ничего личного, – бросила мне, запуская руку под юбку.

И я, по глупости проследив за ней взглядом, увидел полуобнаженное загорелое бедро. Еще бельевую резинку, отороченную кружевом – из-под нее торчала вилка зубцами наружу. Но главное все же бедро. Оно действительно было как у танцовщицы.

Шарлотта одернула юбку и молча вернула вилку на стол.

– Теперь ты сходишь за другой.

– Но я наступила на стекло, – запричитала она. – Ты, вообще, заметил?

– Кровь тебя красит, родная.

– Эй… послушайте… – попытался вмешаться я.

– Встала и пошла.

– Нет.

– Мне и так нормально, в принципе…

– Сам сходи. Это твои друзья.

– Да я тоже могу…

Ариадна резко встала. Мы разом подняли головы.

– Я принесу, – обронила она и вышла из-за стола.

Я рассеянно поглядел в удаляющуюся спину. Мой шарф оттенял ее похоронный черный до стильно-классического. До тепло-мягко-черного – как безветренная майская ночь.

– Со снежкой не будет никаких сюрпризов? – тихо уточнил Влад. – Таких в гроб не кладут – вся земля на кладбище промерзнет…

– Прости, но это не твое дело.

Энтроп пожал плечами.

– Ты только сообщи, когда станет моим. Чтоб я успел подготовиться, лады?

Я не знал, какие его могли ждать сюрпризы, но все равно кивнул. Ариадна была единственной, на кого энтроп глядел не сильно утруждаясь улыбкой.

– Я пожил достаточно, чтобы знать, как выглядит кома, – продолжил он, и я невольно напрягся. – Но все же недостаточно, чтобы понимать, как человек с пульсом тридцать два ходит за столовыми приборами. Хм… – Влад ткнул шницель в бок, задумчиво поковырял панировку. – Какой же воспаленный разум придумал жарить в масле сухари…

Ариадна положила вилку у моей руки. Я знал, что она нас слышала, но с той же вероятностью среагировала бы на грохот пронесшейся фуры. Человек, которого мы с Владом обсуждали, был ей неинтереснее столовых приборов.

– Приятного аппетита, – сказала мне Ариадна, опускаясь напротив.

Пожелание не замедлило сбыться. И хоть котлету я навернул почти не распробовав, а в салат запустил ложку Влад, перемазав его томатным супом, меня понемногу наполняла жизнь. Вера, надежда, исчисляемые в калориях.

В заведение подтягивались посетители. Возведя на краю стола башню из пустых, вычищенных чесночным багетом тарелок, Влад присмотрелся к компании девушек за моей спиной. Кажется, они говорили на французском.

– Почему их две? – спросил энтроп.

Я рассеянно обернулся:

– Их три…

– Да я о цацках, – кивнул он на Шарлотту. – В хорошо построенной системе ничего не задваивается, если все работает правильно. А мы часть хорошо построенной системы, не так ли, господа синтропы?

– Искр не две, – сказала Ариадна. – Их четыре.

Влад издал громкий, полный саркастической радости смешок.

– Сейчас у нас достаточно времени на долгую историю? – вздохнул я.

Ее ответный взгляд был нечитаем. Сумрачное заполярье, от которого мало кто станет ждать понимания. Но я ждал. Несмотря на неудачи. В этом был весь смысл нас.

– Стефан, – молвила Ариадна.

Влад навострил уши. Шарлотта залилась водкой.

– Стефан говорил, что четыре искры являются результатом декомпозиции.

– Что такое декомпозиция? – театральным шепотом спросил Влад.

– Понятия не имею, – растерялся я.

– Он считал, что эта декомпозиция была способом присвоить чужой атрибут, – продолжила Ариадна. – Система не признает вторичных имущественных прав. Продажа, дарение – искусственные категории. Объективно они ничего не меняют. Дедал собрал в лабиринте не только атрибуты, созданные им самим, но и чужие, чьи создатели погибли или целиком отдалились от материального. Формально он ими не владеет. Никто, кроме создателей, ими не владеет. Значит, те же наблюдательные советы не могут предъявить Дедалу претензию из-за того, что он не делится ради технического прогресса. У них точно так же нет права предлагать, как и распоряжаться чужими атрибутами. Только создатель обладает истинным имущественным правом.

– Поэтому только создатель может уничтожить свой атрибут… – рассеянно подтвердил я.

– Декомпозиция позволяет разрушить материальную оболочку атрибута, не вредя его функциональной целостности для системы. В разъятой форме он все равно выполняет функцию целого атрибута, однако, технически, система регистрирует ранее несуществующие субъекты. Это аналогично рождению ребенка – уже знакомые гены и механизмы приспособления, но все же что-то новое. Таким образом, результат декомпозиции система воспринимает и как новый, и как старый атрибут. А значит, у него два создателя. Два первичных имущественных права: создателя и декомпозитора.

– Минотавр не рассказывал ни о чем таком… – пробормотал я. – Он и об искрах-то…

– Потому что Дедал никогда не присваивал атрибуты таким способом.

– Или потому, что ими занимался Стефан. Верно? Стефан изучал искры?

Ариадна отвернулась в зал.

– Это было личным.

– Минотавру это не нравилось.

– Это было взаимно.

Шарлотта стукнула бутылкой о край стола и прохрипела:

– Дай таблетки, а?

Влад сунулся во внутренний карман пальто. Через стол перелетел золотой блистер дезатрамицина.

– Снежка, миленькая… – пропел он, не отрываясь взглядом от Ариаднина затылка.

Меня передернуло.

– А кому принадлежат оставшиеся две искры? Стефан… Сте-фа-ну… – Энтроп раскатал его имя на льстивый французский манер. – Наверняка это было известно. С таким хобби совладал бы лишь целенаправленный, крайне увлеченный ум…

– Не трогай, – предупредил я.

Влад поднял в воздух безоружные, загребущие свои руки. Я повторил:

– Не трогай то, что тебя не касается.

– Ой ли, – остро улыбнулся энтроп. – Теперь, когда у тебя есть такие бдительные по части деталей друзья, как я, пора развеять драматичный туман прошлого и изучить каждую мелочь, которая могла бы…

– Никакие мы не друзья. Ее прошлое – не твое дело.

Не знаю, что на меня нашло. Ариадна смотрела в зал, будто давая нам время поспорить о победителе в текущем футбольном сезоне. Я знал, что она ничего не чувствует: ни к Стефану, ни по поводу его смерти. Но лично я не собирался к этому привыкать.

– Таким образом, – продолжила Ариадна, когда пауза затянулась, – факт декомпозиции можно опустить. Он не влияет ни на предикат, ни на способ его изъявления.

– Не сказал бы, – неожиданно спокойно возразил Влад. – То есть с точки зрения системы – пожалуй, но зачем кому-то пользоваться второй попыткой, если он выиграл с первой?

– В смысле? – не понял я.

Энтроп пожал плечами: