Подобрав в сухой траве пару палочек, Тим зажал между ними сигарету, чтобы родители не почувствовали запах табака от его рук. Сделав затяжку, он разразился неожиданно громким для себя самого хохотом.
В паре кварталов от потайного места возвышалась напоминавшая кирпичный замок гимназия Эстра-Реал. Она стояла в самом сердце Эстермальма. Этому учебному заведению есть чем похвастать. Его оканчивали и главные редакторы газет, и директора крупных предприятий, и даже шведский премьер-министр.
На каменных ступенях школы сидел семнадцатилетний Филип Окессон и стряхивал грязь со своих топ-сайдеров от Prada. Окессон прекрасно знал, как надо выглядеть, – он, например, давно понял, что на бренд Lacoste больше никто не клюнет. Бедолаги с крокодилом на груди может и считали этого зверя шикарным, но на самом деле их футболки производили впечатление чего-то купленного родителями на скорую руку в аэропорту во время последней командировки. Не-ет, это прошлый век. Теперь в тренде зачесанные назад волосы и ремень от Gucci. Брюки и рубашка плотно облегали его тело. Только так – и никак иначе.
Статус парней в школе зависел от места жительства и работы отца. Отец-финансист и квартира на верхнем этаже на Страндвеген[21] – это высший класс. Экономист в авиакомпании или директор сети отелей – тоже неплохо.
Отец Филипа Окессона был архитектором, и жили они в Бромме[22]. Не слишком хорошее начало. Но Филип чувствовал, что приближается к школьной элите, ведь его уже приглашали на все домашние вечеринки. А однажды он привязал к школьной лестнице какого-то мальчугана и палил по нему из пейнтбольного пистолета – вот это было круто, как сказали ему друзья. Филип не был тихоней и активно демонстрировал, что желает чего-то добиться в жизни. Чего именно – он пока не знал, но разве это важно? Главное – энергия и страсть. Нельзя оставаться в стороне, надо действовать и брать от жизни все.
Родители подарили ему айпод, в котором умещалось почти четыре тысячи песен. Как и другие парни Эстермальма, Филип когда-то слушал шведский хип-хоп, но летом 2006-го открыл для себя двух французов, писавших невероятно зажигательную музыку. Wolrd, Hold On (Children of the Sky) Боба Синклера и The World is Mine Дэвида Гетты звучали в его наушниках практически без остановки.
Все началось в Чикаго, лет за десять до рождения Филипа Окессона, когда в конце 70-х Фрэнки Наклз в клубе The Warehouse стал крутить пластинки. Наклз прекрасно миксовал тогдашние дискотечные хиты, превращая их в непрерывный музыкальный поток, так что ощущение пространства и времени на танцполе полностью терялось. Он использовал самую современную технику: семплеры и драм-машины, создавая собственные версии любимых композиций. Постепенно Наклз стер основополагающие черты диско и его обволакивающие мелодии: оборудование делало ритмы четче, ударные громче и ярче, а дорожку баса более резкой. Текст уже невозможно было разобрать: слова превращались во вкрадчивые стоны и звуки, остающиеся в песне лишь чтобы подчеркнуть ритм.
Сначала такую музыку называли в честь клуба, где она была изобретена, но позже за ней закрепилось название «хаус».
Теперь старые добрые мелодии казались Окессону чрезвычайно немодными: в них отчетливо слышалось потрескивание, возникавшее при записи песни на ленту. Спустя каких-то тридцать лет балом правил софт. В наушниках Окессона играло то, что вошло в историю как первая электронная музыка: мелодии создавались из нулей и единиц, а звучание настолько преображалось, что физического эквивалента звучавших инструментов просто не существовало. Это была музыка будущего. Филип загружал MP3-файлы из таких блогов, как House Heaven, Projekt 1408, Face The Music и Living Electro, где тот, кто первым выкладывал новый ремикс на песню итальянца Бенни Бенасси, становился в буквальном смысле слова королем.
Как и у всех поступивших на экономическую программу[23], шкафчик у Филипа Окессона находился на втором этаже прямо под изображением древнескандинавского бога Тора, замахнувшегося молотом в стремлении победить все зло в этом мире. Заперев вещи, Окессон бросился вниз, торопясь на очередное скучное занятие. Там, на первом этаже, находились личные шкафчики тех, кто выбрал программу обществознания.
