– Но она, – я прокашлялся, – она с кем-то встречалась… а мы… мы не можем встречаться…
– Значит, ее использует тот, кто может. То есть – кто угодно, кроме человека, совершившего перестановку за нее. Кто также передал ей информацию про встречу в галерее и обстоятельства исчезновения второй искры восемь лет назад. Другое дело, что, если она контфрункция, то не из нашего лабиринта. Молодая женщина тридцати–тридцати пяти лет, европейка, по корням волос натуральная блондинка, высокая физико-артистическая подготовка, вероятно танцовщица, – у нас этот портрет никому не подходит. Разве что… Не уверена насчет контрфункций Фица с Элизой.
– Нет, – мотнул я головой. – Не она. У них какой-то посол доброй воли по Южной Африке, дядька под пятьдесят.
Ариадна помолчала, уточнила:
– Один на двоих?
– Ну… это же Минотавр устроил. – Я повел плечами. – Дедал при перестановке авторизировал их сразу в дубль-функцию. Кажется, Минотавр хотел проверить, насколько это эффективнее одиночной перестановки.
– Расточительство, – обронила Ариадна.
– Поэтому они так чувствительны к системе. Два мозга в одной связке, усиленной общим набором генов, все дела. Иногда они видят ее просто так, без атрибутов, бодрствуя. Почти как Дедал.
– Это… многое объясняет.
– Например, фамилию?
– Например, – не уловила моей иронию Ариадна, – почему он проводит с ними так много времени.
Она была права. Неважно, с какой неприязнью Минотавр относился к синтропам, система интересовала его отдельно от личных симпатий. Как несостоявшегося ученого. Близнецы были его безропотными проводниками в мир, в котором он жил и не жил одновременно.
– Может, – перевел тему я, – нам как-то связаться с другими лабиринтами? Ну, узнать про их контрфункции? Наверное, пока действует код Тесея, Дедал не откажет преемникам…
– Зачем?
– Но мы… Ариадна. Мы должны узнать, кто она. Спасти ее! Если она контрфункция…
– Спасти? – бесстрастно уточнила Ариадна. – Непохоже, чтобы Шарлотта, кем бы они ни была, действует по принуждению.
Она хотела сказать что-то еще, но осеклась, глядя мне за спину. Я обернулся. В зал вылетел Влад. Шаг у него был пружинистый и злой, распущенный шарф полоскался по воздуху. Симбионт пронесся мимо музыкального автомата и вдруг резко, не меняя выражения лица, застыл. Я успел метнуть тревожный взгляд на Шарлотту, плывшую следом, прежде чем его роскошные замшевые ботинки – не иначе из шкуры новорожденных оленят – отрисовали по паркету скользящий разворот. Обернувшись, Влад уставился на джукбокс.
– Что он делает? – пробормотал я.
– Ставит музыку, – сказала Ариадна. – Они ее любят.
И Влад, подойдя к автомату, на самом деле защелкал кнопками. Внутри ретроскорлупки засветилось, зашуршало вполне по-современному. Через пару секунд из колонок под потолком хлынула бодрая джазовая мелодия.
– Миленько тут! – Влад плюхнулся рядом с Ариадной.
Его движения вновь сделались вальяжными и сытыми, как в поезде.
– Что-то не получилось? – спросил я.
– А. – Энтроп бросил на стол свой априкот. – Вопрос времени.
– У нас его нет, – сказала Ариадна.
Влад поддернул рукав, сверился с часами:
– Миллионы тысяч миллисекунд, снежка. Ты не умеешь ими пользоваться.
Шарлотта села рядом со мной и потянулась за водкой. Грязи на ее лице стало меньше. Синяки они приглушили чем-то купленным походя в косметическом. Это был максимум, на который я уговорил Влада, и то – под убийственно невпечатленным взглядом Ариадны.
– До сих пор не могу поверить, что у вас есть своя Ариадна, – заговорщически придвинулся ко мне энтроп через стол, – но она никак не связана с Дедалом и его лабиринтной темой.
– Это распространенное имя, – ответил я, по правде так не считая. – Как у дочери Цветаевой.
Влад хмыкнул, приподнявшись, рявкнул в сторону бара:
– Гарсон! Еще пять минут и я начну убивать! Серьезно! Либо ты, либо шницель! – Нам же задушевно сообщил: – Я впрягся устроить вам встречу с госпожой-великой, и все будет. Но, может, для повышения моей мотивации вы поясните, в чем замес? Что за цацки такие? Кто фермер, кто индюшка?
