После работы она ненадолго закрывалась в душевой, и свеженькая и хорошенькая, в очередном платьице, взяв Эрика за руку, тянула вниз по лестнице на улицу, подставляя лицо ветру, и со словами: «Страшно есть хочется», тянула его в своё любимое кафе.
Эрик, успешный архитектор, уравновешенный, с хорошими манерами, нравился окружению. О нём говорили: «Симпатичный, образованный, серьёзный и не скучный», принадлежал к разряду тех, кто не бегал по вечеринкам, не заглядывался на прохожую красотку, хотя женщин и любил, скорее, ему нравилось их любить. У него были связи – одна из последних длилась пять лет. Это была женщина с маленьким сыном, обладающая холерическим характером; взбалмошная и истеричная, она часто устраивала сцены, которые Эрик отвергал всем своим существом, и только надеялся, что со временем будет лучше. Мальчика же он, не имея собственных детей, полюбил всем сердцем. Разрыв произошёл быстро и неожиданно; откуда-то появился её прежний муж, который больше не мог жить без сына; начались суды, дрязги, а главное, что обе стороны припустились на него – «он-то, вообще, чужой и никакого отношения ни к нам, ни к ребёнку не имеет!» Эрику, по складу своего характера, было чуждым невольно оказаться в мерзкой ситуации склок и скандалов, из которой он, к счастью, быстро выпутался.
Знакомство с Анной вывело его из состояния меланхолии, в котором он пребывал последнее время.
Анна, единственный в семье ребёнок, не была окружена атмосферой любви и тепла. Мама, от которой она всегда ожидала нежности и понимания, жила своей жизнью. Правда, в детстве Анна не была ничем обделена, её хорошо одевали, водили в театры и на детские праздники, отдали в школу высоко-одарённых детей, благо талантов у неё было предостаточно: она очень хорошо декламировала, замечательно пела и посещала группу танца. Она быстро почувствовала, что если не может добиться от родителей любви и ласки, то гораздо лучше по уши уйти в занятия, чем плакать. К счастью, мамина сестра, не имеющая детей, всю свою любовь перенесла на неё. Анна так радовалась, что есть хоть один в мире человек, кому она мила. Жаль только, что заболев диабетом, она уехала в другой город в большую семью их общего с мамой сводного брата, где ей был обеспечен уход.
«Отдав» девочку учиться в художественную Академию (против желания отца), маме казалось, что миссия её на этом закончена, и она порхала по жизни, не имея особых обязанностей. Домашней работой она не занималась – на то была прислуга. Мама проводила много времени вне дома: то с подругами, то в театрах и кино; наследство, полученное ей от родни, позволяло ей вести беспечный образ жизни. Она любила музыку и стихи, благо муж её был поэтом.
Папа – человек творческий, серьёзный и эгоцентричный, много писал и параллельно работал в издательстве, но только лишь для того, чтобы не бывать часто дома. Он был нетерпелив и раздражителен. Анне хотелось угодить ему: она иногда предлагала помочь разобрать почту или погулять вместе, но он всегда находил отговорку и «прятался» от неё. Анна жалела его – он заикался, особенно, когда был недоволен. А самое неприятное было то, что он заикался на вечерах своих чтений: у Анны всегда холодели руки от страха за него.
Анна рано задумалась о сложностях и противоречиях в семейных отношениях, быстро сделав для себя определённые выводы, а именно – не обращать внимания на дрязги, уйти в себя, быть послушной на людях, но делать всё по-своему, (Замуж? Ни за что!). Так случилось и с художеством; родители хоть и не могли не заметить влечения и способности дочери в этой области, но папа всячески старался помешать её призванию: «Ну, ты только подумай: что это за профессия? Художница!? Это всё равно, что «музыкантша»! Какие-то цирковые персонажи! Не серьёзно!».
«А то, что мой папа – поэт? Это что? Мужская профессия?», – вырывалось у Анны, «Это же шутовство какое-то!».
«Что-о-о?», – взвизгивал папа, «Ты что себе позволяешь?» Но Анна как будто и не слышала его; она привыкла не замечать того, что было не по ней и, развернувшись на каблучках, ретировалась в свою комнату.
