Наконец оказываюсь в нужной приемной, довольно быстро подписываю договора и спускаюсь на первый этаж. Внизу Антон стоит на крыльце, выбрасывает сигарету, когда меня видит. Терпеть не могу этот запах.

– Катаешься на машине начальника?

– Ну да, – просто пожимаю плечами и спускаюсь по лестнице. Антон вдруг дергает меня, и я чуть не падаю. Снова. Бью его по плечу и трогаю ушибленную лодыжку.

– Ты поехавший?!

– На тебе, Маш. Я до сих пор забыть тебя не могу, – шепчет он, пытаясь к себе прижать, так что приходится применить силу рук. Он просто отлетает от меня.

– Мария Викторовна, помощь нужна?

– Нет, Ген, спасибо.

– Ну и иди, работай, тренируйся, проводи время с мамой. Еще кота заведи, так и сдохнешь старой девой.

– Лучше остаться старой девой, чем обманутой женой! – совершенно неприлично показываю средний палец, а потом просто убегаю, прячусь в уже привычном салоне крупной машины.

Гена садится за руль, молчит, выезжая на проезжую часть, а я опираюсь на передние кресла и приближаю голову к его.

– Ген, а давай мы про этот спектакль ничего Распутину говорить не будем?

– Если вы не хотите сюда больше ездить, то может и стоит сказать. Уверен, Распутин отнесется спокойно…

– Я, как и вы, не хочу терять работу, я с ней почти сроднилась. А со мной и так много проблем, чтобы разбираться с бывшими.

– Их было много? – прыскает Гена со смеху, а я головой качаю.

– Только один. Да и тот наполовину.

– Ну если вы справитесь с его вниманием, то я, конечно, буду молчать. Это вроде к работе не относится.

– Спасибо, Ген! А с меня вкусные печенья в виде животных вашим дочкам. Они у меня самые вкусные.

– Это они любят. Договорились.

– Спасибо, – откидываюсь на спинку сидения и расслабляюсь. Да, лучше, чтобы Распутин ничего не знал. Ни о пилоне, ни о бывшем.

Я стою возле прачечной, которая уже на три дня задерживает заказ по рубашкам. У Распутина осталась всего одна, и вчера я смотрела на нее с благоговейным страхом. А вдруг и она закончится.

Доехать сюда на такси было не самым дешевым удовольствием, но выбора особо не было. Так что теперь стою у компании с незамысловатым названием «Клин» и жду, когда они откроются.

На телефон поступает звонок. От Распутина. Он на сотовый звонит мне редко, но каждый раз в голове сигналит опасность. Тем более теперь, когда бывший активизировался и может рассказать про то, чем я занимаюсь после работы. Разумеется, Антон опустился до шантажа и просит о встрече. Я тянула неделю и теперь придется рассказать. Даже представить сложно его реакцию. Он последнее время раздраженный, и даже поездки к Августине не помогают. Ладно, надо брать трубку.

– Котова, почему вы не на работе. Я сам должен партнерам кофе готовить.

– Ну, или вы приготовите им кофе или останетесь без рубашек.

– А что с рубашками. Они должны были давно в гардеробной висеть.

– Ну да, только в прачечной сменилось руководство, и пока оно разбирается, нам уже на три дня задержали заказ. Вот я и приехала…

– Чтобы что? Лично все постирать?

– Ну вот еще. Потребую назад рубашки и отвезу в другую прачечную, я уже нашла недалеко от офиса. И ваши партнеры приезжают в десять, я успею вернуться.

– Котова, у меня двадцать пять рубашек, почему не отдавать все постепенно, чтобы не возникало таких ситуаций? – какие мы простые, я вас умоляю.

– Я не знаю, Арсений Ярославович. Обычно я отдаю рубашки по пятницам. Только грязные. А в эту пятницу были грязные все. Это скорее к вам вопросы, зачем вы так часто раздеваетесь.

– Выпороть бы тебя…

– Да за что?! Я терплю все ваши заскоки и вообще супер-помощница.

– Всем бы твою уверенность в себе. Я, кстати, посмотрел твои наработки.

Ах да, я вчера ему на стол положила, молча, если честно, язык отнялся что-то говорить на этот счет.

– Сейчас обсудим. Забирай рубашки и стой на месте, сейчас приеду.

– А зачем? Я на такси могу.