За черными деревянными партами, стоящими по левую руку, сидел Тим Берглинг и его команда. Филип Окессон давно следил за Тимом, поскольку знал: его мама – актриса. Поговаривали, что в каком-то фильме она даже появилась обнаженной. В школе были и другие дети знаменитостей – к тому же, стоявшие в рейтинге крутых гораздо выше Тима. Скажем, сын телеведущего Мартина Тимелля или ребенок певца Тумаса Ледина. По сравнению с ними мать Тима не представляла собой ничего особенного. К тому же ее звездный блеск явно не передался сыну. Хуже того, по мнению Окессона, Тим с друзьями походили на обыкновенных зануд и ботанов, которые только и делали, что обсуждали Dota, World of Warcraft или еще какую-то детскую чепуху. Достаточно было взглянуть на Тима: прыщавое лицо, брюки три четверти в цветочек и кофта с длинными рукавами и деревянными пуговицами на вороте. И кроссовки Adidas, подошва которых давно ссохлась и пожелтела.
Одним словом, ничего впечатляющего. Не элита.
* * *
После первого курса гимназии Тим, Фрикку и несколько их друзей отправились на летние каникулы в Жюан-ле-Пен[24] на французской ривьере.
Как-то вечером они веселились то ли в Le Village, то ли в Whisky a Gogo – как бы там ни было, по пути назад кто-то в компании купил траву у какого-то чувака на набережной. Друзья спустились к воде, и под покровом темноты Тим сделал пару-тройку затяжек.
Сначала он ничего не почувствовал. Да и вторая затяжка не оказала на него особого действия. Все, казалось, шло хорошо, как вдруг в горле резко пересохло, а сердце бешено заколотилось. В голове помутилось, в ней будто заработал мотор, с каждой секундой набиравший обороты. Каждое биение сердца отдавалось в голове, но, измерив пульс, Тим с удивлением обнаружил: все нормально. Осознание того, что он, возможно, всего лишь борется с собственными мыслями, едва ли помогало. А вдруг он умрет?
Но постепенно это ощущение прошло. Тим вернулся в Стокгольм и не вспоминал о происшествии, пока однажды не просидел перед компьютером одиннадцать часов подряд. Уставший, он с трудом поднялся со стула. Комната кружилась перед глазами.
Придя в себя, Тим взглянул на коробочки из-под снюса, стоявшие на полке над изголовьем кровати. Рядом висел его портрет в рамке. Над письменным столом – пиратские копии DVD. Куда бы Тим ни смотрел, ему казалось, будто все находится где-то далеко и ему ни за что не дотянуться до собственных вещей.
Он подумал, что ему не мешает поспать, но на следующий день все повторилось. Тим словно очутился в другом мире и теперь находился в какой-то капсуле. Это чувство совсем не походило на страх заболеть раком. Если боязнь заставляла его грудь физически сжиматься, то новое чувство было сложно локализовать. Может, у него проблемы с психикой? Тим слышал, что конопля иногда вызывает психозы: состояния, когда перестаешь понимать происходящее. Говорят, если все зайдет слишком далеко, то начнут мерещиться голоса, возникнет мания преследования или уверенность, что тебе подчиняется весь мир. Несколько дней Тима не покидало это странное чувство, и, забеспокоившись, он решил рассказать все маме. Он покурил, и теперь с его головой что-то не так. Может, он сошел с ума?
– У меня чувство, будто я вне всего, – объяснил Тим Анки. – Как будто я потерял связь с самим собой. Больше всего родителей обрадовало, что Тим им доверяет и готов поделиться событиями во Франции. Все будет хорошо. Клас попытался успокоить сына, добавив, что в его возрасте чувствовал себя примерно так же. Некоторое замешательство, путаность мыслей, неуверенность. По ночам его охватывал ужас, ему казалось, что знакомая ему реальность больше не существует. И тогда он начал записывать мысли. Когда размышления обретали словесную форму, все становилось на свои места. Тиму нечего бояться, надо лишь понять, что его тревожит.
