— Хорошо, — сказал Ратников, — при нем помалкивай, поняла? Зачем же ты мне это говоришь?

— Уйти от него хочу. Насовсем. Не могу больше.

— Куда?

— Не знаю. Немцы кругом. С вами хочу уйти.

— Дела-а, — вздохнул Ратников. — Мне самому некуда идти. Как же ты очутилась с ним?

— Одна я: отца убили на фронте, мать при бомбежке завалило. Я осталась, жить негде. А гут немцы для своих солдат девчонок набирали: кто говорил — в Германию, кто — как. Жутко! Привели нас толпой в порт. Вот здесь Сашка меня и выручил: баржа его как раз у причала стояла, рядом, подмигнул, — мол, давай ко мне. Я и решилась: лучше уж так, чем _ с немцами… — Маша робко тронула Ратникова за локоть. — Вы не бросите меня?

— А ты не сочиняешь? — неловко спросил Ратников.

— Что вы, что вы! Как можно?

— Красивая ты слишком. Красота в мирной жизни хороша, глаз ласкает, радость приносит. А сейчас хлопотно с ней — мигом заметят. Немцы, как мухи на мед, слетятся.

— Сашка на берег не пускал меня, прятал. Только Курт знал. И тот, перед ним который…

— Вот видишь. Я-то где тебя спрячу? А кто он, твой Сашка?

— Не знаю, ни разу не спрашивала. Только надо остерегаться его, он все может сделать.

— Оружие у него есть?

Маша открыла чемоданчик, протянула Ратникову пистолет.

— Убьет, если узнает.

— Не бойся. Только помалкивай. Мы с тобой ни о чем не говорили. Поняла? — Ратников посмотрел на нее с участием: — Насолил он, видно, крепко тебе.

— Крепче некуда, — вздохнула Маша.

— Ну вот что. Держись за меня. Умеешь за штурвалом стоять?

— Научил. Как с мешками возились, все время стояла.

— Становись-ка. А я пойду посмотрю, как он там. Черт его знает, возьмет да один отвалит на шлюпке. Правда, без весел не решится.

Ратников прошел на корму. Шкипер завел уже шлюпку к борту, копошился внизу, в темноте.

— Как у тебя там?

— Порядок, можно отваливать. Бачок с водой погрузил, продукты. Чего еще возьмем?

— Мешок муки бы надо.

— Тяжеловато: нас ведь трое. На черта она нам? Живы будем, с голоду не подохнем.

— Да, теперь трое. Волной может захлестнуть.

— Слушай, старшой, — вкрадчиво сказал шкипер. — А может, того, оставим Машку, а? Чего с ней мыкаться?

— Жену твою? — сдерживаясь, спросил Ратников.

— У тебя бабы не было, что ли? За штурвалом постоит. Ни черта ей немцы не сделают, скажет, заставили, мол, и все такое. Даже приласкают: красота-то какая…

— Ты за что сидел?

— Не бойсь, не по мокрому… Так, ковырнули угол один. Обыкновенно.

— Сволочуга же ты… Оружие, еще раз спрашиваю, есть?

Шкипер взобрался на палубу, постоял рядом, что-то обдумывая, махнул рукой:

— Эх, раз уж свела нас с тобой судьбина, играю в открытую: в чемодане пистолет. Время нынче такое…

— В женском белье? — Ратников положил ему руку на плечо. — Что еще там?

— Деньги, финтифлюшки разные…

— Откуда? — Он не удивлялся такой неожиданной откровенности шкипера: тот, видно, понял, что все уже известно и про оружие, и про барахло.

— Муку налево сплавляли. Охранники впутали.

— Поэтому и должок за ним остался?

— Ну… Откажись — шлепнут за милую душу. А так, подумал, черт с вами: во-первых, вашим же солдатам меньше муки перепадет, значит, своим какая-никакая помощь, во-вторых, пригодятся побрякушки при случае — им любая власть рада…

— Это ты брось! — перебил его Ратников.

— Зануда же ты, старшой. Раскололся перед тобой, вывернулся наизнанку. Ты что, не доверяешь мне? Да я своими, вот этими вот руками передавить их готов!

— Не надо лозунгов, — поморщился Ратников.

— Как же тебя убедить? — нервничал шкипер. — Ну куда, скажи, деться, если чуть не в кандалах втыкаю. Шаг влево, шаг вправо, понял, да? Но вот нашел меня случай, и я не на мели: оружие есть, за эту же муку и купил. Для чего, спрашивается? Прикинь-ка. Так-то! Да и чемодан не пуст, готов сию минуту Советской власти сдать. Без всякой расписки, между прочим. Что ж, по-твоему, лучше, если б эти ценные побрякушки у немцев остались? Или у барышников? Моя академия варит еще.

