Сравни, как лучше ГНОБИТЬ немца, СЛОВОМ(пропагандой и идеологией) или ДЕЛОМ(минами, танками, самолетами и др.)!!! Для это прошу обратить внимание на книгу «Физик против вермахта»

https://author.today/reader/314768/2871650

Возвратившись в Москву, Мишка Старинов с головой окунулся в подготовку к параду в честь 24-ой годовщины Великой Октябрьской революции. С раннего утра и до самого вечера он, как восемь десятков таких же гавриковсо всей большой страны учились ходить строем, синхронно поворачиваться и разворачиваться, держать равнение. Для одного, казалось бы, ничего сложного, а для неполной роты очень даже непростая задача. Один так шагает, второй сяк, третий эдак. Руками машут в разнобой, кричат «ура» еще хуже.

— Левой! Раз-два! Левой! — надрывался хриплым застуженным до нельзя голосом старшина, метаясь вдоль колонны то в одну сторону, то в другую. Пронесется от конца в начало и застынет, а через мгновение уже бежит обратно с ядреными криками. — Я что, б…ь, говорю! С левой начинаем! Кто опять с правой пошел? Ты рыжий? Где у тебя левая сторона? Чего там мычишь, где левая рука спрашиваю?

Уже через час — полтора занятий шагистикой от сводной пионерской роты шел плотный пар, словно от стада коров в сильный мороз. Взмыленные, лица красные, рука там машут, что снести могут.

— Вы у меня всю ночь маршировать будете! Поняли? Кто там гундит в строю? — услышав какой-то недовольный голосок в строю, старшина тут же сделал стойку. Как коршун на носки поднялся и стал обшаривать взглядом ближайших к нему пионеров. — Ты? Или ты? — тыкал пальцем то в одного, то в другого, заставляя выйти из строя. — В строй! Еще раз! Левой! Раз-два! Левой! Раз-два! Хорошо! Очень хорошо! А теперь поворот!

Колонна должна была повернуть у перекрестка, но направляющий замешкался, сбился с ритма и замер. Идущие за ним, тоже спутались.

— Старинов, твою мать! Почему не повернул⁈ Проспал! Смирна! Банда махновцев…

Строй застыл по стойке «смирно». Над разгоряченными парнями поднимался плотный пар. Раздавалось тяжелое дыхание, на лицах застыл пот. Мишка, честно говоря, едва на ногах держался. Пять часов непрерывной шагистики — это не на печи сидеть и калачи грызть. Тут пахать нужно, как проклятому.

— Старинов, доведешь, хватанет меня кондратий, — старшина, распустив строй, остановился около Мишки. Со вздохом качал головой. Тоже устал, как собака, пытаясь за несколько дней из неполной сотни мальчишек сделать нечто более или менее вменяемое. — Соберись, Миша. Не позорь старика. Это большая честь пройти по Красной площади в день Великой Социалистической революции, да еще и во главе парадного расчета. Понимаешь меня?

Мишка, опустив голову, кивнул. Конечно, он все это понимал. Действительно, немалая честь возглавить парадный расчет, особенно для него, самого обычного мальчишки из сельской глубинки. Вон, его отец, как узнал про это, то самым натуральным образом потерял дар речи. Просто сидел и рот открывал. Мать, вообще, креститься начала, чего, кстати, давно уже не делала.

— Вас бы, архаровцев, по-хорошему, месяцок погонять по плацу, каждый день до седьмого пота, чтобы до самых печенок проняло, — кривясь, продолжал сетовать старшина. — Ты, Старинов, не пыжься сильно. Расслабься немного, тогда оно и само пойдет. Давай, еще пару заходов сделаем, и на боковую. Завтра непростой день будет.

Правда, лишь один прогон успели сделать. Когда на второй заход пошли, один из пионеров вдруг прямо на снегу растянулся. Вроде бы только сейчас в общем строю маршировал, а через мгновение уже кубарем вниз летит.

— Все, амба! — старшина махнул рукой, давая команду разойтись. — Этот уже второй раз за сегодня сомлел. Что встали? Тащите его к скамейке, пусть в себя придет!

