И вот, наконец, когда они устроились в Ронгарде, защищенные безвестностью большого города, а жизнь едва начала налаживаться, на фабрике, где работал Генрих, случилась беда. Когда начался пожар, физически невероятно сильный Генрих бросился помогать раненым товарищам. Никто из них не знал, что один из станков, массивных чугунных гигантов, способен взорваться. И когда это произошло, одна из деталей раскрошила ноги Генриха в труху. Хозяин фабрики, стремясь сократить свои потери и выслужиться перед угрюмыми людьми в дорогих костюмах из страховой компании, назвал нескольких рабочих, в их числе Генриха, виновными в случившемся. Их выгнали с фабрики и из фабричного общежития.

И вот теперь, почти парализованный ниже пояса, Генрих сидел в мужской общей спальне работного дома и гневно смотрел на сына. Отто в свои пятнадцать был высоким и угловатым, обещая вырасти таким же крупным мужчиной, как его отец. Но пока был лишь тощим, вечно недоедающим щенком. Щенком, который решил протявкать свое мнение.

– Я уже достаточно взрослый, чтобы работать! – Кричал он, не обращая внимание на других людей, копошащихся повсюду в комнате, – доктор сказал, что с протезами ты сможешь начать ходить! И всего-то и нужно десять фунтов на эту операцию!

– И ради этих жалких десяти фунтов ты хочешь бросить школу?! – Генрих был не менее вспыльчив. Постоянная боль и осознание своей вины перед сыном не давали ему уступить, – я твой отец и я запрещаю тебе идти работать на завод Баренсов! Все знают, что тамошние работники не протягивают больше десятка лет, а потом умирают от какой-то непонятной болезни!

– И как ты меня остановишь?! Глупый калека!! – завопил разошедшийся парнишка.

Краска покинула и без того бледное лицо Генриха. Тишина, звенящая после криков и почти невозможная в общежитии, рухнула на них. В ужасе от осознания сказанных слов Отто швырнул на грязный пол все книги, что до этого держал в руках и выбежал на улицу. Летящий ему в спину окрик только подстегнул его.

Прочь, мимо цехов, где неустанно трещали станки, один из которых теперь пытался чинить его отец, зарабатывая им кров и скудный стол в этой богадельне, прочь через двор, где странная, коротко стриженная девица в нелепом тряпье возилась с целой ватагой шумной мелюзги, прочь, через узкие смердящие улицы, прочь.

В тот день он долго бродил по городу. Мир казался ему как никогда холодным и неприветливым. Его слова были злыми, они обидели отца, который и так ужасно страдал от своей беспомощности. Но хуже всего было то, что они были ложью. Даже оставшись калекой, его отец зарабатывал им на какую-никакую жизнь. И мог по закону запретить сыну работать. Ни одна фабрика не возьмет несовершеннолетнего без письменного согласия от родителя. А Генрих почему-то отчаянно хотел, чтобы Отто просиживал штаны в школе.

Но вот перед мальчиком оказалась таверна. Из нее лился яркий свет, гомон голосов обещал тепло и веселье. Недолго думая, парень шагнул внутрь.

В первый момент многолюдная пьяная толпа захватила его и потащила по просторному помещению, не давая понять, что тут происходит. Но скоро он стал выхватывать взглядом из ослепляющего его калейдоскопа длинную барную стойку, разнузданных официанток и их пьяных клиентов, сцену, на которой бренчал не слишком умелый тапер, и целую кучу кричащих людей в задней комнате. Повинуясь движению толпы, Отто скоро оказался там и увидел посреди комнаты круглый ринг, на котором двое бойцов увлеченно колотили друг друга под восторженный рев болельщиков. Несколько людей в ярких цилиндрах сновали вокруг, принимая ставки. Все эти люди, ополоумевшие от запаха крови и пота, гневного рычания бойцов, в первый момент вызвали у парня отвращение, но потом он услышал громкий голос зазывалы:

– Господа, кто хочет записаться на следующий бой? Фунт тому, кто выйдет против победителя и продержится на ринге хотя бы шесть раундов! Ну же! Не стесняемся! Подходим!

