– Котова, – он вздыхает, словно его терпение на исходе. Из-за меня, что очевидно. – Если ты через час не будешь на работе, мое «пошла вон» быстро превратится в «ты уволена».

– Я поняла! Скоро буду! Спасибо вам, Арсений Ярославич! Вы не пожалеете!

– Я уже жалею, – отключается он, а я подпрыгиваю на кровати и бегом надеваю юбку, блузку, чищу зубы, убираю волосы в пучок и не забываю очки. Сегодня я самый счастливый человек. – Пока мам

Я приезжаю на работу через тридцать минут, даже быстрее, чем было приказано. Сразу залетаю в лифт, нажимаю кнопку.

Страх никуда не делся, но я на таком адреналине, что он словно за стеклянной стеной. Но вдох облегчения, когда створки выпускают меня на десятом этаже, все равно вырывается наружу.

Дверь в кабинет Распутина закрыта, и это к добру. Так что сажусь за свое рабочее место и принимаюсь за работу. Где-то спустя полчаса мне на мобильный раздается звонок, судя по номеру, из этого здания. Даже интересно, кто? Может быть, с отдела?

– Котова! Вы все-таки не хотите на меня работать.

– Очень хочу, несмотря на ваш характер…

– С моим характером такие же проблемы, как с вашей пунктуальностью, – Господи, как это смешно, болтать, когда вас разделяет лишь бетонная преграда.

– Тут вы не правы. Я на работе уже полчаса как…

– И я должен вам поверить?

– Вы же сами говорите, что все на камеры записываете, так что проверьте, когда я пришла и начала ковыряться в носу.

Мне или послышалось, или начальник реально прыснул со смеху. Вздрагиваю, когда дверь справа от меня щелкает, и передо мной предстает босс.

Телефон от уха он убирает первым. Я за ним. Как в замедленной съемке.

– Доброе утро. Я еще раз хочу принести извинения за сломанную модель вертолета, если надо, я могу ее склеить. Сама…

– Если вы закончили, может приступим к работе?

– А, да, да, конечно, – киваю, прыгаю тощей задницей на стул и открываю блокнот Софки. Готова к труду и обороне. – Слушаю.

Следующий час Распутин не двигается и дает задания. Просто робот, а не человек. Он даже нос не почесал ни разу, а у меня самой этот самый нос уже несколько раз просил о помощи. Но я боюсь, что если прервусь, то просто не успею все записать, а потом спрашивать будет неудобно.

Вчера я уже опростоволосилась, сегодня нужно показать себя во всей красе трудоспособности и внимательности.

После инструктажа я спускаюсь сначала в свой отдел, объявляю, что перехожу на работу к тирану. Некоторые девушки завистливо вздыхают, кто-то сочувствует, а мужчины поздравляют меня, пожимая руки. В отделе кадров та же двоякая ситуация. И ни от кого нет искренней за меня радости. Наверное, надо было больше вливаться в коллектив…

После пробежки по отделам возвращаюсь к делам и только к вечеру, когда меня вызывает генеральный, иду к нему с отчетом.

В кабинет захожу с животным страхом, что он снова начнет на меня орать. Не очень-то я привыкла к крикам. Обычно меня все только хвалят.

Он сидит за своим творческим столом и доклеивает ту самую сломанную модель. Вот наверняка, чтобы меня пристыдить.

– Я все сделала. Назначила нужные встречи, даже смогла дозвониться до министра, – хотя для этого и пришлось выслушать рассказ о жизни его секретаря. – Так же назначила на завтра совещание, всех предупредила. И еще звонила Августина Соломина, сказала, что не может дозвониться до вас.

Он меня вообще слушает? И чего я тут распинаюсь.

– В общем, вот, тут все записано. Арсений Ярославович… Я все…

– У тебя синдром отличницы, – вдруг отрывается он от своего вертолета и поднимает глаза. Приковывая меня балетками к ковру. – Тебе обязательно нужно сделать все правильно, и в срок. Даже пообедать не сходишь. И ты ждешь похвалы.

Я поджимаю губы, потому что он прав. Я всегда была отличницей, умницей, меня все хвалили.

– Я просто пришла сказать, что все сделала.

