Он понял, что может, конечно, убить герцога Ригана и даже десяток его людей (вот это уже вряд ли) – однако его это не спасёт. Рано или поздно его скрутят, привезут в столицу, и тогда… Если отчим от него отказался, значит, с ним не будут церемониться. С отпрыска благородного рода, от которого отрёкся родитель, снимался титул и право считаться дворянином. Значит, с ним поступят, как с разбойником, бандитом, да ещё к тому же и с убийцей наследника престола (император, говорят, очень привязан к герцогу). И получается, что это будет даже не просто смерть, а нечто… Нечто совершенно чудовищное.

Возможно, ещё был выход – воззвать к Сорглану, к его защите, или к матери – уж она-то… Но отрезвление не дало Скиольду уверовать в лучшее. Он убил Ингрид – и как бы Скиольд ни убеждал себя и названную сестру, что матушка любит его больше, на деле он ощущал, что изуверского убийства члена семьи ему не простят ни мать, ни отчим. Тем более отчим. А смерти Ригана не простит император.

Скиольд вовсе не собирался умирать в пытках. А потому, стремительно и напористо атаковав герцога и заставив его отскочить на пару шагов, сам отпрыгнул от него, защищаясь мечом от возможного удара, подбежал к борту и вскочил на самый край, на узкую доску. Задержался на мгновение.

Ему стало мучительно жалко своей жизни, такой нескладной и буйной, полной неиспользованных возможностей. Жаль было своего тела, такого сильного, неуязвимого – за двадцать лет, проведённых в походах, он получил лишь два более или менее серьёзных ранения, оставивших следы, остальные были сущей ерундой. Тела, так умевшего наслаждаться и женщинами, и вином, и вкусной едой, и бешенством битвы. Жаль было всего себя – того, кого он любил больше всех на свете.

Скиольд ещё раз взглянул на тех, кому суждено было пережить его, и прыгнул вниз. Невыносимое желание жить опалило его огнём, или, может, это уже была вода, по-зимнему холодная. Он извернулся в своём доспехе, как огромная неуклюжая рыбина, но тут же начал уходить под воду.

Авдэ подошёл к краю, внимательно посмотрел вниз и пожал плечами:

– Жаль. Такой хороший был доспех. – Но тут же обернулся к Ригану. – Вы не ранены, мой герцог?

– Нет. – Риган тоже подошёл к краю, глянул вниз и перехватил меч, чтоб вложить его обратно в ножны. – Что ж, он избавил нас от уймы неудобств. – Мужчина обвел взглядом стоящих вокруг. – Если остальные сдадутся, я обещаю им справедливый императорский суд. Мне не нужны их жизни. Авдэ, сообщи им всем.

Герцог повернулся и, уже не оглядываясь, направился к борту «Крылатого», возвышающемуся над «Кашалотом». На душе было отвратительно. Оставалось ждать «Фаластар», они наверняка привезут тело, и тогда можно будет возвращаться. Риган протянул руку, и его подняли на борт флагмана, плотно притянутого к «Кашалоту» мощными крючьями.

– Милорд! – окликнул его с «Кашалота» ещё один гвардейский офицер. – Люди Скиольда сдались. Их на флагман?

– Нет. На «Единорога», где почти пустой трюм. Что ещё?

– В каюте Скиольда обнаружили сундуки. Полные золота. Куда их?

– На флагман, само собой. Сколько золота?

– Сложно сказать. Но много. Четыре сундука.

– Авдэ, просчитай, сколько стоила вся эта операция, включая снабжение войск и выемку их из мест дислокации. Отсчитай соответствующую сумму, остальное я опечатаю, и, чтоб мне больше к этому не возвращаться, по прибытии в столицу передашь Сорглану. Сумма на издержки пойдёт в казну, я прослежу за этим. Раненых на «Чайку» и на «Лань».

– На «Драконе» есть место.

– И туда. Возвращаемся.

– Милорд! – крикнул наблюдатель, снова взобравшийся в «воронье гнездо» на мачте. – Сигнал, «Фаластар» возвращается!

– Хорошо, – Риган провел рукой по лицу. – Устал, – прошептал он самому себе.

Но боец, стоящий рядом, услышал. Посмотрел с пониманием.

– Отдохните, командир. Всё же закончилось благополучно.