После нескольких лет приватной школы художеств, она поступила в Академию, где уже в процессе обучения отличалась талантом и оригинальностью. Педагоги поддерживали её во время подготовки к выставкам учащихся, а позже выдвигали её картины на международные показы и мессы в различных уголках Европы. Разъезжая вместе со своими работами ей удалось побывать и в Праге, и в Париже, и в Брюсселе. Она наслаждалась своим успехом, но, больше всего ей нравилось бегать по музеям, знакомясь с мировыми шедеврами.
После окончания Академии, Анна много и серьёзно работала, намеренно отгораживая себя от внешнего мира. Конечно, она встречалась с подружками, с которыми ей иногда было приятно отвлечься и развлечься. Очень редко она ходила даже и на вечеринки, где всегда было одно и то же: принаряженные девчонки, надеющиеся «приколоть» очередного «кадра», и юнцы, напившись до полусмерти, бравирующие своей мужественностью и неотразимостью. Смешно! И скучно. Молодые люди же находили её интересной, хоть и немножко дикой. Они понимали, что к ней так просто не подойдешь и не спросишь: «Ну что? К тебе или ко мне?» Некоторые пытались пронять её своим интеллектом: «Ну, что там новенького в художественном или литературном мире?», или «А не прошвырнуться ли нам в театр или в кино?» Но она чувствовала за этим только одну, преследованную ими цель и ей было не интересно. Попадались кавалеры и посерьёзнее – и тогда она разрешала им пройтись с ней под ручку или проводить до дому.
Эрик, после перипетий последних лет, чувствовал себя вполне созревшим для того, чтобы ни с кем не связываться. Он наслаждался свободой и не хотел строить планы на будущее. Его семья, особенно мама (папа был болен почками и подолгу пропадал в клинике), мечтала, как и все мамы на земле, поскорее женить своего сына, и, конечно же – подавай внуков, да поскорее, и, как можно, больше. Чем чаще мама напоминала ему об этом, тем тошнотворнее представлялась Эрику эта навязчивая мамина идея. Он много работал, в свободное время встречался с приятелями, уезжал в командировки, и, в общем, был вполне доволен своей жизнью. Мамино «нытьё» заставляло его всё чаще задумываться о переезде (он жил вместе с родителями). А тут вдруг близкий друг собрался на пять лет за границу и решил предоставить ему свою квартиру. Эрик, не долго думая, стал переезжать.
…И вот – их встреча на симпозиуме. Как будто, судьба взяла их за руки и подвела друг к другу. Эрик удивлялся себе, как быстро и неожиданно он преломил свои устои и пошёл на разговор с рядом сидящей незнакомой женщиной. Анне же он сразу приглянулся; она, как будто ожидала, что он обратится к ней, и с радостью подхватила разговор…
…Зима пришла неожиданно. В середине октября вдруг разыгралась снежная буря и вся жизнь остановилась. В некоторых регионах пропал свет и газ, но, главным образом, остановилось всё городское движение. Ветер буйствовал так, что срывал подчас крыши и электрические провода.
Анна, вот уже какой день не выходит из дома; машины у неё нет, но и она не спасла бы её. До студии хоть и недалеко, но пешком не дойти. Анна, работающая много и без перерыва решила, что природа подарила ей каникулы, и отдалась воле судьбы.
Эрик уехал в командировку и, хорошо ещё, что ему удалось до бури переехать в квартиру друга. Анна нервничала: она не привыкла зависеть от непредвиденных обстоятельств, и чувствовала себя зверем, запертым в клетке.
Анна смотрела в окно, переводя взгляд с неба на землю, не ощущая границы между ними. Бушующая пурга, пригоршнями швыряла липкий снег в стекло, как будто желая разбить его. «Когда это кончится?» спрашивала себя Анна и погружалась в размышления о смысле бытия. Она думала о появлении человечества на свет, о своём рождении, и о неминуемом конце, и дрожь ужаса пробегала по всему её телу… Мама позвала обедать и её голос заставил Анну очнуться. Она пошла на кухню, села за стол и приняла участие в общей фальшивой видимости сплочённой семьи.