– Нет, ты пришла за похвалой. А когда тебя не хвалят, начинаешь царапаться и кусаться. И именно поэтому ты не поднялась выше отдела конструирования. Тебе никогда бы не светил отдел разработок.

– Что? Почему?

– Потому что ничего не придумываешь, опасаясь провала. Делаешь только то, что тебе говорят, не проявляя никакой инициативы…

Я стою как пришибленная. Ну вот как двумя фразами можно втоптать человека в грязь. Становится обидно и больно, но вида не подаю.

– Если это все, я могу идти?

– Принесешь свои наработки. Посмотрю. Вдруг я не прав.

– Какие наработки? – говорю осторожно, чувствуя, как под ногами словно уходит.

Он поднимает брови.

– Ты же мне там чего-то говорила о мечте создать свой вертолет. У меня еще лет в десять все тетради были исписаны картинками вертолетов. И почти все они сейчас летают.

Я тоже рисовала, да. Пока не поступила, потому что учиться было настолько сложно, что времени почти не оставалось. Чтобы быть отличницей, мне приходилось зубрить ночами и днями, повторять снова и снова. А Распутин наверняка относится к той категории людей, которым достаточно прочитать пару раз, и они уже все знают наизусть.

– Мария Викторовна?

– У меня нет наработок.

– Я так и подумал. Можете быть свободны…В смысле, сейчас, а не совсем. Вы отличный секретарь, но вряд ли станете разработчиком.

– Могли бы и не стрелять, достаточно того, как вы забили меня ногами, – говорю почти тихо и поворачиваюсь, чтобы выйти за дверь.

Тут же хочется заплакать, ком в горле размером с теннисный мяч, но помню о камерах и иду за свой стол. Теперь тупо пялюсь в экран.

Двери лифта открываются, и в приемную вплывает видение чистой красоты… Ну так бы наверняка сказал любой мужик со спермотоксикозом, а на деле просто женщина, отчаянно желающая найти постоянное жизнеобеспечение в виде одного хамоватого гения. Все такое кричащее. От рыжих волос до синего костюма, который заканчивается в районе бедра.

– Добрый день. Как вас представить? – конечно, я знаю, как ее зовут, но настроение у меня «говно» и так просто эту эротическую радость к начальнику я не впущу.

– А где Софа, – она даже не здоровается.

– Софа ушла в декрет. Так как я могу вас представить?

– Августина Соломина, он меня ждет, – она делает шаг к двери, но я встаю перед ней.

– Госпожа Соломина, вы присядьте, я о вас доложу, и если он скажет, то я вас непременно запущу.

– Вы… Софа меня всегда пропускала.

– Софа работала тут пять лет, у нее был кредит доверия, а у меня пока только ипотека под грабительский процент.

Сказать, что мадам ничего не поняла, это ничего не сказать. Но думаю, Распутин общается с ней по другой причине. Гораздо более приземленной.

– Присядьте, пожалуйста.

Она хмыкает, поворачивается ко мне спиной и изящно ковыляет до дивана, куда садится так же.

– Кофе мне. Капучино.

Открываю дверь генерального и заглядываю, не делая больше нескольких шагов. Распутин в той же позиции, словно не отрывался от вертолета.

– К вам Августина пожаловала.

– Понял. Пусть подождет, сделай ей кофе и спроси, в каком ресторане забронировать стол.

– А временные рамки?

– Минут двадцать, не больше. Когда мы уйдем, разбери корзину с моими рубашками и отнеси все в химчистку.

Не помню, чтобы Софа говорила мне о таких обязанностях, но сейчас лучше не спорить.

Выхожу обратно, где дама пытливо на меня смотрит, словно не сводила взгляда с двери.

– Ну?

– Он приказал сделать вам кофе и узнать, в каком ресторане забронировать столик. И нужно подождать, – иду к кофемашине, делаю капучино и несу любовнице Распутина.

– Вам, милая, нужно со мной дружить, иначе долго вы тут не протянете.

Она протягивает тонкие пальцы к чашке в моих руках. Я за долю секунды понимаю, что ее пальцы коснулись горячего фарфора. Но трагедии уже не избежать. Она тут же с визгом опрокидывает кипяток на меня.