Литмир - Электронная Библиотека

– Подойди сюда, – мягко велела Алклета, и девушка, не торопясь, подошла. – Итак, как тебя зовут?.. Кстати, я слышала, у вас носят совсем другую одежду, а ты оделась уверенно.

– Я привыкла.

Голос у неё оказался приятный – звучный, мелодичный, и при этом лёгкий, он, казалось, мягко повисал в воздухе, вовсе не принуждая себя слушать. Голос женщины, способной стать ласковой женой.

– Хорошо, – хозяйка добродушно рассмеялась. Она была прекрасной парой Сорглану, пусть не так властна, как он – госпожа смягчала строгий нрав супруга своей порой даже излишней мягкостью, а с отяжелевшего от возраста лица смотрели почти совершенно такие же, как у него, глаза, только что более тёплые. – Верхнее платье ты потом сошьёшь себе сама. Так как тебя зовут, я не расслышала?

– Инга.

– А торговец позвал тебя как-то иначе. Как-то так…

– Ингрид.

– Ясно. Назвал тебя так, как ему удобней?.. Ну, понятно. Ну что ж, сейчас Вильд отведёт тебя на кухню, там тебя хорошенько покормят.

– Я сыта.

– Да? А, судя по твоему виду, тебя морили голодом.

– Было по-разному.

– Так пойди и поешь…

– Я не хочу, – Ингрид равнодушно смотрела в стену.

– Отправляйся на кухню, Ингрид, – велел Сорглан, запирая в шкатулку остатки серебра. – Ты ляжешь там, на лавке. Ты выглядишь больно уж нежной, а я не хочу потерять деньги. Браслеты со своим именем я надену на тебя завтра.

Она на миг подняла глаза, холодно взглянула на хозяина и снова потупилась. Сорглан, конечно, сделал вид, что не увидел, но про себя подумал, что за новой рабыней нужен глаз да глаз, и не зря, наверное, на неё надели ошейник. Он отвернулся и махнул ожидавшей девчонке, мол, веди на кухню, как велено. Девчонка потянула новую невольницу за рукав.

Ингрид равнодушно последовала за ней. По неширокому коридору, пронизывающему нижний этаж, мимо короткой лестницы – чтоб скорей распоряжения хозяйки из её покоев достигали подсобного хозяйства – они вдвоём добрались до кухни, тёплой, предусмотренной на зимнее время. Летом кухарки стряпали под навесом во дворе, где и развернуться легче, и убраться. Впрочем, размерами зимняя кухня была не обижена, в гигантской печи крупные уголья ещё рассыпали густо-багровые искры, в рабочем углу горели два светца, а повариха, перебиравшая на полках коробки с приправами, видимо, снаряжала котел к завтрашнему утру. Очевидно, что с утра не слишком-то хочется лишний раз поворачиваться, а готовить надо много, на целую толпищу работников, потому лучше заранее намешать крупу, нарезать мясо и сало, солёные грибы, овощи, что там ещё можно сунуть, а утром, поставив на свежерастопленную печь, залить водой, покидать приготовленную снедь и всё.

Оторвавшись от созерцания своего хозяйства, повариха вопросительно поглядела сперва на Ингрид, а затем, поняв, что тут ничего не узнаешь, на приведшую её служанку, и упёрла руки в бока.

– Вильд, это что, ещё одна помощница хлеб есть?

– Это новая рабыня госпожи Алклеты. Вышивальщица. Но хоть она будет и не при кухне, откормить её надо.

– Её? – повариха смерила Ингрид презрительным взглядом, каким, бывает, здоровый, пышущий силой человек косится на больного. – Эти мощи? Да на неё больше хлеба пойдёт, чем на господина!.. Ладно уж. Сейчас найду чего-нибудь. Садись. – И указала Ингрид на скамью.

– Ещё господин велел её тут у печки спать положить и осторожней с ней, работой не нагружать. Она избалованная и изнеженная, как бы не померла. Она стоила дорого.

– Возиться с ней, – фыркнула повариха и махнула рукой. – Иди, Вильд, я дам ей одеяло. А ты, немощная, ешь. – И поставила перед ней горшочек.

– Я сыта, – мрачно ответила Ингрид.

– Вот как? – дородная женщина запрокинула голову и трубно расхохоталась. – Да она никак обиделась! Но-но, это уже глупость, что-то тебе не по статусу обижаться на подначки, девушка. Хлебом попрекать я тебя не собиралась, он не мой. Ешь!

– Я не обижаюсь на мелочи, – холодно ответила Ингрид. – Я сыта. Меня уже кормили.