– Нет. Надо закончить. – Он приказал снимать крючья и разворачиваться навстречу «Фаластару». А тот уже подходил. Фрагман неторопливо направился к нему – таким образом, чтоб удобно сблизиться бортами.

Однако с «Фаластара» спустили ялик, которым воспользовались Хедаль и Гранмар. Значит, можно было и не сближаться. Риган обернулся к кормчему – тот понял. Расстояние было уже совсем маленьким, так что Хедаль и Гранмар скоро оказались на борту «Крылатого».

Риган устало смотрел на друга.

– Привезли тело? – спросил он.

– Тело? – не понял Хедаль. – Чьё?

– Девушки.

– Тело? Ну, она пока жива. Она у меня на «Фаластаре», с ней сейчас Соргланов лекарь. Положение тяжёлое, но шанс есть.

– Жива? – переспросил Риган. – Скиольд сказал, что она мертва.

– Да, я понимаю. Он отдал приказ её убить. Не сразу, а так. Он велел забить её до смерти, насколько я понял из показаний его головорезов. Но те приказ выполнять не стали.

– Это почему? – заинтересовался герцог. – Не успели?

– По правде говоря, успели бы. Она уже в очень плохом состоянии. Успела бы умереть. Я ещё и сейчас не уверен, что госпожа будет жить. Но лекарь сказал, что постарается и что надежда есть. Насколько я понял, эти двое то ли испугались последствий, то ли захотели пограбить…

– То ли и то, и другое, – добавил Риган.

– Да, конечно. Скорее так. Я привёз обоих. Чтоб вы решили их судьбу.

– Да зачем я. Пусть граф решает. – Он ещё раз провёл ладонью по лицу. – Хорошо, что девушка жива. Пусть для неё сделают всё возможное. Я пришлю и моего врача, когда он разберётся с первыми ранеными. Хедаль, ты голоден?

– Само собой, милорд.

– Гранмар, ты, наверное, тоже. Идёмте поедим, а то я, например, последний раз ел утром. Бес, пни коков, чтоб приготовили побольше еды и накормили солдат. И скажи им, что выпивка будет только на берегу. Кого увижу пьяным, накажу. Возвращаемся.

Флотилия разомкнула кольцо, развернулась и с меньшей скоростью, чем прежде, но всё же бодро заскользила обратно. Часть воинов пересадили на трофейные корабли, и теперь за громадами больших боевых судов кое-как спешили маленькие.

27

Риган прохаживался по палубе своего флагмана, кутаясь в толстый суконный плащ, подбитый мехом. Снова чудовищно похолодало, с неба сыпали влажные снежные хлопья, и ткань постепенно промокала, а мех сваливался в тонкие мокрые сосульки. Но пока плащ ещё не промок насквозь, герцог оставался на палубе. Дел у него, в общем, не было никаких, основные дела начнутся на берегу, и потому он вполне сносно выспался, отдохнул и с нетерпением ждал, когда же вдали покажутся столичные башни. Дело было сделано легко, потерь немного, большинство раненых должно выкарабкаться, а самое главное – смутьян мертв и больше не может угрожать ничьему покою, девушка спасена. Валентин сказал, что она уже точно не умирает и даже постепенно идёт на поправку.

Только от него Риган узнал, что спасённая его войском девица на самом деле приёмная дочь Сорглана, но для него этот факт был разве что любопытным дополнением. Он и по собственному опыту знал, как важно здесь усыновление, проведённый по всем правилам обряд. Имела значения не кровь, а то, как к девушке относились граф и его супруга. Они считают её своей дочерью, они волновались за неё неподдельно, так что и их радость, что она спасена и выжила, будет неподдельная, само собой.

Герцог ещё раз прошёлся по палубе от носа до кормы и обратно. Надо бы с ней поговорить. Хотя бы пару слов, раз она, вроде бы, пришла в себя. Долг вежливости.

Он подошёл к кормчему и указал на «Фаластар», идущий слева. Тот обменялся сигналами с соседом, и корабли начали сближаться. В какой-то момент по сходящимся бортам подтянули, перекинули друг другу швартовы, стянули корабли и установили узкую доску, по которой можно было перебраться с корабля на корабль. Риган вспрыгнул на доску и, ловко балансируя руками, перебрался на борт «Фаластара». Его встретил Хедаль.

– Что-то случилось? – уточнил он на всякий случай.

– Нет. Ничего. Думаю, мне надо переговорить с дочерью графа, пока мы не добрались до столицы. Как она?