Я посмотрел на Ариадну.
– Не знаю, – ответила она.
– О-о-о, – умилился Влад. – Многообещающе.
Я вспомнил, что, стоя перед Нимау, она сказала то же самое. Но все это уже происходило. Наши разговоры наверняка повторяли предыдущие. Кто-то был на моем месте, задавал те же вопросы, а ответ на них оставался неизменным и вчера, и восемь лет назад. Я знал, что он лежит там: за северно-ледовитым океаном и сном в долгие месяцы, за кучей бессмысленных смертей. Оставалось только подобрать правильный вопрос, как это вышло с амальгамой.
– А Стефан… знал?
Я был слишком аккуратен с его именем. Влад это почуял, подобрался:
– Кто такой Стефан? – Мы промолчали. – Твой бывший? Хотя, судя по лицам… – Энтроп ухмыльнулся, покосившись на меня: – Похоже, твой.
Я не выдержал:
– Иди на хрен.
– Михаэль, – окликнула Ариадна. – Дело не в том, что именно я не знаю предикат. Его никто из нас не знает. Вот почему все повторяется. Никто не понимает, что и когда предотвращать.
– Но Эс-Эйт… – попытался возразить я.
– Даже после официального заявлении о вине и самоубийстве Пройсса у Эс-Эйта не удалось ничего выяснить. Хольд стал Минотавром только через две недели после смерти Эрнста. К тому времени команду первой «Эгиды» раскидали по бессрочным отпускам, а записи уничтожили. Никому в лабиринте не известен предикат искр, из-за которого все повторяется.
Я протяжно вздохнул. Да, предположим, такое случалось. Предикаты терялись. Мифы забывались. Синтропы, стоявшие у истоков эпох, погибали. Но тогда и их атрибуты становились антиквариатом из самых дальних залов, посещаемых лишь Дедалом. Как в Эс-Эйте могли знать, что́ они брали в пользование, а лабиринт, что́ отдавал им – нет?
– В конце концов… – продолжил я с нервным оптимизмом. – Знают же предикат те, кто пытается ее украсть. И не от госпожи-старшего-председателя, верно? Зачем-то искра им нужна?
– Они тоже не знают.
– Что? – переспросил я, и дело было не в громкой музыке.
– С большой долей вероятности, – повысила голос Ариадна, решив иначе. – Они тоже не знают, какой у искры предикат. Они просто хотят того же.
А я говорил, подчеркнуто напомнил Минотавр. Чтобы использовать атрибут…
Замолчи, мрачно отмахнулся я.
Но если ты хочешь то, ради чего он создан…
– …то можешь даже не знать, что используешь атрибут.
Я мученически протер лицо.
– Дело не только в этом, – продолжила Ариадна. – Чтобы изъявиться, искре необходимо условие. Как с мечом в камне.
– Да… его надо вытащить.
– Встретив созвучную волю, искра вторит ей, но условие не выполняется. Это приводит к зацикленному сопряжению воль.
У официанта, прогремевшего тарелками над нами, был странный пирсинг в носу и однозначный интерес к Шарлотте. Это сказывалось на скорости рук. Нарвемся, с тоской подумал я, следя за их томными переглядываниями. Не пройдет и пары дней, как кому-то хватит смелости заговорить с ней или, не дай бог, попытаться спасти, и тогда я узнаю развязку истории с окровавленной туфлей за диваном.
– Поправьте меня, если я неверно понял ход беседы, увлекшись ее философичностью, – продолжил Влад, когда официант ушел. – Но мы здесь потому, что какой-то невротизированный господин не знает, чего он хочет, а искра хочет того же? И теперь они, сцепившись хотелками, наводят шухер, потому что он не может понять, а она – исполнить?
Ариадна поглядела на Шарлотту. Бутылка водки как раз опрокинулась толстым донышком вверх.
– Ой, да ладно вам. – Симбионт подобрал вилку. – Она все равно умрет. Пусть слушает.
– Атрибуты, предикаты… – Шарлотта ощупала ссадину на губе. – Похоже на дискретную математику…
– Нет, вы это слышали?! – воскликнул Влад. – Почти поверил!
Я вздохнул, вернулся взглядом к Ариадне.