Утро 7-го ноября было пасмурным, хмурым. Небо окрасилось в свинцовый цвет, облака висели так низки, что, казалось, до них можно дотянуться рукой. Шел мокрый снег, отчего шинели и полушубки на глазах становились тяжелыми, влажными. Ноги в валенках уже через пару часов начинали подмерзать.

Пока их сводный пионерский отряд маршировал к месту сбора Мишка крутил головой по сторонам, подмечая все вокруг. Честно говоря, ему до сих пор не верилось, что парад состоится. Конечно, он знал, что так оно и случится, но подспудные сомнения все равно оставались. Слишком уж тяжелой была обстановка на фронте.

— … Вчера был страшный налет, — рассказывал кто-то в строю за спиной парня. — Маманя у Моссовета живет. Рассказывала, что почти два часа сирены выли, зенитки как сумасшедшее долбили…

— … Двоих, вроде, сбили. Гады проклятые!

В преддверии парада на земле обстановка была еще хуже. Моторизованные части немцев рвались вперед, как проклятые. Несмотря на огромные потери уже к 6-му ноябрю их передовые подразделения оказались от предместий столицы в пятидесяти километрах — по-хорошему, на расстоянии одного броска.

… Говорят, они уже Елизарово, а там до Клина рукой подать. А мы тут маршируем. Смотри, сколько войск нагнали. Сейчас бы эту силищу туда…

Слушая это, Мишка, и в самом деле, замечал большое число сводных полков, рот и частей, много самой разной техники: танки, зенитные установки на полуторках, тяжелые трактора с монстрообразными гаубицами на прицепе. Войск и техники, действительно хватало для небольшой армии, которая очень нужна на фронте, а не здесь.

… Словом, червячок сомнения продолжал его грызть все время, пока они шли до места сбора. И лишь, когда до Красной площади осталось перейти пару улиц, он понял: история повторяется, параду в честь 24-ой годовщины Великой Октябрьской революции быть.

— Рота, стой! — дал команду сопровождавший их майор, едва они уперлись в другую часть. — Можно перекурить, хлопцы. Будем ждать.

Мишка сразу же пристроился на крыльце одного из домов, портянка сбилась и ее срочно нужно было перемотать. Уселся на ступеньку и с трудом стянул валенок. Зимняя портянка, и правда, в комок сбилась, оттого и шагать было несподручно.

— Черт, с летними вроде проще, они потоньше будут. Намотал, и порядок, — бурчал он себе под нос, аккуратно наматывая толстую ткань. — С этими же…

Уже обувая валенок и пристукивая им по снегу, он что-то услышал. Вроде бы чей-то негромкий разговор совсем рядом. И все бы ничего, но что-то парня насторожило.

— … Одень, я тебе сказала! Христом Богом прошу, одень! — чуть не плача, просил женский голос. — Возьми, одень…

— Не буду. Я же говорил уже, что буду его одевать, — отвечал упрямый почти мальчишеский голос. — Что я ребятам скажу, если они увидят?

— А ты ничего не говори, — продолжала уговаривать женщина. — Это же бабушкин еще, а ей ее мама передала. Что ты упрямишься?

Не скрывая любопытства, Мишка подошел к углу здания и осторожно выглянул. Но в открывшейся его взгляду картины не оказалось ничего странного — мама, невысокая женщина в пальто и пуховом платке, прощалась с сыном, бойцов в шинели пехотинца и винтовкой за плечами. В ладошке, что протягивала ему, лежал небольшой серебряный крестик. Вот, получалось, и вся загадка: она уговаривала его одеть крестик, а он упрямился.

— … Мама, я же комсомолец, — мотал головой боец. — Никак мне нельзя, понимаешь?

— Сынок, возьми, прошу тебя, — она то и дело вытирала глаза платочком, зажатым в другой руке. — Он заговоренный, самолично его к Марковне носила. Возьми, я же спать не смогу, если он у тебя не будет. Хоть в нагрудный кармашек положи, к сердечку поближе…

— Мама…

Все же спрятал в нагрудный карман гимнастерки, как заметил Мишка. При этом боец быстро оглянулся по сторонам, вдруг кто-то это заметил. Комсомолец, что тут сказать.

Большего Старинов уже не увидел, прозвучал приказ «строиться». Их соседи, сводная часть какого-то полка, уже начала движение. Значит, сейчас и их черед придет.