— Как на баржу попал?

— А это уже целая история! Тут опять академия сработала. Из таких переделок простые смертные не выходят. Может, это и прозвучит дико, но я скажу: из тюрьмы нас немцы освободили. Ничего особенного: шли мимо, под хмельком были — взяли и выпустили. Пытались вербовать. И вот тут надо было иметь академию и маленькую ловкость рук. Я это имел. Но надо было быть еще каким-никаким патриотом. А как я добрался до моря и как добился вот этого положения — это уже другой вопрос.

— Ты насчет Маши не вздумай, — жестко сказал Ратников. — Тебя скорей оставлю, заруби себе!

— Не ссориться же из-за бабы, — примирительно произнес шкипер.

— Давайте в шлюпку, пора, — приказал Ратников. Сам он сел на весла, шкипера послал на корму, за руль — чтобы правил и все время был перед глазами, Машу усадил на носу. Определили примерное направление на берег, и Ратников оттолкнулся от 6opia. Баржа сразу же стала отдаляться, грузный ее корпус прямо на глазах растворился, пропал в темноте, лишь несколько минут еще висел клотиковый огонек в черном пространстве.

Ратников что было сил навалился на весла. Шлюпку покачивало — шла килевая качка, слышно было, как шипит у форштевня вода, несильный теплый ветер дул попутно. Ратников обрадовался этому доброму помощнику, решил, что направление будет держать не только по звездам, но и по нему.

Легонько поскрипывали уключины, всхлипывали, ластились волны у бортов. Ходко шла шлюпка. Казалось, ночь, все пространство кругом зашторено наглухо черными тяжелыми занавесками, даже дышалось трудно — такой плотной была темнота. Если бы не звезды над головой, не Млечный Путь, как бы подсвеченный изнутри, можно было подумать, что шлюпка идет в какой-то сплошной, немыслимой слепоте.

— Ничего не видать, как в дегте плывем, — прошептала Маша испуганно. — Заблудимся ненароком.

— Накаркаешь! — прикрикнул на нее шкипер. — Замолчи!

— Хватит с меня, не могу больше терпеть, — всхлипнула Маша. — Уйду, только б до берега добраться.

— Куда ты денешься, дурочка? К немцам пойдешь? Да если б не я…

— Вот что, шкипер! — Ратников резко откинулся всем корпусом. Он греб уже около часа, сбросил мокрую от пота рубаху, сидел голый по пояс. Влажные плечи его лоснились в темноте. — Бог тебя не накажет, это ясно. А я вот накажу, если не перестанешь издеваться над человеком. За борт можешь сыграть!

Ратников взял автомат, перебрался на корму. Все так же попутно дул ветер. Шкипер греб сильно, умеючи, и Ратников с удовольствием это про себя отметил. Он подумал, что хорошо бы приладить какой-никакой парус, тогда дело пошло бы и вовсе мирово, но из этой затеи сейчас ничего, конечно, не выйдет, это ясно, а вот раньше, на барже, можно было соорудить что-нибудь наподобие мачты, вырезать кусок брезента для паруса. Но баржа была уже далеко, и слава богу, если на буксире еще не хватились, не заметили ничего. Теперь его беспокоило лишь то, чтобы случаем не нарваться на какой-нибудь сторожевой катер, тогда им не выкрутиться с одним автоматом да пистолетом. Он заранее уже решил, что и как станет делать, если случится такое. Шкипер — черт с ним, не маленький, да и о себе Ратников мало думал, знал, что бы ни вышло — назад, в концлагерь, дорога ему заказана. Значит, если суждена встреча с катером, бой должен быть последним.

Вот ведь как эта дьявольская война перемолола людские судьбы, изуродовала души, думал Ратников, вглядываясь в чуть проявляющуюся темноту, пытаясь угадать за ней невидимый берег. Ну ладно, они, мужчины, по природе своей воины. А женщины-то, Маша вот эта при чем тут?

Море тонуло в вязкой, но уже начинающей разжижаться темноте. Нет, никакого катера не было, слава богу. И тогда беспокойство Ратникова перекинулось к неизвестно где лежавшему берегу, до которого они торопились доплыть. Если там окажутся свои, тогда все просто: представит он начальству шкипера и Машу, скажет о них все, не утаив и не прибавив ничего, — пускай по военным законам и по совести решают их судьбу. А сам попросится в часть, сообщит о погибших своих товарищах, о Панченко, обязательно напишет о них в свой батальон, а если удастся разузнать адреса — домой напишет подробно, как они сражались и погибли. Святое это дело он выполнит непременно. Ну, и самое главное придет за этим — наступит пора слово свое в открытом бою сказать…