– Потому что у меня в десять встреча, а рубашки у меня нет. Заедем в магазин, купим.

– Время восемь. Какие магазины. Все еще закрыто, – как и чертова прачечная.

– Для меня откроется…

И это он мне говорит о самоуверенности.

Наконец прачечная открывается, и я иду ругаться с девушкой, которая, по сути, ничего не решает. Она спокойно возвращает мне деньги, рубашки в двух больших пакетах и уходит в подсобку. Занимает это минут двадцать, а когда я уже иду к стеклянным дверям, то вижу, как рядом уже паркуется большая машина Распутина.

В душе невольно поднимается волнение. И я с улыбкой бегу к нему. Но внезапно уши пронзает звон дребезжащего стекла, а лоб и нос прошибает болью. Я вскрикиваю, бросая пакеты на пол.

– Осторожно, стекло, – запоздало предупреждает меня девушка администратор, и мне очень хочется ее ударить. Дверь открывается, и входит Распутин, подбирая пакеты и уводя меня из этого ужасного места. Возле машины он тормозит и обхватывает мое лицо своими длинными большими пальцами. Черт, по коже тут же расползается приятное покалывание, а я невольно замираю, рассматривая радужку начальника. Глаза у него синие, синие. А в них какие-то квадратики. Забавно, но так близко я видела его последний раз, когда он лечил мой ожог на груди. Обычно нас всегда разделяет стол. Или мой, или его.

Кстати, о груди, там прям тянет что-то. Такое непривычное ощущение, словно меня распирает от эмоций. Хочется улыбнуться, но не к месту. Мне же больно вроде как должно быть. И больно, конечно. Но терпимо.

– Тридцать три несчастья Дэниела Хэндлера. Читали?

– Ага. Классная серия. А Джим Керри в роли злого дядюшки Олафа просто великолепен. Смотрели кино?

– Я не смотрю кино.

– А к чему вы спросили? Типа я тридцать три несчастья?

– Да. Именно поэтому, – он трогает мой лоб, очень мягко прощупывая. Потом переносицу. Больно, но я молчу, продолжая вроде как наслаждаться этой близостью.

– А почему вы кино не смотрите?

– Зачем мне кино. Ты мне каждый день эмоции похлеще американских горок устраиваешь. Надо рентген сделать.

– Ну вот еще. Мне уже и не больно почти.

– Я не задаю вопросов. Я начальник, помнишь еще?

– Да как тут забудешь, – бурчу под нос себе, когда мы залезаем на заднее сидение. – Доброе утро, Гена. Как девочки?

– Доброе, Мария Викторовна. Лучше, чем ваш нос определенно.

– Ой, все так плохо? – лезу на переднее, чтобы посмотреться в зеркало, но Распутин вжимает пальцы в мою талию и возвращает меня на место.

– Нормально там все. Это вас не испортит. Ген, давай в ближайшую клинику, где рентген можно сделать.

– Говорю же…

– Рот закрой, – выругивается Распутин и, бросив на меня взгляд, отворачивается. Ну ладно, мне какая разница, как проходит мое рабочее время. Мы делаем рентген, на котором, разумеется, нет никаких переломов, потом едем в тот самый магазин. Тем более что времени до встречи все меньше. Странно ехать рядом с начальником. Без него я уже привыкла. Частенько катаюсь теперь в этой шикарной машине. Но теперь волнение захлестывает как волны, потому что теперь запахи салона словно усиливаются во сто крат, вынуждая почти задыхаться. И с чего бы… С того, как уверенно рука Арсения лежит на его же колене? Или от того, как легко представить эту самую руку на моем? Он вроде не крупный, ни амбал, ни здоровяк как Гена, но от него веет такой мужской энергетикой, что я кажусь себе совсем маленькой девочкой, которую вот-вот огреют по попе за провинности.

Сразу вспоминается фраза о порке, которую он бросил накануне.

Забавно, но есть мысль, что я даже не буду сильно возмущаться. Вряд ли порка от Распутина будет неприятнее, чем удар носа о стеклянную дверь.

– Приехали, – говорит Гена, и мы выходим возле торгового павильона, где возле входа стоит красивая женщина. Она собирает руки на груди.

– Сказал будешь в восемь тридцать, а сам, – она коротко целует его в щеку, потом улыбается мне. – Я Надежда.