Целый фунт – сумма, которую Отто мог заработать на фабрике едва ли за две недели. А здесь от него требовалось всего лишь терпеть побои в течение нескольких раундов. Звучало слишком соблазнительно. Но сможет ли он выстоять нужное время? Теперь мальчик внимательнее осмотрел бойцов. Оба были крупными мужчинами, скорее всего докерами или рабочими, но выглядели изрядно побитыми и запыхавшимися. Это внушило хорошо развитому подростку надежду, и он решительно направился к зазывале.

– И ты правда заплатишь мне фунт, если я продержусь шесть раундов, даже если в итоге проиграю? – спорил он устроителя боев.

– Кто тут у нас за птенчик? – улыбнулся тот, выдыхая струю вонючего сигарного дыма и придирчиво оглядывая парня, – выглядишь не слишком хорошим бойцом, ты точно уверен, что это дело по тебе, парень?

Сомнения в голосе устроителя только разозлили Отто:

– Конечно, уверен, я отлично умею драться и с удовольствием надеру задницу вашему чемпиону, – поспешил заверить он.

– Э, не, парень, так не пойдет, – устроитель все же не хотел превратить свои бои в бесславное избиение молодого мальчишки, – сначала покажи, что ты умеешь, мне.

– Мне будет, чем вас удивить, если вы этого так хотите, – глядя с вызовом, ответил парень и зажег на кончиках пальцев молнию, – как на счет этого?

Устроитель тут же схватил его руку и накрыл своей, скрывая искры от окружающих.

– Не так быстро, малец, – проговорил он, наклоняясь к самому уху Отто, – мы тут таким не промышляем, но я могу подсказать местечко, где твоим талантам будут рады…

И вот уже Отто, следуя полученным указаниям, вошел в темный и совершенно неприметный склад, затерявшийся среди многих и таких же портовых строений. Но это место скрывало от посторонних глаз один из постыдных секретов города – арену для нелегальных боев между магами.

В назначенный час в доме господина Лефрида раздался звонок. Бьерн, облаченный в строгий вечерний костюм, уже был в холле, спешил встретить свою гостью. Но когда Эсперанса легким движением скинула плащ на руки подоспевшему дворецкому, инквизитор застыл и несколько минут мог только потрясенно молчать, скользя по ней голодным и восхищенным взглядом. Дворецкий же пребывал в немом шоке.

Сегодня она была поистине великолепна. Пышная корона локонов венчала ее голову, а несколько прядей призывно горели на ее обнаженных плечах. Причудливое порождение парикмахерской фантазии, казалось, могло рассыпаться от малейшего прикосновения. Так хотелось прикоснуться к ней, чтобы ускорить неизбежное.

Платье же заставило инквизитора судорожно втянуть воздух. Так любимый ею огненно-алый переливчатый шелк, подчеркивал холодное сияние белоснежной кожи. Изящные обнаженные руки. Глубокое декольте, оставляющее так мало простора для фантазии. Узкий шелк, приподнимая грудь, очерчивал тонкую талию и обрушивался к полу шуршащим водопадом. Легкое облако газа, колышущееся при каждом вдохе, как магнитом, притягивало взгляд к ложбинке между ее безупречно округлых грудей. А в волнах юбок представал дерзкий разрез, бесстыдно открывающий ногу почти до середины бедра. И при каждом шаге в облаке красного тумана дразняще виднелась обнаженная кожа и крошечная алая туфелька на каблуке.

Эсперанса наслаждалась произведенным эффектом, который несколько помог ей самой справится со слабостью в коленях, от приветственной улыбки Бьерна. Инквизитору только профессиональная выдержка позволила совладать с собой и предложить даме локоть:

– Рад видеть вас, ужин уже ждет.

Когда они оказались в столовой, Эсперанса снова отметила для себя, что его дом хотя и был довольно элегантен, отдавал холодной безликостью и легким налетом равнодушия. Тем не менее, повар оказался весьма неплох, да и прочая прислуга производила, на первый взгляд, хорошее впечатление. И хотя присутствие, о боже, действительно жениха, изрядно ее будоражило и мешало думать, какой-то частью сознания она отметила, как в ней просыпались с детства привитые навыки. Она оценивала окружение с придирчивостью будущей хозяйки.