Повариха помедлила и убрала горшочек. Улыбка никуда не делась из мельчайших морщинок, окружавших её глаза, и оттого они казались матерински-ласковыми.

– Ладно, раз есть не хочешь, стало быть, не помираешь. Вот тебе одеяло, ложись на этой вот скамье, да придвинь её к боку печки, чтоб теплее было – она будет греть всю ночь. Сейчас полость подстелю.

Полость оказалась козлиная, да ещё и изрядно вытертая, но Ингрид, уставшей только что не смертельно, да еще и разомлевшей в тепле, было все равно. Она перевернула шкуру мехом вниз, растянулась, завернула страдающее тело в шерстяное одеяло и провалилась в сон – глубокий, как бездна, и без следа сновидений.

2

До самого утра Инге все казалось, что она никак не может согреться, но так как спину подпирал стойкий жар печи, и холода быть не могло, она поняла, что это просто сон и, кроме того, свидетельство притаившейся болезни. К утру разболелось горло, потом голова, и все это было в равной степени плохо, потому что не только затрудняло жизнь, но и грозило повторением уже однажды перенесённого абсцесса. Здесь подобные вещи наверняка лечить не умели, а умирать Инга пока не хотела, несмотря ни на что.

Печь едва подостыла к утру, всю ночь сквозь сон Инга, намёрзшаяся во время остановок в лесу, следила за этим, но тепло, касавшееся её лица и рук, не прикрытых одеялом, успокаивало. Ещё не притишая света холодных звезд, в Свёерхольм заглянуло утро, и кухарка, подталкивая в спину зевающую чернавку, появилась возле печи. Инга подумала, села на скамье, поняв, что всё равно проснулась, и тщательно ощупала лимфоузлы. Болеть-то они, конечно, болят, но, кажется, пока не по поводу абсцесса. Глупо было бы помереть от какого-то нарыва, выжив полгода на рудниках, а до того – полгода на подтаскивании камня. Тело сильно ныло, будто избитое, но слабости, которая превращает кости и мышцы в кисель, к счастью не было. А она-то думала – дойдёт и свалится. И уже не встанет. Дошла. Не свалилась. А любую не слишком серьёзную болезнь лечит хорошая еда в сочетании с хорошей работой. Инга нашарила на полу свою разбитую обувь и принялась натягивать её на ноги.

Кухарка, углядев её, миролюбиво помахала мягкой и при этом – видно невооруженным глазом – по-мужски сильной ладонью.

– Да спи уж… Выспись.

Инга спокойно посмотрела на неё, а затем перевела взгляд на пустой дровяной ящик и прислонённые к нему топоры – поменьше и побольше. Первый был ей, вроде, по руке, второй тяжеловат, но оба очень хороши для рубки дров. Нагнувшись, она подхватила тот, что поменьше, и зашлёпала к выходу во двор, на ходу примеривая топорик к руке.

– Эй! – Оглянувшись, Инга увидела искреннюю, совсем необидную и в чем-то матерински-обеспокоенную насмешку. – Да ты топор-то удержишь в руках? В тебе ж душа еле держится!

Девушка пожала плечами и продолжила путь к двери, плотно прикрытой на ночь и для тепла обитой по краям чем-то вроде плотно свалявшейся пакли. Повариха пожала плечами и весело хмыкнула.

– Как бы не покалечилась, – буркнула она, но больше для себя и по привычке говорить сама с собой.

Во дворе было темно, особенно ещё и потому, что у ворот горда горел костёр, мешавший полно воспринимать свет, идущий от снега и сероватого неба. Мороз больно покусывал шею и лицо, а также руки, непривычно не защищённые рукавичками. Инга остановилась и запрокинула голову. Ей редко приходилось вставать так рано по доброй воле, а известно, что когда тебя растолкали, никакие красоты мира не способны войти в сердце и мозг, жаждущий одного только сна.

Напиленные чурки были аккуратно сложены в высокую поленницу, прикрыты сверху широкой плотной крышей, защищающей и от снега, и от дождя, они ещё пахли свежим распилом, сосной и лесом. Недавно уложенная поленница, очевидно, с одного края немного взято, с самого верха. Инга подошла, примерилась. Чурки, конечно, крупноваты под её руку, хорошо хоть уложены аккуратно… Ничего. Если работа не тяжела, она быстро приводит человека в порядок. Девушка выбрала полешко потоньше и поставила его на пень для рубки. Она всегда любила колоть дрова.

3
{"b":"895823","o":1}